Среди артистов жанра, который окрестили «русским шансоном», Михаил ШУФУТИНСКИЙ – одна из ключевых фигур. Руководитель популярного в СССР ансамбля «Лейся, песня!», Шуфутинский однажды принял решение эмигрировать на Запад, где и расцвело бурным цветом его творчество. Пласт специфичной ресторанно-эмигрантской песни, представляемой певцом, оказался весьма востребованным у нас в начале 90-х. В это воскресенье Михаилу Захаровичу исполняется 60 лет. А накануне юбилея артист встретился с корреспондентом «Новых Известий».

– Михаил Захарович, для многих жанр шансона стал олицетворением криминальной, блатной жизни. А для вас?

– Шансон – это стариннейшая вещь. Однажды с Игорем Зубковым – это композитор, мой товарищ и музыкальный партнер – готовили для одной радиостанции передачу о шансоне. Перерыли массу литературы и нашли книгу в библиотеке Московской консерватории, которая была написана по-французски. Книга называлась «500 лет шансона». Причем выпущена она была в 1901 году. Вы понимаете? То есть шансон – это древнейшее искусство, которое идет от трубадуров, бродячих музыкантов. Когда в 1990 году я вернулся в Советский Союз, то просто пел эмигрантские песни, которые исполнял и раньше. И вдруг увидел, что жанр этот здесь становится невероятно востребованным – среди таксистов, владельцев палаток и торговых точек, на рынкax.
Среди людей – нормальных, работящих, простых людей – эта музыка стала очень популярной. Но при этом та самая «малина», которая была раньше за решеткой, в 90-е как раз и расцвела буйным цветом по всей стране. Появилась куча артистов, которые сознательно эксплуатировали этот жанр, поворачивая его в сторону «блатняка». Я не являюсь поклонником блатной, воровской жизни. Я, в общем-то, нормальный, образованный человек. Я не люблю всю эту «малину» как стиль жизни. И поэтому не люблю песни, которые это восхваляют. Хотя я тоже пел «Люблю гулять я в нашем ресторане». Но там нет ничего такого – ножей и пистолетов. Это после произошла подмена. И думающие люди на это тоже отреагировали.

– Критику в свой адрес болезненно воспринимаете?

– Нет. Я, прожив в Америке значительную часть времени, привык жить собственным умом. То, что мне не понравится, меня делать никто не заставит. И даже если мне что-то нравится делать, но мне за это не платят, я все равно буду продолжать делать. Потому что мне так хочется. Я уже взрослый дедушка, и мне уже не так важно, кто что скажет. Важно самому чувствовать себя удовлетворенным. Тем более в российском шоу-бизнесе, который, как мы знаем, весьма специфичен. С появлением больших денег у людей здесь появляются совершенно другие мысли. И они думают не о том, чтобы хорошо звучало, а сколько с этого проекта можно сорвать «бабла». Но если ты прекращаешь обращать внимание на творчество и занимаешься коммерцией, то творчество твое страдает. Помню, в Америке сам видел такую картину. Записывают в студии музыку для кино. Стоят экраны, бегут кадры, строки. И вот вижу, как дирижер Майк Пост останавливает по нескольку раз процесс, начинает записывать снова. Тут к нему подходит гораздо моложе его человек, инвестор или продюсер, и говорит: «Что ты здесь пытаешься доказать? Ну-ка давай быстренько заканчивай запись и переходи к другой.» Но! Они вменяемые, им можно доказать. Дирижер начинает объяснять, что для успеха этого фильма нужно очень хорошо эту сцену записать. Продюсер выслушивает аргументы и соглашается. Здесь же, в России, объяснять бесполезно.

– Правда ли, что, являясь одним из ведущих артистов русского шансона, вы экспериментировали и с рэпом?

