|
Александр Миндадзе, знаменитый сценарист фильмов режиссера Вадима Абдрашитова, в 58 лет ушел в «свободное плавание», решив сам снимать фильмы по своим сценариям. Последний его фильм — «Паркет» — произведение довольно сложной судьбы. Корреспондент RFI Екатерина Барабаш поговорила с Александром Миндадзе во время вынужденной самоизоляции о его новой картине, режиссерском стиле, «изгойском пути» авторского кино и искусстве «снимать самого себя».
Когда-то Александр Миндадзе прославился как сценарист фильмов, снятых режиссером Вадимом Абдрашитовым. Их тандем стал одним из лучших явлений советского и отчасти — постсоветского — кино. Фильмы «Весенний призыв», «Поворот», «Охота на лис», «Парад планет», «Слуга», «Плюмбум, или Опасная игра», «Магнитные бури» и др. показывали нам человека в момент драматических переломов в его жизни, и Миндадзе с Абдрашитовым всегда умудрялись скрупулезно исследовать не только природу героя, но и сонм внешних обстоятельств, способствующих перелому. Их тандем стал еще одним доказательство того, что даже в глухие застойные времена свобода человеческого духа, порождающая творчество, оказывается сильнее всякой цензуры.
В 58 лет Миндадзе ушел в «свободное плавание», решив сам снимать фильмы по своим сценариям. Распался славный тандем, но мы получили еще одного яркого режиссера. «Отрыв», «В субботу», «Милый Ханс, дорогой Петр» — первые его три картины оказались настолько самобытными, они обладали столь мощным собственным стилем и художественной манерой, что мгновенно заинтересовали профессионалов и за рубежом. «В субботу» стал участником основного конкурса Берлинале.
Последний фильм Миндадзе — «Паркет» — произведение довольно сложной судьбы. Деньги на него находились с большими трудностями, съемки приходилось приостанавливать из-за отсутствия финансов, теперь, когда удалось доснять картину — грянул карантин. И опять вынужденный простой. «Паркет» — смесь романтики с трагедией.
В центре — три главных героя, три бывших танцора, когда-то прославившаяся исполнением танго втроем — стареющий танцор по прозвищу Какаду (Анджей Хыра), его партнерши Элизабет (Агата Кулеша) и Валенсиа (Евгения Додина). Они давно не виделись, а когда встретились вновь, оказалось, что сложные, тяжелые отношения, связывавшие когда-то эту троицу, до сих пор живы и отзываются в душе каждого из них болью. У каждого из героев — своя семья, своя обычная жизнь вне танцев и страстей, но какая из этих жизней настоящая, а какая — иллюзорная, понять не могут ни они сами, ни зрители. Вся жизнь — клубок драм и эмоций. Корреспондент RFI Екатерина Барабаш поговорила с Александром Миндадзе во время вынужденной самоизоляции.
RFI: Александр, ваша картина «Паркет» — многострадальная. То денег не было, теперь вот не можете закончить из-за коронавируса, потому что все мощности стоят.
Александр Миндадзе: Худший момент позади, фильм практически готов. Если бы ситуация с коронавирусом появилась раньше — я бы не закончил картину. Есть доля везения в том, что я все-таки успел фильм снять.
Как говорят оптимисты, могло быть и хуже.
- «Приходится довольствоваться» — свойственная нам присказка.
Главных героев у вас играют иностранные актеры — двое поляков — Анджей Хыра и Агата Кулеша и одна наша бывшая соотечественница, живущая и работающая в Израиле, Евгения Додина. Помню, как мучали Эльдара Рязанова по поводу Барбары Брыльски — неужели, мол, не нашлось советской актрисы для «Иронии судьбы»? Он отвечал, что да, не нашлось. У вас тоже не нашлось актрисы на наших просторах?
- Отвечу неопределенно, как и Эльдар Александрович. Я много занимался актерами, пробовал, репетировал. Я бы нашел в результате и в России, если бы искал дальше, но я нашел в Польше и в Израиле — и перестал искать дальше.
Вы как-то прицельно искали актеров в Польше, учитывая сильную польскую актерскую школу?
- Одно наложилось на другое. Когда мне не удавалось найти то, что я чувствовал и хотел, конечно, стал искать по всей Европе, в том числе в Польше. В Польше на меня хлынула польская женственность, что-то не наше, европейское, а потом появилась несравненная Агата Кулеша, которая кроме того что замечательная актриса, еще танцует, поэтому в конце концов так все и сошлось.
Остальные тоже танцевали?
- Нет, Анджей Хыра не танцевал, он и Евгения Додина всему учились. Анджей просто мне понравился, он ведущий артист Театра Варликовского, очень известный, прекрасно знает русский язык, хоть и говорит с акцентом. Над этим он тоже работал, чтобы акцент был как можно меньше.
Я видела еще не переозвученную версию, и мне показалось, что иностранный акцент придает неожиданную изюминку всей картине. Понимаю, что придется переозвучивать, но мне как-то жаль.
- Посмотрим. Этого я в данный момент все равно не могу сделать технически. У меня противоречивые чувства, хотя и нет никакого драматургического объяснения — почему вдруг герои говорят с акцентом. Я даже представляю — посмотришь через два-три года картину и подумаешь: господи, да какая разница — с акцентом они говорят или без акцента? Тут все равно все достаточно условно — вот есть три человека, вокруг них все чужое, обывательское, а они бегут куда-то к своей цели, и это для них праздник, этот бег. И какая разница, что двое из них говорят с акцентом?
Именно. Это придает какую-то условность, учитывая, что там же потом по сюжету по ходу картины появляется другая жизнь этих людей.
- В том-то все и дело, да.
