Оксана ФАНДЕРА многим известна по ролям, сыгранным в картинах своего мужа Филиппа Янковского – «В движении», в «Статском советнике», в недавно вышедшей «Каменной башке», где ее партнером был чемпион мира по боксу Николай Валуев.

Но очаровательную женщину и тонкую актрису, участницу первого советского конкурса красоты не могли не заметить и коллеги Янковского – например, снявший «Турецкий гамбит» Джаник Файзиев. Последняя на сегодня работа Оксаны Фандеры – роль бандерши в картине Александра Гордона «Огни притона», которую он снял по повести своего отца Гарри Гордона. В интервью «Новым Известиям» популярная актриса рассказала, почему ей не интересно бороться за «Оскар», что стало самым страшным разочарованием в ее жизни и зачем она каждый год ездит в Одессу.

– Оксана, в вас смешаны три крови: украинская, цыганская и еврейская. В чем они проявляются?

– В том, наверное, что я готовлю как украинка, люблю свободу, как цыганка, а мировую скорбь чувствую, как еврейка.

– Кем вы себя чувствуете в большей степени?

– Сейчас могу в равной мере ощущать себя той, другой и третьей. Но было время, когда мне очень не хотелось чувствовать себя еврейкой. Детство я провела в Одессе, где слово «жиды» раздавалось достаточно часто. Его смысл был от меня далек, но я очень болезненно реагировала на его звучание. Однажды меня отправили в «Артек», и через неделю я прислала оттуда залитое слезами письмо, в котором просилась домой, потому что меня затравили этим словом.

– Как они вас изобличили?

– Когда один знакомый удивленно спросил меня, как я угадала его национальность, я ответила: «У еврея два состояния: он или смеется, или молчит с таким выражением на лице, что все спрашивают, что случилось». Наверное, в лагере я мало смеялась, а когда заговаривала, то с одесским акцентом, который дети принимали за еврейский. И я перестала быть Оксаной, мое имя сменилось на понятие «жидовка». Приехавшая мама устроила воспитателям грандиозный скандал. Хотя, в отличие от меня, относилась к этому с юмором. А у меня возник тяжелый комплекс, и впоследствии стоило большого труда сказать себе: «Я – еврейка». И даже начать этим гордиться.

– Где вы жили в Одессе?

– На углу Екатерининской, тогда она была улицей Карла Маркса, и Дерибасовской. В коммунальной квартире. И при всем том, что я сказала, у меня прекрасные воспоминания о том времени. Было чувство абсолютной свободы. Наверное, поэтому я каждый год езжу в Одессу и провожу в ней какое-то время. Там легко дышится.

– Говорят, что есть люди-собаки и люди-кошки. Собака привязана к человеку, кошка – к месту…

– Вот как? Стало быть, я – кошка.

– Кстати, на роль хозяйки одесского притона вас выбрали оба Гордона – отец и сын?

– Меня пригласил Гордон-сын. Его папа поначалу был в ужасе от такого выбора. Дело в том, что он представлял себе героиню как женщину с соответствующими одесскими формами. А тут я. Ни рожи, ни кожи, ни переда, ни зада (смеется). Детская фигура. Я, чтобы его утешить, предлагала поправиться килограммов на двадцать. Но прошло какое-то время, он посмотрел на меня и с удивлением говорит: «Оксана, вы материализовались!»

– Непременно. Но если вы – женщина-кошка, у вас должно быть мало личных привязанностей, кроме тех, что складываются в семье…

– Пожалуй, вы правы. В этом сказываются мои цыганские гены. В общении с человеком у меня иногда наступает момент, когда все отдано и все получено. Тогда я могу развернуться и уйти. Я не дружу просто так, чтобы было с кем посидеть, потрепаться или помолчать. Меня интересуют люди, у которых я могу чему-то научиться.

– И после того как научитесь, у вас пропадает потребность в дальнейшем общении?

