Любой, кому выпало пересекаться с выходцами из СССР на Западе, обратил внимание на этот странный феномен постсоветского расизма. В то же время подавляющее большинство иммигрантов из Советского Союза являются “лицами еврейского происхождения,” то есть людьми, которые не только лично сталкивались с повседневным и государственным расизмом, но и в конце концов бежали от него.

Доктор N задумчиво размешивал ложечкой давно остывший капучино. Мы сидели в маленьком итальянском ресторане неподалеку от кампуса моего университета. Пару дней тому назад Дональд Трамп был избран президентом США и большинство моих американских коллег, друзей и знакомых пребывали в состоянии тяжелой психологической контузии. N – известный врач-психиатр, профессор, руководитель одной из ведущих невропотологических клиник Бостона, но наше знакомство не связано с его профессиональной деятельностью. Я пригласил N в ресторан, чтобы выразить ему благодарность за бесценный подарок нашему университету – огромный личный архив материалов, связанных с историей движения за права человека в СССР.

В 70-е годы семья N посвятила себя благородному и небезопасному делу – борьбе за право советских евреев покинуть СССР. Еще будучи студентом-медиком N стал почти легендарной фигурой в советских диссидентских кругах, регулярно приезжая в СССР в составе туристических групп, перевозя запрещенную литературу и самиздат, организовывая международную огласку преследований советских сионистов. Натан Щаранский – близкий друг семьи. Последний визит N в Советский Союз закончился неприятным для него приключением: во время туристической поездки в Киев он и его жена были арестованы КГБ и провели два дня на допросах, после чего оба были объявлены персонами нон-грата и выдворены из страны. В следующий раз N побывал в России и Украине уже после развала Союза.

Отчасти благодаря усилиям и неутомимому лоббированию таких отважных и принципиальных активистов как N тысячи еврейских семей смогли выехать из Советского Союза. Тридцать-сорок лет спустя многие из них обрели новую страну, новую жизнь. Возможно и не для всех, но для многих — переезд в Америку или Израиль оправдал их чаяния и надежду реализовать свой потенциал, жить, не боясь быть собой. Многие преуспели, после первых тяжелых иммиграционных лет бывшие москвичи, ленинградцы, харьковчане, киевляне, рижане, вильнюсцы обрели материальное благополучие – квартиры, дома, дачи, машины, отдых на карибских курортах.

Их дети, зачастую уже плохо говорящие по-русски, тоже нередко процветают. Большие семейные сборища становятся выставкой достижений детей и внуков: “Вы слышали, нашего-то в Гарвард приняли? – Да что вы, как здорово! А наша на медицинский идет в Университет Пенсильвании.”

N сохраняет близкие отношения со многими русско-еврейскими семьями в Бостоне. Он частый почетный гость на бар мицве, пасхальных седерах, днях рождения и выпускных вечерах. По его собственному признанию ему часто бывает неловко, когда какой-нибудь особенно эмоционально настроенный друг семьи произносит хвалебный тост в его честь – несмотря на свою мировую научную известность, N скромен, он не любит привлекать к себе внимание. Но ему тепло и уютно в этих домах, где столы ломятся от обильно заправленной майонезом снеди из русских магазинов, где граненые хрустальные рюмки наполняются ледяной, прямо из морозилки водкой, где на книжных полках ровными рядами стоят вывезенные из СССР собрания сочинений, где на стенах как иконы висят портреты Пушкина, Толстого и Пастернака. “Я очень-очень люблю этих людей,” улыбается N. “Я люблю их открытость, подлинность – мне с ними очень хорошо, комфортно, с американцами так не бывает. Но…” N с искренним недоумением пожимает плечами: “Вот ты историк, объясни ты мне, ради Бога, почему они все такие расисты?”

Ну, разумеется, не “все”, но
многие. Думаю, практически любой, кому выпало пересекаться с выходцами из СССР на Западе, обратил внимание на этот странный феномен постсоветского расизма. Странен он по нескольким причинам: во-первых, подавляющее большинство иммигрантов из Советского Союза являются “лицами еврейского происхождения,” то есть людьми, которые не только лично сталкивались с повседневным и государственным расизмом, но и в конце концов бежали от него. Во-вторых, переместились они на Запад из страны, где, хоть и подвергаясь иногда расовой дискриминации как евреи, они в то же время (одно из многих противоречий советской повседневности) выросли на фоне незатихающей антирасистской пропаганды. Почему же, оказавшись на Западе, многие интеллигентные люди, воспитанные на великой русской литературе и как правило имеющие за плечами детство и юность, наполненные походами в театры и филармонии, а также страстными дебатами о сравнительных достоинствах Бродского и Мандельштама, почему этот “цвет интеллигенции” оказался так восприимчив к идеям социального дарвинизма? Откуда такая ненависть к тем самым идеям прав человека, благодаря реализации которых и стал возможен их собственный исход из тоталитарного рая?