– Да, было дело. Я спел пару песен, где ритмическая фактура была приближена к рэпу. Дело в том, что мой младший сын, пока он еще учился в школе, к этой музыке пристрастился. Они с ребятами играли ее так, что аж дух захватывалo! У нас весь дом был уставлен колонками. А я люблю эту музыку. Я могу слушать Эминема, и мне это нравится. А многие говорят: «Что это за ужас такой?!» Я могу не соглашаться с его лексикой, но головой и сердцем понимаю, что это именно то, что он хотел сказать.

– Часто ли выступаете на корпоративах?

– Я даю около 140 концертов в год. Корпоративных концертов больше, чем «кассовых», хотя, если бы я задался целью, мог бы только «кассовые», афишные концерты играть. Но экономически это менее выгодно и часто непросто технически. Корпоративные концерты – да, это очень удобно. Никто не торгуется с тобой, каким классом ты полетишь, в какой гостинице будешь жить и сколько человек музыкантов ты привезешь. Как правило, они понимают, что артисту нужно обеспечить «домашние» условия, раз он согласился приехать к тебе на день рождения и спеть специально для тебя. Знаете, иногда человек приглашает меня на свой юбилей выступать, а ему исполнилось 35 лет. Когда я вернулся в Советский Союз из Америки, ему, значит, было 17. Ну, казалось бы, зачем я ему нужен? Сколько вокруг модных артистов, более приближенных к нему по возрасту. А он зовет меня. Вот это меня очень греет! Но если он хочет меня на свой юбилей, он понимает, что должен заплатить достаточную сумму. Однако он получит то, что хочет, и я его не разочарую, как бы ни тяжело мне было вставать в пять утра, ехать в «Домодедово» и лететь к нему, кое-как поспав. Я, как артист, принадлежу ему в этот момент, и меня это тоже радует.
На Западе такая практика распространена. Уитни Хьюстон выступала у принца Альберта на дне рождения. Да и здесь, в России, и Лайза Миннелли, и Хулио Иглесиас, и Рикки Мартин поют на заказных концертах. Однажды я выступал на свадьбе одного известного человека в Москве. Я пел, потом еще некоторые наши артисты, а затем приехал Рикки Мартин с полным своим оркестром, медная группа – человек двенадцать. И пел 45 минут. Я много раз выступал с Тото Кутуньо, с Gipsy Kings в Москве, в Новосибирске, в Лондоне, в Ницце
Но вот с «афишными» концертами бывает сложнее.

– Почему?

– Организаторы начинают мудрить, хитрить, стараются где-то ущемить, сэкономить. Я вот выступал в Барнауле – местные организаторы взяли кинотеатр, потому что там больше мест – где-то полторы тысячи. Так вот когда я зашел за экран, вниз спустился, как в подвал, в помещение, которое выделили мне под импровизированную гримерку, то ужаснулся. Там дует со всех сторон, нет никаких условий. А чтобы пойти, извините, в туалет, нужно через весь зал подняться наверх. Я спрашиваю: «Ну, как вы так могли?!» Они стушевались: «Ну, мы все сделаем, ведро вам принесем». И это 2008 год! Смешно. Или вот, помню, приехал в Кишинев. Чудесный город. Меня всегда там принимают хорошо! Организаторы – чудесные люди. Хороший зал, в отличие от Барнаула, у меня «виповская» гримерка. Туалет возле гримерки, но
там нет круга на унитазе! Не одно, так другое! (Смеется) Я зашел с другой стороны, где женские гримерные для балета моего – там то же самое. Я говорю: «Ребята, вот я принципиально не пойду на сцену, пока вы чего-нибудь не придумаете». Так они пошли в казино, которое располагалось с другой стороны театра, там отвинтили втихую в туалете круги и притащили сюда. Представляете?!
Мы живем в такое время, когда в космос летаем, по телефону с другим концом света разговариваем, по Интернету находим что угодно, а вот круга все равно нет! Но я выступаю перед людьми при любых условиях. Потому что я вижу этих людей в зале, они пришли ко мне, а не отпраздновать свой день рождения или юбилей компании, или увеличение продаж в шесть раз. Они пришли услышать меня. И я им пою, как в первый раз. Потому что чувствую, как музыкальная и эмоциональная волна идет к ним и как их энергия идет ко мне обратно. Это волшебство! И я как вампир, ненасытный, впитываю эту энергию. Мне это нравится. Я завожусь! Это главная часть моей жизни.

