«Поднимите голову и посмотрите на небо: это – кладбище, невидимое и самое большое в истории человечества. Если у Всеселенной, состоящей только из страданий и смерти, есть столица, то здесь, в Освенциме, человек может войти в ее ворота.

Ты осматриваешься вокруг, и спрашиваешь себя: как могли привозить сюда со всей Европы, в закрытых вагонах для скота, целые еврейские общины, огромное количество людей – мужчин, женщин, детей – чтобы они страдали и исчезали в таком маленьком месте, по 10.000 человек за ночь?

В этом месте были тысяча и один способов умереть. Я был здесь, и видел то, что не дай Бог никому увидеть: абсолютное зло, на которое способен человек. Здесь, впервые в истории, евреи читали кадиш по самим себе.

Верно, что в таком месте хватает причин, чтобы забыть об облике человеческом, но мы должны его сохранять. Есть столько причин отказаться от веры, но мы должны ее хранить. Если не ради себя, то ради наших детей».

Яир Лапид из «Йедиот» написал, что «Катастрофа научила нас двум незабываемым вещам: первое: мы должны выжить любой ценой; и второе: наш долг – быть моральными людьми. Единственное, чего мы до сих пор не знаем, что делать, когда две эти вещи противоречат друг другу».

Один из тех, кто легко поймет и эту проблему, и ее решение – известный израильский детский писатель Ури Орлев, автор 30 книг, переведенных на 38 языков, лауреат международной премии Андерсона. Он родился в Варшаве в 1931 году и тогда его звали Ежи-Генрик Орловский.

С началом войны его отца призвали в польскую армию, а он вместе с матерью и младшим братом попал в Варшавское гетто. «Это было самое лучшее время – рассказал Орлев в интервью Майе Села из «Гаарец», – потому что мама все время была с нами. У нее было много драгоценностей, и мы покупали на них еду. Мама нас кормила, купала, укладывала спать, рассказывала сказки. Разве это не чудесно?»

В 1943 году мать Орлева заболела и умерла в больнице, но тетка сумела вывезти его с братом в польскую часть города, а оттуда – в деревню, где они прятались несколько месяцев в темном подвале. Потом вместе с теткой они попали в Берген-Бельзен, о котором Орлев вспоминает с тем же оптимизмом: «Там было замечательно. С утра до вечера мы были на улице, играли на солнце. После подвала это походило на летний лагерь. Через три месяца летний лагерь стал обычным концлагерем. Из 3000 человек в блоке осталось 350».

Орлев полностью согласен с недавним выступлением профессора истории Ханы Яблонки, которая резко раскритиковала преподавание истории Катастрофы в израильских школах, сказав, что «кроме порнографии зла, во всех технических деталях Катастрофы нет никакой воспитательной ценности». Размышляя о реакции евреев на свое прошлое и настоящее, Орлев сказал: «У евреев есть большая проблема. Мы – избранный народ. Когда я был в Японии, одна девочка сказала мне, что она спросила свою мать, почему во всем мире ненавидят евреев, и мать ответила: «Потому что евреи думают, что они – избранный народ». Японцы тоже думают, что они – избранный народ в сравнении с остальными окружающими народами. И поляки так же думают. Но не в такой экстремистской форме, чтобы можно было обманывать гоя только потому, что он – гой. Это только в еврейской религии. И каждый раз меня это шокирует до глубины души».

Орлев рассказал, как он присматривал за матерью в больнице гетто. Поняв, что она умирает, он решил оставить себе на память сувенир. Взял ножницы, отрезал локон материнских волос и прикрепил к червовой даме, которая была у него в кармане. Эту карту с локоном Ури Орлев хранит до сих пор.

Гидеон Эшет из «Йедиот» в очередной раз посмотрел телепередачи в День Катастрофы и не выдержал:

«Нацисты больше всего любили боевики и спорт. Поэтому в День Катастрофы по израильскому ТВ нельзя показывать ни боевиков, ни спортивных программ. Израильский спортивный телеканал смотреть нельзя, а спортивный канал гоев – можно. Но не все СМИ того мнения, что спорт – это осквернение Дня Катастрофы. В этот день все газеты вышли с ежедневными спортивнми приложениями.