За последние годы загадка постсоветского расизма стала привлекать к себе внимание не только публицистов и литераторов (о расизме столь распространенном среди советских иммигрантов в Америке писали публикующиеся по-английски Аня Улинич, Гари Штейнгарт и Елена Горохова), но и ученых. Такие исследователи как Виктор Шнирельман, Николай Захаров, Светлана Болтовская и многие другие посвятили свои научные карьеры изучению советского и постсоветского расизма, обнаруживая при этом удивительные параллели между откровенным расизмом современного российского общества и расовыми предрассудками в среде российских и советских иммигрантов, проживающих на Западе.

Исследования демонстрируют устойчивую тенденцию среди выходцев из Советского Союза идентифицировать себя с правыми политическими силами. Своеобразная ирония  заключается в том, что по ходу американской истории еврейская община как правило ассоциировалась с политическими движениями левого и либерального толка. Да и сейчас подавляющее большинство американских евреев голосует за более либеральных кандидатов. Среди американской еврейской общины Барак Обама пользовался значительной популярностью. Среди так называемых русских американцев
мягко говоря, не очень. На последних выборах почти 80% американских евреев отдали голоса за Хиллари Клинтон. Но когда дело доходит до американских евреев советского и российского происхождения, ситуация диаметрально меняется. За Клинтон проголосовало чуть больше 30% населения легендарного Брайтон Бич, где обличающий политкорректность и позволяющий себе расистские высказывания Дональд Трамп до сих пор нежно любим, несмотря на то, что огромное большинство образованного населения страны возмущено им и его поведением.

Как любой сложный социально-культурный феномен, постсоветский расизм и консерватизм иммигрантской среды не поддаются упрощенному анализу.

Исходя из моей собственной исследовательской работы, я склонен видеть как минимум один из источников подобного “анти-либерального” мировосприятия в специфике советского опыта в целом и особенно в своеобразии  взаимоотношений между советским государством и интеллигенцией, значительная часть которой была еврейской.

К концу 60-х годов, то есть к моменту возникновения движения за право евреев эмигрировать из СССР, еврейская интеллигенция была сконцентрирована в городах, и отношения между советским государством и советскими евреями становились все более натянутыми. На то было много причин: и история сталинского террора, особенно послевоенной антисемитской волны; и нарастающая враждебность СССР к Израилю; и повседневный антисемитизм, с которым евреи сталкивались на улицах, в школах, в транспорте, в армии; и неофициальные ограничения на поступления в ВУЗы, карьерное продвижение, и т.д.

В то время как значительная часть советских евреев 1920-х и 1930-х годов, помятуя о погромах и черте оседлости царских времен, искренне шли за коммунистами, после войны ситуация изменилась. У советских евреев, переживших кампании против космополитов и “дело врачей,” и наблюдавших за анти-израильской политикой СССР было все меньше поводов чувствовать себя своими в собственной стране. Среди городских элит отношение к официальной пропаганде и коммунистической морали становилось все более скептическим. В замечательной книге “Все было навсегда, пока не закончилось” бывший ленинградец, а ныне профессор антропологии в калифорнийском университете Беркли Алексей Юрчак проанализировал эту повседневную игру с государством, в которую были вовлечены миллионы людей: лозунги становились ритуальными символами и теряли свой изначальный смысл, на смену идеологической искренности пришли стеб, прикол и презрение. Интеллигенция перестала воспринимать государство и его официальную идеологию всерьез.

Ну и как, вы спросите, это связано с неприязнью, которую бывшая среднестатистическая филармоническая дама из Ленинграда, а ныне благополучная бостонская пенсионерка испытывает по отношению к “черной обезьяне” Бараку Обаме?

На мой взгляд, связь совершенно прямая. С момента зарождения большевистского государства обличение западного расизма и колониализма были одним из основных составляющих элементов советской пропаганды. Выросшие в СССР, прекрасно помнят бесконечные официальные кампании протеста и солидарности: против апартеида, за Лумумбу, за выдачу паспорта Полю Робсону, за освобождение черной коммунистки Анджелы Дэвис, против “расистских молодчиков из Южной Родезии.”

Для не конформистски настроенной части советской интеллигенции нескончаемые обличения расизма были неотделимы от презираемой ими государственной идеологии, и это презрение нередко переносилось на объекты специальной заботы советских идеологов, то есть на цветные населения постколониального третьего мира. Западные борцы за социальную и расовую справедливость воспринимались скептически, представлялись эдакими “полезными идиотами” и пособниками гнобящей диссидентов и евреев советской власти.

В нескольких недавно опубликованных исследованиях греческий историк Константин Катсакиорис, основываясь на первоисточниках из московских и киевских архивов, наглядно продемонстрировал ту враждебность, с которой советские горожане нередко относились к наплыву африканских студентов и прочих представителей так называемого третьего мира, обучавшихся в советских вузах. За фасадом антирасистких лозунгов и деклараций в поддержку угнетенных, скрывалось широко распространенное презрение к этим самым угнетенным.

Такие настроения не исчезали в результате эмиграции на Запад. Наоборот, они усугублялись. Советские иммигранты обычно привозили с собой набор предсказуемых политических взглядов, основной составляющей которых была ненависть к оставленному ими советскому режиму.

