Доктор Аяла Хуберт возглавляет Центр диагностики и лечения опухолей ЖКТ (желудочно-кишечного тракта) в «Хадассе». Женщина получила степень доктора медицинских наук в Еврейском Университете в Иерусалиме на факультете медицины, расположенном в «Хадассе», прошла годичные курсы повышения квалификации в Италии и США.

 

Сегодня Аяла Хуберт готовит вакцины для больных онкологическими заболеваниями системы пищеварения, которые стали неотъемлемой составляющей курса лечения. В «Хадассе» научились распознавать потенциальных раковых больных и помогать им предотвращать заболевание.

 

 

Нет, конечно! Во-первых, не все болеют раком, но и среди тех, кто заболел, сегодня намного больше людей излечиваются, чем в прошлом. А те, кто заболели раком, но не излечились, сегодня живут дольше, чем в прошлом, если их лечат надлежащим образом.

 

 

Образ жизни — очень важный фактор, влияющий на опасность развития рака сегодня. Есть не так уж и много вещей, которые можно сделать, чтобы предотвратить рак: не курить, не набирать избыточный вес, вести активный образ жизни (заниматься спортом), заботиться о здоровом питании и стараться жить спокойно, без стрессов, то есть научиться успокаиваться.

 

 

Иммунотерапия — способ, позволяющий убедить иммунную систему, что рак — враг, и нужно сопротивляться ему — начала активно развиваться в последние годы. Но пока не были изобретены препараты, приводящие в действие иммунную систему, были предприняты другие попытки мобилизации иммунитета на борьбу с недугом, в том числе с помощью прививок.

 

Эти прививки мы производим в лаборатории, которая была создана для изучения и лечения рака кожи — меланомы, и поскольку эта лаборатория очень современная и качественная, то используется и для изучения и лечения других видов рака. Мы получаем свежую опухоль, удаленную пациенту в процессе операции, выращиваем ее в лаборатории и готовим прививку подобно тому, как их готовят от других заболеваний.

 

Сегодня с помощью прививки мы пытаемся мобилизовать иммунную систему. Если у нас были пациенты с опухолями, которые я изучаю и лечу, например, рак толстой кишки, у которых удалили метастазы, по окончанию химиотерапии мы включали в лечение и прививку. Практика показала, что в тех случаях, когда мы даже не могли ожидать излечения пациента и сделали ему операцию лишь чтобы продлить жизнь на полгода – год, в конечном итоге пациент выздоравливал. На наш взгляд, этому способствовала прививка.

 

Сегодня мы научились распознавать тех пациентов, которым подходит прививка, с помощью специального индивидуального теста их опухоли. В одном из таких случаев нам удалось вылечить молодую девушку из России. На этой неделе пациентка прислала мне видеоролик, который я Вам сейчас покажу. У ее опухоли было особое свойство, которое сделало ее «кандидатом» на прививку. Когда пациента оперировали не в «Хадассе» и получить свежий материал из его опухоли невозможно, мы используем вакцину, изготовленную из опухолей других пациентов, болевших тем же раковым заболеванием.

 

Мы не будем лечить рак толстой кишки вакциной от рака кожи. Из нескольких опухолей рака толстой кишки я могу приготовить вакцину, руководствуясь соображением, что эти опухоли имеют характеристики, похожие на те, которые обнаружены у моего пациента, и позволят «запустить» его иммунную систему. То есть эти вакцины подходят не всем пациентам. Нужно изучить опухоль на предмет соответствия вакцине, но для многих пациентов подходящая прививка может существенным образом изменить ход лечения.

 

Во-первых, все клетки нашего организма питаются сахаром. Все, что мы употребляем в пищу, в биохимических процессах наших клеток в конечном итоге будет расщеплено на сахар. Начнем с этого. Верно, что и для нас, здоровых людей, вредно употреблять сахар в пищу. Это просто плохо, независимо от того, болен человек раком или нет.

 

У тех, кто больны раком, болезнь сохраняет эту функцию: раковые клетки питаются сахаром. Но даже если больной устроит своему организму абсолютное «сахарное голодание», в конечном итоге больная клетка расщепит что сможет на сахар. Так что не можем рекомендовать не употреблять сахар в пищу, но рекомендуем избегать употребления моносахаридов для здоровой жизни или хотя бы не злоупотреблять ими.