– Бывает так, но бывает и по-другому. Кто-то из моих знакомых сказал, что я нахожусь рядом с тем, кому я нужна. Наверное, это еврейская черта. Я быстро откликаюсь на необходимость во мне, и в этот момент не важно, что я могу получить взамен, и могу ли. Но когда эта необходимость проходит, а общение с этим человеком ничего мне не дает, я отстраняюсь. Непрекращающийся интерес у меня вызывают люди, которые не стоят на месте, а развиваются.

– А собственное развитие вы ощущаете?

– Да, хотя в чем оно заключается, мне трудно сформулировать. И при этом в каких-то основополагающих вещах я остаюсь неизменной, и мне это нравится. К примеру, я бы не хотела, чтобы меня как-то меняла известность.

– Что вы называете известностью?

– Это когда тебя знает намного большее число людей, чем число твоих знакомых.

– Как вы к этому относитесь?

– Недавно я слышала тест: «Что бы вы хотели получить: остров или «Оскар»? Я ответила: «Остров».

– Если бы вы сыграли в «Острове», а он получил бы «Оскар», одно можно было бы совместить с другим?

– Многие бы хотели совместить то и то, но мне достаточно острова. Есть еще один тест: «Если бы вам предоставили возможность взять из Эрмитажа одну картину, какую бы вы выбрали?» У меня есть любимые картины, но ни одну из них я бы не взяла себе. Пусть висит там, где висит, мне достаточно иногда ее видеть.

– Вам приходилось разочаровываться в людях?

– Редко. Дело в том, что я не склонна очаровываться. Я стараюсь воспринимать людей такими, какие они есть, а не строить иллюзии на их счет и не наделять их теми качествами, которых они не имеют. Если человек не соответствует твоим представлениям о нем, это значит, что ты в нем обманулась, и винить должна саму себя.

– По этой же причине у вас, наверное, не бывает внутренних кризисов?

– М-м-м…Я не пытаюсь соответствовать ничьим ожиданиям и не ставлю себе целей, которых, кровь из носу, должна достичь. Поэтому, наверное, и не бывает страданий от несоответствия самой себе.

– Вы довольны своей актерской судьбой?

– Вполне. И была бы так же довольна, если бы ролей было больше или если бы их было меньше. Я достаточно комфортно чувствую себя в этом мире для того, чтобы понимать: то, чего я не имею, мне и не нужно. Я не лиса, которая, не дотянувшись до винограда, говорит, что он зелен. Я не тянусь за виноградом, если вижу, что он созрел. И никогда не могла ответить на стандартный журналистский вопрос: «Кого бы вам хотелось сыграть?»

– Или: «Хотелось бы вам получить «Оскар»?»

– Возьмем пример поближе. Несколько лет назад вы – я имею в виду кинокритиков – присудили мне «Белого слона». Хотела ли я его получить? Когда узнала, что номинирована, – да. До этого – нет. В момент получения была счастлива. Через три минуты, сойдя со сцены, ощутила неуверенность в себе, потому что возник вопрос: «А будет ли так еще когда-нибудь?!»

– Логично. Слава, как наркотик, – нужны все большие дозы. Во всяком случае, не меньше.

– Я не наркоманка. Но это действительно как наркотик. В этом году в Выборге вдруг почувствовала, как напряглась фестивальная атмосфера за два дня до вручения призов, когда завершился конкурс. И глядя на постановщиков, которые ждали решения жюри, впервые поняла, что быть режиссером очень больно. Ведь ставить фильм – это как вынашивать ребенка. А показывать его – это как выставить своего новорожденного малыша на всеобщее обозрение и обсуждение. Один говорит: «А что это он такой синий?» Другой спрашивает: «А что это он у вас такой тощий?» Третий интересуется: «А почему у него такие длинные руки?» Каково все это выслушивать?

– А вы представьте себя не режиссером, а одним из критиков, которых вы перечислили. Человеку обещали показать младенца, он пришел, как волхв, посмотреть на новорожденное чудо, а увидел то, что описано в стихотворении: «Родила царица в ночь…» И в ужасе вопрошает: «Что это такое?!»

– (Смеется). Вы по-своему правы…

– А для актрисы это не так? Ваша роль – это не ваш ребенок?

