 |
12.09.2005 13:35 |
| |
Маленький городок в Норвегии |
 |
На прилавках книжных магазинов нашей страны – новый роман норвежского писателя Ларса Кристенсена «Полубрат».
Как определить, как объяснить это странное чувство «включенности», которое возникает от погружения в текст? Насколько субъективно приятие человеком одного типа синтаксиса и неприятие другого? Что скрывается за штампом «прочел на одном дыхании»? Не знаю, но, думается, именно рваный, стремительный синтаксис «Полубрата» был для меня взлетной полосой для тотального вхождения в мир норвежца Ларса Сааби Кристенсена.
Возникает ассоциация: сюжет книги похож на мяч, который гонят игроки. Распасовка – сюжет пошел в одном направлении, но вот игрок перехватил мяч и начала развиваться другая история – столь же стремительно, как и предыдущая. В этой книге каждый герой – за целую команду. Объединяет все – северный, пронизывающий до дрожи ветер. И снежный простор. И одиночество северного пейзажа. Контраст северной страстности: футбол на ледяном поле.
«Полубрат» – эпическая история о жизни одной норвежской семьи. В центре повествования два брата: карлик Барнум и диковатый, нелюдимый Фред. Первый (от его лица ведется повествование) – представляет себя обитателем крошечного городка, где все так же, как и в действительности, только мир подогнан под его рост. Второй – мечтает о том, чтобы победить свою злость и самому стать непобедимым: он убивает отчима, садится на корабль в Гренландию, чтобы повторить судьбу своего прадеда, замерзшего во льдах. Параллельно идет ретроспекция: жизнь Арнольда – отца Барнума и отчима Фреда – в детстве убежавшего из дому, чтобы стать клоуном в бродячем цирке. Параллельно – жизнь матери, бабушки и, наконец, прабабушки братьев, забытой актрисы немого кино.
Все сюжетные линии переплетаются в единую сагу. Да, сагу – это слово произнесено только сейчас. Чтобы на нем не зацикливаться. Или очистить его от ставшей традиционной размытости. Форсайты, Будденброки – все это не то. Да и Ньяль с Эгилем и Греттиром сюда не очень-то подходят.
Гораздо ближе Кристенсен к датчанину Питеру Хегу, – впрочем, имена, названия – имеют ли они смысл? Можно еще сказать – Бергман. В книге много бергмановских отсылок и образов. Да и сам роман — попытка контаминации кинематографа и литературы. Упор на визуальность, но при этом зияющие пустоты, эмоции, которые можно почувствовать лишь нутром. Текст сам тащит тебя, несмотря на сопротивление.
Ведь что Кристенсен делает? Создает произведение традиционной формы. Делает опять же традиционную, хоть и хитроумную, сетку сюжета. И пишет роман. Не экспериментирует с языком. Все, как обычно. Когда его спрашиваешь, ожидая развернутых ответов, он скромно молчит, довольствуясь парочкой обыкновенных фраз. Но в этом есть свое очарование – прыжок через бездну. Текст, написанный буковками, которые в нашем сознании слагают слова-мысли, превращается в окно. Окно в рукотворную, при этом настоящую реальность, не нуждающуюся в посредниках, критиках, рецензентах.
Раньше мы противопоставляли книгу и фильм, где действия режиссера – скорее действия практика, нежели теоретика или идеолога. Кристенсен – писатель-практик. Попытайтесь вдуматься. Потому что – есть над чем! Когда писатель является практиком, ему наплевать на литературные направления, наплевать на то, что слова, за всю историю накопили бездну значений и покрылись плесенью. Он не говорит, а делает. Если речь идет о художнике, музыканте, аниматоре, в этом противопоставлении нет противоречия. Но в случае с писателем «делать и говорить» – это парадокс. Настоящий писатель, коим без сомнения является Кристенсен, создавший восемьсотстраничную эпопею, – это немой писатель.
По материалам сайта «SQD»
|
|
|
Навигация по порталу: 