И происходят две эти жизни
А для вас какая из этих жизней настоящая — та, что связана с танцами, этими эмоциями, или когда уже семьи героев встречаются?
- Да-да, их акцент подчеркивает их изгойство, особенно когда они оказываются в другой, уже реальной жизни, когда вдруг эта реальная жизнь — с многочисленными родственниками, детьми, внуками вламывается в сюжет. Моя жизнь в этом смысле тоже существует параллельно с другой, когда пытаешься в меру своих скромных возможностей сделать своего рода па на паркете, то есть снимать картины, живя изгойски, увлеченно занимаясь своей иллюзией и ради этой иллюзии жертвуя реальной жизнью. Но в какой-то момент ты ощущаешь, что запутался, что уже не знаешь, какая из двух жизней — иллюзия. То, что ты «выделываешь на паркете», или то, как ты живешь урывками нормальной жизнью? Собственно, и об тоже этом картина. О днях рождения дочерей мне легче вспомнить — на какой картине родилась дочка. В точности могу ответить — ага, это было во время, допустим, «Охоты на лис» или какой-то другой картины.
У вас ассоциативное мышление, как у художника.
- Нет, оно скорее буквальное, потому что были съемки, и я их помню. В этом смысле и моя собственная жизнь, и «Паркет» об этих иллюзиях. Что иллюзия — эти бессмысленные, в общем попытки «изображать фигуры», или все-таки иллюзия — то, что ты просто живешь?
Я спросила потому, что когда смотришь на них в первой части фильма, когда они только втроем, никого больше нет, чувствуешь, что это единый организм, а потом, когда появляются их семьи, думаешь: ну откуда у них могут быть семьи и другие жизни, как они распадутся, если это единый организм, и задумываешься: может, вот это как раз и настоящее, на паркете?
- Значит, что-то мне удалось, если так. Вообще ведь снимаешь то, что чувствуешь.
А вы от государства получали деньги на эту картину?
- Я от государства получил минимальную субсидию, почти как дебютант. Хотя чуть не полвека в кино.
Они ничего не помнят.
- Может, не видели моих фильмов.
Они и не хотят ничего знать, у них другие задачи.
- Ну, все это уже было.
Ваш режиссерский стиль — не скрытые, а зашифрованные эмоции. Ваши фильмы — трагические — «Отрыв», и «В субботу», но герои никогда не кричат и не рыдают. Мне интересно, как рождаются эмоции героев.
- Наверное, стиль — это и характер человека, и творческая манера. Это уже и в «Слуге», например, или даже раньше, в «Параде планет» эмоции, как вы сказали, были неоткрыты и неэлементарны. Все внутри, все передается путем внутреннего напряжения. Но они доступны только тому зрителю, который способен это ощутить. Клетки надо иметь специальные, чтобы ощущать.
И кино отличается только тем, что там сладкий поп-корн, а тут соленый. Хочу спросить про Олега Муту. Превосходный оператор. Его камера настолько экспрессивна, она так мастерски показывает даже зашифрованные эмоции. У вас вообще схожая художественная манера.
- Вы знаете, все-таки он выбирает свой стиль только исходя из того, что и как он воспринимает в данном конкретном случае, каждый раз по-разному. Скажем, в «Милом Хансе…» — не так, как в «Паркете». Надо сказать, он на удивление тонко чувствует сценарий, еще на ранней фазе чувствует, понимает, что там внутри заложено. Он каким-то невероятным способом улавливает внутреннее волнение, чувствует его, после этого у него появляется свой план съемок. Мы потом обсуждаем этот план, и он всегда на удивление близок к тому, что я и хотел сделать. Олег очень пластичен, просто на удивление, и он интеллектуальный оператор. Интеллектуальный не в привычном смысле — книгочей, это другое — он способен выбирать разные почвы.
Часто приходится слышать, что беда нашего нынешнего кинематографа — отсутствие сценариев, как следствие — отсутствие идей новых, больших. Вы можете согласиться?
- Я могу сказать ровно противоположное тому, что говорят начинающим сценаристам на бесчисленных мастер-классах. Потому что идеи в тебе самом, и никакие ухищрения, если ты пустой, не спасут. Только и всего. Экранизируя самого себя, человек, наделенный способностями, может создать сценарий. Ты сам — это и есть идея. То, как ты смотришь на жизнь, на любую житейскую ситуацию, придает необычность этой обычной ситуации, она перестает быть трафаретной. В этом и есть оригинальность сюжета. Просто надо писать только то, что тебя волнует, а не чертить по лекалу. Это торный, изгойский путь, когда человек снимает не для того, чтобы усладить зрителя, а чтобы выразить свои мысли. Не я первый, разумеется. Бергман в своей книге писал: «Я наконец послал к черту, где ему и место, евангелие понятности». Это абсолютно неприменимо к задачам, которые ставит сегодня коммерческое кино перед авторами во всем мире, а у нас — особенно.
Авторское кино уважалось государством даже при советской власти. Хоть и говорилось: «Выражайтесь за свои деньги», — но это была присказка, пустая угроза, никто не прибегал к действию, потому что деньги были ничьими, государственными, а сейчас они зажаты в кулаках посредников, продюсеров. Снимать по лекалу — это уже индустрия, это другое кино, без открытий. Массовая культура всегда была и будет. А что касается оригинальных сюжетов — их меньше не стало, наоборот, только кому это нужно. Вы видите, что происходит, и насколько все трансформируется, меняется, какие пропасти возникают под ногами и между людьми, какие страсти бушуют, какие неожиданные смыслы рождаются — тут тебе и Шекспир, и Бергман — только подними. И весь вопрос в том, что это все в тебе, и чтобы это увидеть, нужно писать себя в эту минуту.
Екатерина Барабаш Москва
|
Навигация по порталу: 