– Ваш сценический образ неразрывно связан с сигарами...

– Дело в том, что я уже два с половиной года не курю. Я всегда любил запах сигар и сейчас люблю, но я курил их неправильно. Сигарами, к сожалению, я затягивался, а этого делать не стоит. И настал момент, когда я стал просыпаться просто-таки от шума своего дыхания по ночам. Поэтому я вынужден был бросить курить. А когда-то выкуривал в день по три-четыре сигары.

– Стало быть, теперь вы ведете здоровый образ жизни?

– Ну, я люблю вкусно поесть. И выпить. Но стараюсь делать это правильно и в меру. Наступает момент, когда ты начинаешь сильно задумываться, прежде чем что-то в себя положить. Я долго увлекался виски. Конечно, сигары и виски – сочетание, в общем-то, не такое оригинальное, но затягивает. А виски много не выпьешь. Когда выпиваешь много, просто с этого дуреешь. А вот когда нальешь в меру, положишь кусочек льда – вот это хорошо. Сейчас я стараюсь виски не пить, но вот водку выпить могу – причем не полстаканчика, а побольше. Четыре-пять рюмок за столом – это нормально. Люблю выпить с друзьями. Но я стал делать это по-другому – перестал пить во время еды.

– А как же тогда?

– Разделил еду и питье. Перед едой могу выпить пару-тройку рюмок, закусить маслинкой. И, когда я начинаю непосредственно есть, я уже немного «навеселе» (смеется). Мне это так нравится. А раньше я, как и все: выпил-поел, выпил-поел.

– В чем разница ощущений?

– Грубо говоря, когда ты поел винегрет, потом залил рюмку водки, потом съел селедку, еще водки, потом баранью ножку съел, тогда там, внутри, твой желудок думает: «Какую мне кислоту выделять сейчас, как это все переварить, когда так перемешано?». И он может даже сказать: «Ну-ка, пойду я наверх посмотрю, что у них там такое происходит»... Я этого боюсь. И поэтому ем и пью раздельно. Вот ты попил, потом минут пятнадцать подожди. За водкой-то вкус не замечаешь – ткнул что-нибудь, чтобы скорее закусить. А тут смотришь – вроде и картошка жареная совсем другая, и редиска по-другому пахнет, и помидоры. Серьезно! Кроме того, я ем раздельно вообще, не мешаю, скажем, рыбу с макаронами. Я не ем суши – потому что это рыба и рис вместе. Хотя и любил раньше. Белки, жиры и углеводы должны усваиваться отдельно – тогда организм их правильно воспринимает.

– Спортом занимаетесь?

– У меня бассейн дома. Я занимаюсь с тренером. Три-четыре раза в неделю у меня получается плавать. Хотя, признаюсь, еще год назад я толком не умел плавать. В моей жизни так получилось, я даже боялся воды. Но за год эта девочка меня так натренировала! Сейчас плаваю тремя стилями – практически, как дельфин. Научился дышать правильно. Получаю от процесса невероятное удовольствие.

– Что вы еще делаете, чтобы лучше жить и комфортнее себя чувствовать?

– Вы знаете, перестал злиться и обижаться на людей. Вот буквально полтора часа назад ко мне зашел Юра Гальцев, и с ним зашла его директор, девочка, и говорит: «Вы знаете такого-то человека?» Я говорю: «Конечно, знаю». Она продолжает: «О, мы так дружим!» Мы с этим человеком тоже когда-то дружили, потом он занял у меня 20 тысяч долларов на один день. И исчез на три года. Потом вернулся. Извинялся, но деньги не отдал. Потом он говорил какие-то гадости про меня. И я этой девушке говорю: «Вы знаете, я не так восхищен им, как вы, хотя знаю его с двадцатилетнего возраста, но тем не менее раз вы общаетесь (а он живет в Америке) – передавайте ему привет от меня». То есть я перестал держать зло на людей. Людей, которые меня обидели – их было немного, но все же, я в своем сердце отпустил и сказал им: «Мира вам и благоденствия! Живите, как хотите! Я вас прощаю».

