Яков Шехтер называет себя литератором. Наверное, потому, что он еще помнит об особой роли писателя в русской культуре - быть учителем и проповедником, быть защитником бесправных и безгласных.

В России, стране, где ограничение самовластия и общественный интерес никогда не были обеспечены парламентом и законом, общественная справедливость давно уже стала делом совести отдельных людей. В русской культуре их называли интеллигентами. Писатели в России считались интеллигентами по долгу и призванию.

Пишущий по-русски, израильтянин Яков Шехтер не хочет быть "русским писателем" в этом старом смысле. Он по-другому писатель - увлекательный рассказчик, фантазер и даже религиозный философ. Еврейский философ, нужно уточнить.

Я только что прочел его роман "Астроном" и затрудняюсь сказать определенно, о чем он. Не о событиях русско-японской войны, которые описаны не менее, чем на четверти страниц книги. Не о жизни старинного уральского города Кургана (еще полромана). Конечно же, не об астрономии и строительстве телескопа. Обо всем этом написано в книге со знанием технологических подробностей и с живейшим интересом к этим предметным обстоятельствам жизни немногочисленных, правда, персонажей. Но в том-то и дело, что жизнь шехтеровских персонажей - и в России, и на Земле Израиля - приобретает полносмысленность тогда, когда они находят в себе стремление и душевные силы вырваться из вязкой рутины повседневности.

Матрос русского флота, честно исполняя свой долг, никогда не забывает молиться своему еврейскому Б-гу. Советский школьник, внук того матроса, лазит по ночам на башню к чудику-поляку, чтобы с ним вместе строить телескоп и вдумываться (не только всматриваться) в звездное небо. Солдат-резервист прерывает рутину постовой службы у гробницы праотцев в Хевроне субботой в доме поселенца, который открывает ему тайные смыслы этого священного места. Один из мотивов романа, на мой слух, это предупреждение об опасности растворения в повседневности, каким бы соблазнительным оно ни показалось.

Подросший ученик астронома-отшельника не упустил представившегося ему шанса покинуть свое избранничество, направиться к успеху и признанию, стать как все. Это так по-человечески! "Трепещущая ниточка единомыслия никогда еще не связывала его сразу со столькими людьми, и это новое для него чувство наполнило грудь радостью. Небо сразу подпрыгнуло вверх, ветерок перестал обжигать, и виды на предстоящий день показались такими сладкими, что у него замерло под ложечкой", - Шехтер пишет "показалось", потому что в момент наивысшего счастья его персонаж погибает.

В дневнике моряка-деда, заботливо переведенного мамой с идиша на русский, Миша прочел солдатскую запись: "Рядом тяжело дышат, храпят соседи по землянке, возможно, те самые люди, рядом с которыми мне придется умереть и быть похороненным вместе. Провести вечность рядом с ними - это ли не страшнейшее из наказаний! Ведь из могилы не убежишь и соседей не переменишь. Придется лежать бок о бок, дожидаясь конца времен". И в другом месте о том же: "…Я все больше и больше склоняюсь к мысли, что человеческое общество, в том виде, в каком оно существует сегодня, плохо устроено для совместного проживания".

Собственно, искусство жизни романных персонажей состоит в том, чтобы повседневностью не загораживать себя от чуда своего присутствия, которым Всевышний оберегает их от одиночества.

Для Якова Шехтера чудо в том, что он писатель ("Б-гом данный"!). Он высказывается добротной реалистической русской прозой, впрочем, плохо приспособленной к мистике религиозных намеков, символов, легенд и преданий. Он сам чувствует, что сидит на двух стульях, рискуя упасть промеж них на пол. Но держится. Ловко держится. Тем и интересен.

"За тонкой кожурой рассказов пульсировала энергия Моше. Ажурная сетка сюжетов едва сдерживала его напор". Сказано об еврее-переселенце из Хеврона. Очень подходит к тому, что можно сказать об авторе романа.

Марк Найдорф, http://www.sunround.com/