 

 

Я была студенткой факультета медицины Еврейского Университета, а онкология (ротация при выборе специализации) очень впечатлила меня. Мне импонировало то, что здесь можно заниматься исследованиями, сложились очень хорошие отношения с пациентами, с которыми и сейчас я поддерживаю отношения.

 

У меня сложилось впечатление, что здесь есть чем заняться, что можно внести свою лепту в работу. Здесь не скучно — не бывает двух одинаковых пациентов. На том этапе, когда я была очень молодой, более 20 лет назад, я не приняла в расчет эмоциональную составляющую, связанную с онкологией. Тем не менее, я не жалею о принятом решении.

 

 

Нужно знать, что каждый орган, в котором зарождается опухоль, сохраняет свойства, которые превращают очаг в «кандидата» для лечения того или иного типа. Может быть, что в клинику в один и тот же день прибудут 4 человека с метастазами в печени, но каждому из них сделают индивидуальное предложение лечения в соответствии с органом, который стал очагом метастазов. У опухолей в системе пищеварения особые свойства. Даже внутри самой системы рак толстой кишки отличается от рака желудка, от рака поджелудочной железы.

 

На мой взгляд, сегодня очень тяжело представить себе ситуацию, в которой один онколог будет одинаково качественно лечить все виды рака. Эта сфера развивается очень интенсивно, существует много препаратов для каждой опухоли. Фактически сегодня онкологии удалось разбить каждый вид рака на группы. То есть если вы говорите, что я специалист по раку толстой кишки, следует понять, что в этом органе развиваются как минимум 4 разных типа опухоли. В раке желудка существуют 6 различных опухолей. При выборе онколога архиважно выбрать специалиста по тому органу, в котором развилась опухоль. Дело в том, что опухоли в системе пищеварения — относительно агрессивные, быстрые, требующие соответствующего своевременного и качественного лечения.

 

 

Чем больше медицинский центр, в котором пациент проходит лечение, тем больше в нем онкологов и больше возможность выделить специализацию врача. Это преимущество крупных центров. Большие клиники притягивают к себе огромные возможности: объемные исследования, многочисленные лаборатории. Возьмем, к примеру, вакцину от рака. Я готовлю ее потому, что в Национальном НИИ онкологии им. Моше Шарета есть такая возможность.

 

Если бы я работала в маленьком центре, такой лаборатории у меня бы не было, как не было бы и других возможностей, таких как: генетические исследования, молекулярная диагностика, специализированные методы лечения конкретного органа, хирургия с узкой специализацией — хирурги, оперирующие на поджелудочной железе, на толстой кишке, на прямой кишке: каждому органу свой хирург.

 

В небольшой клинике не было бы рентгенологов, умеющих выжигать метастазы, замораживать опухоли с помощью ультразвука, впрыскивать радиоактивные препараты напрямую в печень. Да и в самом радиологическом институте я сотрудничаю с узкоспециализированным радиологом, облучающим исключительно опухоли в системе пищеварения. Повторю, что чем крупнее медицинский центр, тем больше возможностей.

 

Но самое главное сегодня — лечение с помощью мультидисциплинарной команды специалистов: на сегодняшний день мы проводим консилиумы при участии 10 – 15 врачей, обсуждаем каждый отдельный случай. Когда обнаруживаются метастазы в легком, есть целый спектр решений: операция, выжигание, облучение, химиотерапия, биологические методы лечения, иммунотерапия — все эти возможности существуют только в крупных клиниках. Я не хочу говорить, где лучше, а где хуже. Я думаю, что «Хадасса» — это очень хорошая больница для лечения раковых заболеваний в системе пищеварения.

 

 

Если возьмем в качестве примера толстую кишку, то ищем очень четкую мутацию под названием KRAS или RAS, BRAF и самую новую — MMR или MSI, которая позволяет нам распознать пациентов-кандидатов на лечение с помощью иммунотерапии. В желудке мы ищем HER2, чтобы предложить лечение с помощью Герцептина (Трастузумаба), тот же MMR, который лечим иммунотерапией.

 

Сегодня в Институте Шарета существует возможность выполнить молекулярный тест, который ищет в самой опухоли большое собрание мутаций, а не сосредотачивается на мутациях, которые я считаю релевантными для толстой кишки. Существует шанс, что в раке толстой кишки обнаружат мутацию, которая обычно присутствует в раке легкого.