Однако дело не только в спорте и боевиках. Возьмите, к примеру, шницель, традиционную австрийскую еду. Как известно, Австрия – не только родина фюрера, но и его верная соратница. Поэтому, если что и надо исключить из израильского рациона, это шницель, который так любили нацисты. Но прогулка по Иерусалиму в День Катастрофы показала, что израильтяне обожают шницель. В Песах нельзя прилюдно выставлять «хамец». А в День Катастрофы немецкий шницель лезет в глаза со всех сторон. Так в жизни. А по ТВ? Там – бойкот шницеля. Израильский кулинарный телеканал закрылся на День Катастрофы, как будто не только немецкий шницель, но и израильский овощной салат тоже запрещен в этот священный день. И, по праву общественности знать, нам только и осталось, что смотреть по индийскому кулинарному телеканалу, как готовить австрийский шницель, а по английскому телеканалу – боксерский матч между тайландцем и немцем.

В День Катастрофы ТВ пытается установить особую повестку дня. Быть праведнее евреев, переживших Катастрофу. Но у этой фальшивой праведности есть граница. Граница денег».

Накануне скорого четырехлетнего срока пребывания в плену у террористов Гилада Шалита Яэль Паз-Меламед из «Маарив» написала:

«Чем больше времени проходит, тем яснее становится, что никто не хочет принимать решения по поводу Гилада Шалита. Руководители государства просто боятся. И, прежде всего, это касается бесхребетного любителя зигзагов, каким является глава правительства. Поэтому в такую минуту надо понять, что, если нет ни одного человека, способного принять трудное решение, общественность должна взять на себя заботу о возвращении Гилада Шалита – путем непрерывного давления на главу правительства и министра обороны».

Дело Анат Камм и журналиста «Гаарец» Ури Блау не перестает оставаться в центре внимания газет.

Как пишет Йоаз Хендель из «Йедиот», «у Анат Камм есть много резонов для кражи документов. В суде6ной битве, которую она ведет, нет ничего более естественного, чем палить во все стороны из всех орудий. Но то, что позволено обвиняемой, выглядит престранно, когда дело доходит до войны, которую ведет такая серьезная газета как «Гаарец».

Закутанная в знамена борцов за свободу печати и защитников демократии, «Гаарец» пытается сбыть нам объяснения важности журналистского расследования, идеологии Анат Камм, миссии Ури Блау, и главное, образцово-гражданского поведения газеты – во имя всех нас, во имя лучшего государства Израиль.

Истина же состоит в том, что «Гаарец» залезла на чересчур высокое дерево, чересчур высокое даже по сравнению с «Моральным Олимпом», на котором она обычно находится. Чтобы раскрыть «военные преступления», не надо было похищать 2.200 секретных документов. Хватило бы двух-трех. Не говоря о том, что, по мнению бывшего юридического советника правительства (к которому «Гаарец» всегда относилась со священным трепетом), тут и в помине не было никаких военных преступлений».

Йоси Мельман из «Гаарец» сказал, что будь он на месте скрывающегося в Лондоне Ури Блау, он уже давно явился бы на допрос в полицию.

«За последние 30 лет меня трижды допрашивали в полиции по поводу засекреченных материалов, которые попали ко мне в руки и были опубликованы в газете. Один раз в допросе принимали участие офицеры лондонской полиции, пытавшиеся выяснить, не получил ли я секретные документы от офицера МИ-6 (аналог Мосада). Я являлся на каждый допрос. Это было неприятно, мне прозрачно намекали на суровое наказание. Но, в конце концов, я отказался раскрыть свои источники информации, и все обошлось благополучно.

Возможно, «Гаарец» должна повиниться и признать свою ошибку, состоящую в том, что Ури Блау и его адвокатам было позволено решать, какие секретные документы вернуть, а какие – нет, но по большому счету не должно быть никакой путаницы: Блау сделал свою работу, и важность его расследования о подозрениях в том, что командование ЦАХАЛа уклоняется от выполнения решений Высшего суда справедливости, нельзя переоценить. В то время как молодая военнослужащая Камм, руководствуясь осознанной миссией, хотела раскрыть то, что ей казалось противозаконными действиями. Есть демократические общества, которые воздали бы ей за это хвалу. Для большинства израильтян она стала предательницей».

Как пишет Боаз Окунь из «Йедиот», «подлинный вопрос, связанный с этим делом, заключается в том, не предназначался ли ордер на запрет публикации для того, чтобы втихаря быстренько провернуть грязную сделку и облегчить наказание Анат Камм, помочь возвращению Ури Блау и заодно помешать нам задать самый главный вопрос: в самом ли деле Общая служба безопасности (ОСБ) и армия нарушили закон в ходе ареста террористов, находящихся в розыске?