– Не в той степени, что для режиссера.

– Тогда я спрошу о роли, которую вы сыграли в фильме «Красный жемчуг любви»: «Что это?! Как вас угораздило?!»

– Мне было бы неприятно, если бы вы сказали, что вам понравилось. Ни вам, ни мне это понравиться не могло. В свое оправдание могу сказать лишь то, что результат, который вы увидели, очень далек от замысла.

– Чьего замысла?

– В этом проекте на равных принимали участие продюсер Елена Яцура, сценарист Костя Мурзенко и я. Уже потом, в процессе разработки, появились Андрес Пуустумаа в качестве режиссера и Женя Цыганов в качестве моего партнера. Первый вариант сценария был банальным, но мне подумалось, что в моей роли есть возможность сыграть то, что мне близко, – «фрейдистскую» тему девочки, которая в детстве гоняла на велосипеде и была частью мира, а потом оказалась замурованной в скафандр, и только встреча с гонщиком частично возвращает ей это детское состояние. Для меня в этом было что-то сродни «Автокатастрофе» Кроненберга, когда люди только в экстремальной ситуации, на грани смерти способны вернуть себе способность чувствовать и войти в контакт с миром. Хотелось сыграть такую одержимость, когда человека несет такая внутренняя сила, которая сильнее страха. Я посреди ночи позвонила Лене, она мою идею приняла, но в дальнейшем у меня возникло ощущение, что мы с режиссером говорим на разных языках. Между нами словно стояло забрызганное дождем стекло. Он не реагировал на мои предложения. Я говорила: «Если тебе не нравится то, что хочу я, давай я сыграю то, что хочешь ты, только скажи, что!» Никакой реакции.

Я подумала, что он хочет собрать роль в монтаже – бывает же и так, что актером пользуются как натурщиком, снимая его по кусочкам, чтобы потом склеить отдельные картинки в какое-то целое – и с интересом, даже с напряжением ожидала первой сборки. Она меня разочаровала – я не увидела ни того, ради чего согласилась играть, ни чего-то такого, ради чего стоило затевать проект. Прихожу на премьеру, смотрю финальный вариант и вижу, что вырезаны обе эмоциональные сцены, которые хоть как-то оправдывали эту любовную историю. После просмотра ко мне подошли знакомые, которые видели предыдущий вариант на Московском фестивале. Он им понравился, они привели на премьеру своих друзей и теперь просто тряслись от негодования, так как почувствовали себя обманутыми.

– Сам режиссер был доволен тем, что сотворил?

– Я с ним на эту тему не говорила. Может, он и добивался безэмоциональности. Но ведь это был не его проект, а наш. И ошибка наша.

– С кем из партнеров вам не удалось достичь контакта?

– С одним замечательным актером, который никак не отзывался на мои проявления, даже слезы пускал сам по себе. Может, мне не хватает профессионализма, но я так не могу. Мне нужен партнер, а не тумба. Я спросила у режиссера, что делать. Он развел руками: «Сам не знаю. Мы рассчитывали, что вы оживите его своим темпераментом…»

– Николай Валуев – как ваш партнер по «Каменной башке» – был отзывчивее?

– Намного. К тому же он был абсолютно естественен и практически сразу же сыграл то, к чему некоторые актеры стремятся годами.

– Вы вообще предпочитаете актерское переживание актерскому представлению?

– Безусловно. Я бы хотела, чтобы все наши актеры умели играть так, как играют в «Театре.doc». Бытовая органика способна передать гораздо больше эмоций, чем разыгрывание текста. Одно дело, когда ты несешь текст впереди себя и совсем другое – когда сам являешься текстом. Я предпочитаю быть текстом.

– Каково ваше самое сильное впечатление последнего времени?

– Москва в день победы нашей сборной по футболу. Я уже не помню, у кого мы выиграли, но это было что-то невообразимое! Покрывало любви над городом, всеобщее братание на улицах
Невероятная концентрация счастья, которым хочется поделиться с другими. Я бы хотела, чтобы люди почаще так себя чувствовали.

Виктор Матизен