 

Если такая мутация обнаружена, а специалист по раку легкого знает, что есть лечение, соответствующее этой мутации, я буду лечить пациента с раком толстой кишки с помощью метода лечения рака легкого, что будет эффективным для этого конкретного пациента. Такой нюанс существует сегодня благодаря молекулярной диагностике опухолей.

 

 

Моя голова. Я думаю, что хороший онколог не работает в рутинном режиме. Рутинную работу может и робот выполнять. Специалист берет всю совокупность данных, смотрит, что особенного в опухоли пациента на основании молекулярной диагностики, использует все возможности Института, в котором сотрудничает, и думает об индивидуально подобранном лечении для его своего пациента.

 

Не бывает двух пациентов, получающих то же лечение. Онколог всегда должен применять новаторский подход: не только думать о том, какими средствами «из коробки» можно воспользоваться, но и о средствах, существующих вне ее. Правильное сочетание рутинных подходов с новаторством дает, на мой взгляд, лучшее решение. Сегодня пациенты живут гораздо дольше по сравнению с тем, как написано в книге или в научной статье. И это происходит только благодаря голове, которая отказывается от шаблонного мышления.

 

 

Мои последние исследования сосредоточены в основном на вакцине, которую мы ввели нескольким десяткам пациентов с раком желудка и толстой кишки. Пытаемся найти способ получения от пациента биопсии с лишь несколькими клетками, вырастить их в лабораторных условиях и проверить различные варианты химического и биологического лечения, пытаясь с помощью этого исследования определить, какой метод лечения окажется самым эффективным для конкретного пациента. Все это я делаю до того, как пытаюсь апробировать на самом пациенте, и, таким образом, не испытываю на нем неэффективные варианты лечения.

 

Это исследование находится на очень продвинутом этапе. Мы активно изучаем генетику раковых заболеваний, чтобы распознать категории населения, относящиеся к «группам риска», и понять, как наблюдать за ними и распознать опухоль на ранней стадии или даже предотвратить ее появление.

 

 

В отношении вакцины. Как я уже отметила, мы научились распознавать, для каких больных она более эффективна — это пациенты с заболеванием на ранней стадии: в их опухолях есть свойство, превращающее пациента в кандидата на лечение с помощью иммунотерапии.

 

Лабораторные исследования, проверяющие эффективность химиотерапии и биологических методов лечения, еще не дали результат, который можно применить к пациентам, но, тем не менее, тоже находятся на продвинутых этапах.

 

Исследование, направленное на распознавание пациентов из «групп риска», тоже активно продвигается. Уже сегодня мы можем консультировать семьи, находить людей из «групп риска» и учить их, как наблюдать и предотвратить развитие рака.

 

 

Во-первых, я училась в Еврейском Университете. И это было естественным продолжением. Еврейский Университет и «Хадасса» — единое целое, и в этом сила крупных медицинских центров.

 

Эта модель работает и в США. Там Институт онкологии находится вплотную к кафедре медицины и лабораториям университета. Так же и у нас: здания расположены одно рядом с другим, мы осуществляем тесное сотрудничество — все лаборатории Еврейского Университета доступны для моих исследований.

 

На определенные совещания мы приглашаем исследователей из университета, чтобы посодействовали нам в молекулярной диагностике. В процессе ученые предлагают нам идеи для лечения пациентов, которые еще не созрели и не стали препаратами, но для конкретных пациентов, у которых нет времени, чтобы дождаться написания научной статьи, уже есть лекарство или лечение, «родившееся» в стенах Еврейского Университета.

 

Именно это сотрудничество больницы и академии привлекло меня, и оно в области исследований делает «Хадассу» на голову выше других медицинских учреждений.

 

 

Смотря где. Если мы говорим о крупных онкологических центрах, то с ними очень трудно сравниться с точки зрения инвестиций, с той точки зрения, что эта больница занимается исключительно исследованиями и лечением онкологических заболеваний. Но таких — единицы, можно пересчитать по пальцам одной руки. В то же время на американской периферии Вы найдете большое количество «общинных» больниц, уровень которых намного ниже того, что предлагает «Хадасса».

Первоисточник: »