Поведение следственных органов вызывает подозрение в том, что запрет на публикацию послужил для отвлечения внимания от главного. Вместо того, чтобы в ходе общественной полемики обсуждать, действительно ли из документов следует, что государственные органы грубейшим образом попирают нормы закона, мы заняты второстепенными вопросами: что было опубликовано, а что – нет и почему, как идут переговоры с Ури Блау и его адвокатами, и пр.

В любом случае, вместо того, чтобы зацикливаться на вопросе, кто кому передал документы и при каких обстоятельствах, стоит начать выяснение того, о чем говорилось в этих документах и вызывает ли это необходимость расследования системой безопасности».

Алуф Бен из «Гаарец» вспомнил, как в юности он служил в военной полиции, занимаясь ДТП, когда сослуживец завел его в комнату и сказал: «Посмотри, что у меня есть!» А были у него две самые обыкновенные копирки, которые он положил на стол с подсветкой, включил экран, и у Бена отвисла челюсть. В «шапке» одного документа было написано «Итоги встречи с главой Мосада». В другом – «Итоги встречи с главой ОСБ».

«Дело было в 1984 году, когда Шимон Перес стал главой правительства национального единства, и перед нами были итоги его встреч с главами Мосада и ОСБ, которых в то время называли только по инициалам. В первом документе упоминались какие-то закодированные операции, и требовалось продолжать преследование нацистских преступников. Зато документ ОСБ был гораздо интереснее: Перес приказал следить за политиками из «Прогрессивного списка борьбы за мир», которые поддерживали контакты с руководством ФАТХА в Тунисе.

Каким образом эти засекреченные документы попали в руки солдата из военной полиции, который не прошел никакой проверки на безопасность и не получил допуска к подобным материалам? Все было очень просто: машина военного советника главы правительства попала в небольшую аварию, и водитель заполнил отчет в трех экземплярах, как требовалось по правилам. В те времена, когда не было ни компьютеров, ни компакт-дисков, водитель попросил у секретарш в канцелярии копирку, и они дали ему ту самую копирку, под которую до этого распечатали итоги секретных встреч главы правительства.

Я вспомнил эту историю, прочитав о том, какой шок испытал судья, узнавший о «колоссальном провале с охраной информации». Он, видимо, забыл, что речь идет о ЦАХАЛе, а не о какой-нибудь европейской или американской армии, в которой есть дисциплина, устав и выглаженная форма. У нас никто не принимает всерьез слова «допуск» и «меры безопасности». Надеются, что все будет в порядке. Чтобы сохранить пропорции, стоит напомнить, что в любом самолете, в котором израильские туристы летят заграницу, есть гораздо больше государственных секретов и военных тайн, чем на потерянных дисках Анат Камм. Даже сотрудники ядерного реактора едут прогуляться заграницу, а не сидят в городе за забором из колючей проволоки из опасения, что они проболтаются или их похитят.

Да и самые большие секреты выглядят смехотворными по прошествии лет: сегодня все знают в лицо руководителей спецслужб, а тот же Шимон Перес, который в 1984 году приказал ОСБ следить за израильскими партнерами ФАТХа, десять лет спустя получил Нобелевскую премию мира за контакты с теми же самыми руководителями ФАТХа в Тунисе».

Амос Гильбоа из «Маарив» написал, что по следам дела Анат Камм у него появилось «сильное желание спросить газету «Гаарец», что она сделала бы, если бы секретарша главного редактора украла и передала конкурентам тысячи документов, касающихся политики публикации тех или иных материалов, стратегии газеты по поводу разных судебных процессов, которые она ведет, и путей увеличения доходов?

«Гаарец» привела кучу аргументов для оправдания кражи Анат Камм, и того факта, что в распоряжении журналиста Ури Блау все еще находятся сотни засекреченных, краденых документов. Главный из этих аргументов – «право общественности знать».

В самом деле, свобода слова и право общественности знать превратились у нас в священную, почти мистическую ценность, в квинтэссенцию демократии. Но я настаиваю на том, что в части СМИ и, в основном в «Гаарец», «право общественности знать» очень сильно ограничено, поскольку формула такова: «право общественности знать только то, что мы хотим, исходя из нашей повестки дня».

Вот вам два свежих примера: некоторое время тому назад был опубликован большой, подробный и профессиональный отчет, включавший дозированную развединформацию, ставший полуофициальным ответом Израиля на доклад комиссии Голдстоуна. И надо же, «Гаарец» ни словом не упомянула об этом отчете, хотя раньше посвятила тысячи слов докладу Голдстоуна и военным преступлениям израильской армии.