– С чем связано такое всепрощение?

– Не знаю, что-то переосмыслил. У меня возраст все-таки приличный. Понял, что раньше много психовал зря – по поводу того, например, что на телеканалах многих меня не показывают, там я закрыт, сям.

– То есть прямо-таки запреты?

– Да, установленные руководством канала, негласно. Хотя люди в этом же жанре запросто выступают, и нормально. При этом в ток-шоу на эти каналы меня приглашают, я хорошо и складно говорю, но вот песни – нет. И я не благодаря, а вопреки телевидению остаюсь, не скажу, что популярным, но, по крайней мере, любимым многими. Может, это злит кого-то? Я об этом раньше много думал, переживал из-за всех этих «форматов», но сейчас понял: какое это имеет значение? Я столько сделал в своей жизни! У меня вышло 23 альбома, десятки сборников. Мне нечего стесняться и не за что краснеть!

– Женщины в вашей жизни – это больше источник вдохновения или соблазна?

– После достижения основной физической цели в отношении женщины соблазн, как известно, резко ослабевает (улыбается). Поэтому, наверное, настоящий соблазн для меня – сделать приятное женщине. Соблазн получить от нее какую-то невероятно сумасшедшую улыбку, благодарность. Соблазн – сделать что-то такое этой женщине, чтобы она запомнила навсегда. А источник вдохновения – безусловно! Вообще, эти понятия очень близки. Каждая женщина красива по-своему. Это как песни – они разные. И в каждой есть что-то особенное.

– Что на ваш взгляд самое ценное в женщине?

– Я ценю больше всего
чистоплотность. Во всех смыслах. Физическая – это понятно. Но чистоплотность в отношениях – вот что важно. Биологически заложенное в женщину стремление выйти замуж и родить ребенка, скорее, порой превалирует над многими другими мотивами и резонами. Это стремление заставляет многих женщин постоянно смотреть по сторонам и искать. И вот она находит. Я очень ценю, если она найдет силы сказать: «Знаешь, я полюбила. Встретила человека, без которого не могу, поняла, что это мой человек, и с тобой мы должны расстаться». Это чистоплотно и честно. A вот начать отношения с другим и продолжать встречаться с тобой, выждав, пока тот сделает предложение, и судьба будет определена, вот это нечистоплотно и грязно. Вот это я презираю. Это я не о себе говорю, а вообще о такой ситуации...

СПРАВКА

Певец Михаил ШУФУТИНСКИЙ родился 13 апреля 1948 года в Москве. Окончил музыкальную школу по классу баяна и Музыкальное училище имени Ипполитова-Иванова по специальности «Дирижер-хоровик». Играл в составе различных ансамблей в ресторанах «Варшава», «Метрополь». Аккомпанировал вокально-комедийному дуэту Александра Шурова и Николая Рыкунина. В 1971 году вместе с несколькими друзьями переехал в Магадан. Вернувшись в Москву в 1974 году, некоторое время работал пианистом в ансамбле «Аккорд», затем – руководителем вокально-инструментального ансамбля «Лейся, песня», репертуар которого состоял в основном из песен Вячеслава Добрынина. В 1981 году эмигрировал с семьей сначала в Израиль, а затем в США. Выступая в ресторанах, стал едва ли не самым высокооплачиваемым русским артистом в Америке. Вместе с собственным оркестром «Атаман бэнд» в 1989 году записал дебютный альбом «Побег». Впервые после эмиграции гастролировал по России летом 1990 года. С тех пор записал около трех десятков альбомов. Сейчас, хотя его семья живет в Лос-Анджелесе, большую часть года проводит в Москве. У его старшего сына Дэвида в Москве звукорежиссерская студия.

автор: Владимир Преображенский