Добавьте к этому слабое владение языком, ограниченное понимание особенностей западных политических и социальных дискурсов, оторванность от культурного мейнстрима, в том числе и от местной интеллигенции
и становится понятным, почему для многих иммигрантов из Советского Союза естественной средой политического обитания и объектом идеологической идентификации стали политические движения и партии, напрямую связанные с традиционным антикоммунизмом и занимающие самые жесткие позиции по отношению к Советскому Союзу. Практически везде на Западе такие позиции занимали партии консервативного толка. В американском контексте, в последние два десятилетия Холодной Войны такой партией несомненно была Республиканская партия, особенно во время президенства обожаемого советскими иммигрантами Рональда Рейгана.

С точки зрения беженцев из несостоявшейся  коммунистической утопии, именно республиканцы представляли в наиболее чистом виде идеалы прямо противоположные советской идеологии и интересам: жесткая внешняя политика, антикоммунизм, бескомпромиссная приверженность капиталистическим принципам частного предпринимательства, несентиментальное отношение к “слабым” и меньшинствам, презрение к “социалистической” Европе. Также огромное значение имело отношение к Израилю, который для многих советских евреев был (и продолжает быть) символом триумфальной реализации национального самоопределения еврейского народа.

Среди большого числа постсоветских евреев, в том числе тех, кто проживает вне Израиля, еврейское государство имеет почти мифический статус – для них нет ничего важнее его безопасности, сохранения и процветания. Критика Израиля не допускается и такая бескомпромиссность порой приводит в недоумение более либерально настроенных и привыкших к свободе слова американских евреев, которые не понимают, почему поддержка Израиля не может сосуществовать с критикой нелицеприятных проявлений израильской внешней и внутренней политики. Поскольку либералы более склонны критиковать Израиль, чем консерваторы, либералов с готовностью и упоением ненавидят, чуть что клеймя их в антисемитизме и подозревая в симпатиях к арабам и мусульманам.

Ненависть пресловутой интеллигентной дамы из Москвы/Ленинграда/Киева/Кишинева к условному Бараку Обаме является производной вышеописанных историко-культурных процессов. Ее расизм, так же как расизм сотен тысяч ее бывших соотечественников, мне кажется, сформировался в уникальном историческом контексте – в изоляции от эволюции западной культуры и западных идей об устройстве общества и в конфронтации с официальным интернационализмом и антирасизмом советского государства. Для этой поклонницы Толстого и Шолом Алейхема в образе Барака Обамы сошлось сразу несколько исторических векторов, обозначающих чернокожего умеренно-либерального профессора с подозрительно звучащим именем как врага.

Советский Союз давно уже канул в небытие, но миллионы людей, в том числе и проживающие на Западе иммигранты, по-прежнему воспринимают окружающую их действительность через призму советского опыта. Именно поэтому нашей филармонической даме и большинству ее реальных и виртуальных друзей тот же самый Обама видится исчадием ада, то есть западным леваком-интеллектуалом, эдаким европейцем-социалистом, потакающим ненавидящим Израиль “вонючим арабам” и мусульманам и по ходу дела подрывающим фундаментальные устои капитализма. Именно поэтому эта дама оказалась восприимчивой к конспирологическим бредням (распространявшимся в том числе и Трампом) о якобы африканском и мусульманском происхождении 44-го президента США. Разумеется, в таком фантасмогорическом видении американского политического процесса и реалий очень мало правды, но правда не так уж и важна, когда задействованы сформированные с детства убеждения и предрассудки. Он ведь черный, а значит
он красный.

 
Доктор N не ожидал лекции. Он просто задал вопрос, но как известно задавать вопросы профессорам, а особенно историкам, опасно. За окном уже стемнело, мы были последними посетителями ресторана, и обслуживающий персонал начал сдвигать опустевшие столы,  не навязчиво давая нам понять, что мы их задерживаем. Мы поднялись и вышли на улицу, где Нью Йорк, этот разноцветный и разноголосый город, продолжал жить своей, ни на минуту не затихающей жизнью. “Понятно,” — вздохнул заметно погрустневший доктор N. — “Но, знаешь, я ни о чем не сожалею, я рад, что эти люди здесь, что они стали неотъемлемой частью нашего общества. Что ж делать, они многое пережили, их много унижали и
они любят эту страну, по-своему, но любят. Им сложно ее понять и полностью принять, но это действительно нелегкая задача. Знаешь…” Он вдруг оживился, как бывает с людьми, которых посетила неожиданная и неожиданно что-то прояснившая для них идея: “У них же замечательные дети и внуки – талантливые, энергичные, добрые, чуждые ненависти и предрассудкам. Все будет хорошо, все обязательно будет хорошо.”

С оптимистами сложно спорить, особенно когда так хочется, чтобы они оказались правы. Было пора прощаться. Мы обнялись и разошлись в противоположные  стороны – нам нужно было на разные ветки метро.

Первоисточник: relevantinfo.co.il »