Второй пример: «Маарив» подала в суд на «The Marker», экономическое приложение «Гаарец», обвинив его в систематическом плагиате. По окончании процесса издательская фирма, выпускавшая «The Marker» под эгидой «Гаарец», объявила о своем расформировании. Это привело «Маарив» к требованию наложить арест на имущество фирмы, что и было сделано. Владелец «Гаарец» обратился к суду с просьбой выдать ордер на запрет публикации всей этой истории под предлогом того, что, если эта информация станет известна, она причинит газете большие материальные убытки. Да, рыцари «права общественности знать», чемпионы требований отмены ордеров на запрет публикации, ведут себя диаметрально противоположно, когда дело касается их собственных десяти заповедей и доходит до их кармана. А, когда ордер на запрет публикации был отменен, «Гаарец» ввела читателей в курс дела? А зачем?

Дело Камм и Блау снова напоминает, что девиз «Право общественности знать» давно превратилась у нас в фиговый листок полнейшей распущенности в сфере безопасности государства, в вопросах жизни и смерти. Одно из двух – либо мы положим этому конец, либо покончим жизнь самоубийством».

Авиад Кляйнберг из «Йедиот» написал, что такой повод, как Песах, вызвал у многих журналистов претензии к народу Израиля – «мол, он чересчур меркантильный, недостаточно просвещенный, недостаточно гордый, недостаточно гуманный. Короче, дайте нам другой народ.

Надо сказать, что Господь Бог тоже никогда не был доволен своим выбором. Ну, что это оказался за народ – жестоковыйный, любящий поесть, все время недовольный, бегающий за другими богами, неспособный удовлетвориться малым.

Череда нарушенных обещаний Всевышнего; бесконечные испытания, которые Он устраивает своему несчастному народу, как ревнивый муж, чьи подозрения не развеет никакая демонстрация верности; все лишения, которые предстояло вынести народу; приступы Господнего гнева, нападавшие на Него с утра до ночи – все это не является доказательством в небесном суде. Если бы Моисей знал, как унять Господний гнев угрозами рейтинга (что скажут гои?), наш Бог и Бог наших отцов прикончил бы нас в пустыне, и создал бы вместо нас другой народ – получше.

По поводу недовольства евреями было удивительное единодушие Всевышнего с фараоном, заявившим, что сынов Израилевых слишком много и они слишком ленивы. И приказал фараон: «Дать им больше работы, чтоб они работали и не занимались пустыми речами». И еще приказал, чтобы не давать им соломы для изготовления кирпичей, но ежедневную норму не уменьшил. В ответ на требования фараона рабы произнесли незабываемые слова: «Соломы не дают рабам твоим, а кирпичи, говорят нам, делайте» (Исход, 5:19).

Проблема народа Израиля в наши дни состоит не в том, что нам не хватает соломы, – ее-то у нас завались! – а в том, что хронически не хватает вождей. Последний кризис с Америкой показал полную слепоту руководства, его непонимание, что все правила игры изменились, что музыка изменилась. Нет больше «музыкальных стульев». И тот, кто захочет сесть, упадет на задницу. Задница – наша, это верно. Но слепцы, бегущие кругом, это – израильское руководство. Что же вы хотите от народа? Соломы не дают рабам твоим, а кирпичи, говорят нам, делайте».

По поводу колоссального коррупционного скандала вокруг строительства иерусалимского жилого комплекса «Холилэнд», в котором главными подозреваемыми стали бывший мэр Иерусалима Ури Луполянски и бывший глава правительства Эхуд Ольмерт, Нахум Барнеа из «Йедиот» считает, что пока рано делать выводы, потому что свидетель обвинения – сомнительный «махер» и шантажист, чьи показания, дневники и списки подкупленных госслужащих еще надо сто раз перепроверить. Но Барнеа нашел другую тему, чтобы показать суть коррупции:

«На минувшей неделе я был в турецком городе Кайсари, где примерно такое же население, как в Иерусалиме. Это – заброшенный, бедный город. И там решили пустить трамвай. На это ушло ровно два года. Отличный, современный трамвай, и ходит, как часы.

Подготовительные работы для прокладки трамвайной линии в Иерусалиме начали в 2000 году. Новый срок для пуска трамвая – апрель 2011 года, а пока перекопанный центр города умирает. Десять лет – заканчивает Барнеа – вот и вся разница между хорошо отрегулированной коррупцией и коррупцией без всякого регулирования».

Мели Полищук-Блох из «Маарив» написала, что «в Киргизстане граждане устроили революцию и скинули коррумпированное правительство. В Тайланде продолжаются беспорядки, тоже вызванные коррупцией правителей. В Израиле никакой революцией не пахнет, в то время как коррупция расцвела пышным цветом, угрожая заразить все общество. Политиков так любят ненавидеть, что это уже стало «бонтоном» израильскости. Мы забываем, – заканчивает Полищук-Блох – что ответственность лежит и на нас тоже, потому что мы их выбираем».

А Нери Ливна из «Гаарец» коснулась совсем другого аспекта «Холилэнд», написав, что «Бог планирует, а архитектор смеется. В понятиях недвижимости и градостроительства можно сказать, что Бог отвечает только за СМИ (сотворение мира). Потом приходят денежные воротилы, политики и политруки и сокращают проценты, предназначенные для общественного благосостояния. А за ними приходят архитекторы, меняя мир и хохоча всю дорогу к личной славе, которую они планируют в своем воспаленном воображении.

Если бы у меня было достаточно денег, я построила бы прямо напротив «Холилэнд» башню такой же высоты, и поселила там всех подозреваемых по этому делу, а также членов муниципальной комиссии по строительству, утвердивших проект, подрядчиков, которые его построили, а главное, архитекторов, которые его спланировали, чтобы они днем и ночью смотрели на это уродство.

Совсем недавно я взяла сына-иерусалимца на концерт в тель-авивском «Эхал ха-Тарбут» (Центральный концертный зал «Шатер культуры» – В.Л.). Тщетно попытавшись засунуть длинные ноги в узкое пространство между стульями и в результате чуть не сев «на шпагат», мой сын спросил: «Что это за жуткое здание, что это за уродство?»

Знай, сынок, сказала я ему в тот вечер, что ты сидишь в жемчужине архитектуры, и я больше никогда не хочу от тебя слышать слово «уродство», где бы мы ни проходили: будь то здание тель-авивского муниципалитета или площадь Дизенгофф. Потому что ты должен усвоить одно: в израильской архитектуре «уродство» – это новая красота, а «страшное уродство» – это Госпремия».

В канун Дня Независимости «Йедиот» опубликовала подборку воспоминаний о тех, по кому израильтяне до сих пор тоскуют и кого им сегодня так не хватает. Не удивительно, что там солирует Давид Бен-Гурион. Поэтому особенно интересна публикуемая здесь же статья Леи Левин «Дом Давида», в которой рассказывается о семейном клане Бен-Гуриона, где только один внук, Алон, все еще носит знаменитую фамилию.

Правда, он давно эмигрировал в Америку, женился на гречанке, работает менеджером нью-йоркской гостиницы, и две его дочери – правнучки Бен-Гуриона – не считаются еврейками по канонам ультраортодоксального иудаизма.

Как вспомнил другой внук, известный израильский специалист по масс-медиа Ярив Бен-Элиэзер:

«Однажды дедушку кто-то спросил, что он думает о будущем государства. Он сказал: «Нас с тобой похоронят тут, а что касается моих внуков, я в этом не уверен». Он боялся, что наша устойчивость, особенно моральная устойчивость, нас подведет. Он сделал девизом «светоч для гоев», и сказал, что Иерусалим станет интеллектуальным и моральным маяком для всего мира. Выясняется, что этого не случилось».

Рубик Розенталь из «Маарив», как и многие другие, услышал от счастливой супружеской четы, выигравшей в лотерею 74 миллиона шекелей, что они не знают, на что потратить так много денег.

«Что же им предложить после того, как они обеспечат детей квартирой и университетом, и купят новый дом, и еще одну машину, и от их 55 миллионов (после уплаты налогов) останется, скажем, 50? Что на их месте сделал бы я? Я сделал бы что-нибудь для того, чтобы изменить избитое лицо израильского общества. Или израильской культуры, наполненной талантами и лишенной бюджета. Я знаю людей, которые делают это намного меньшими деньгами, чем 50 миллионов. Они, может, и не живут в бесконечной квартире в какой-нибудь башне, зато оставляют нечто для будущих поколений. Но кто я такой, чтобы лезть с советами. Свою самую удачную ставку я сделал в Лас-Вегасе, когда выиграл тринадцать долларов. И вышел из казино с деньгами в кармане, не делая больше ставок и улыбаясь во весь рот. У меня было ощущение, что я победил систему».

А сатирическое приложение «Йедиот» радостно оповестило граждан, что в Израиле нашлась еще одна супружеская чета, получившая миллионы. И кто же это? Супруги Ольмерт. Владимир Лазарис http://www.vladimirlazaris.com/