Для народного артиста России Михаила БОЯРСКОГО наступивший год – дважды юбилейный. Актер отметит свое 60-летие и 30-летие знаменитого фильма «Д’Артаньян и три мушкетера», фильма, который принес ему всенародную славу.

На счету у Михаила Сергеевича множество театральных и киноролей, но все же образ смелого гасконца Д’Артаньяна остается главным в его многолетней карьере. И любимым. Сейчас Боярский в своей легендарной шляпе снова смотрит с городских афиш. И вне зависимости от качества фильма «Возвращение мушкетеров» один только этот факт не может не радовать глаз российского человека.

– Михаил Сергеевич, сейчас «Д’Артаньян и три мушкетера» – практически наша киноклассика. А ведь, когда фильм вышел, критика приняла его не очень благосклонно, картину ругали. Досталось и вам, как исполнителю главной роли.

– Да, это так. Когда я спел «Пора-пора-порадуемся», в газетах писали: «Чему мы учим молодежь? Послушайте, что поет этот волосатый идиот «пора-пора-порадуемся на своем веку красавице…» – это в каком же возрасте он хочет, чтобы красавице радовались школьники? «И кубку» – это что, чтобы они бормотуху пили с пятого-шестого класса? И, наконец, «счастливому клинку» – а почему не кастету, почему не финке? Срочно запретить, и этого волосатого чтобы больше не было!»

– Да, абсолютно недальновидная критика была. Скажите, а вы до того, как стали сниматься в этом фильме, видели какие-нибудь зарубежные картины по роману Александра Дюма?

– Еще учась в школе, смотрел французский фильм «Три мушкетера». Мне он очень понравился. Но я никак не мог подражать тому артисту, чью фамилию я сейчас, к сожалению, и не помню. Но из всех Д’Артаньянов, которых я видел, это лучший. Это фильм с Милен Демонжо, я все-таки на женщин больше внимания обращал! И вот актер там идеально играет, и фехтует здорово, и скачет, и все остальное. Майкл Йорк в этой роли мне не понравился. В фильме «Человек в железной маске» с ДиКаприо тоже хорошо играет актер. А что касается вашего покорного слуги, я, к счастью, пытался подражать только певцам. Актерам – никогда. Мне было неинтересно под Высоцкого играть что-нибудь, или, наоборот, выбрать себе образ Стриженова, такого породистого. Д’Артаньян был мне понятен изначально. Его характер лежит на поверхности. Он так здорово выписан: «Усы и шпага – все при нем». Конечно, он глуповат.

– Молод…

– Ну, конечно. Парень из деревни, то есть «из грязи в князи». Не дворянин, а такой тетёха приехал в лаптях. Но потом стал человеком.

– Нашего Шерлока Холмса признали лучшим даже в Англии. А для российских зрителей, наверное, и наш Д’Артаньян – самый лучший. А вы не знаете, как к фильму отнеслись на родине героя, во Франции?

– Я слышал, что фильм видел Депардье. И он не ругался. А вот праправнучка Д’Артаньяна, с которой я познакомился, сказала, что ничего общего не имеют ни мушкетеры, ни Д’Артаньян ни к Франции, ни к Дюма. Она занимается продажей вина, сама из Гаскони. И она лучше, по-моему, понимает в вине, чем в искусстве, но тем не менее она высказала свое мнение очень категорично. А мне непонятно одно: почему французы любят своего Дюма меньше, чем мы? У нас каждый читал «Три мушкетера», во Франции – нет. Может быть, за рубежом все читали «Идиота»?! А у нас как раз не читали. Для них Д’Артаньян, как для нас Иванушка-дурачок. Ну дурачок и дурачок, сколько можно о нем снимать! Хотя там есть памятники Д’Артаньяну, хорошие, я везде там был, по всем памятным местам прошелся. Это было приятно.

– Вся страна знает о вашей любви к группе The Beatles. Мы видели вас на концерте Пола Маккартни в Москве. Вам удалось с ним познакомиться?

– Да, только не в Москве, а в Питере. Я был в Меншиковском дворце, где он давал интервью и мастер-класс, был в консерватории, где ему присваивали звание профессора. Получил автограф от него. Познакомился с ним и познакомился, к сожалению, с Хизер. Не успел шепнуть ему, чтобы он бросил эту змею (смеется).

– То есть вы тогда уже предполагали, что этот брак закончится печально?

– Ну да (улыбается). Сыграл с ним пару аккордов на фортепиано. Получил все, что хотел. Я сидел с ним рядом, так же, как сейчас с вами. И говорил такие же глупости, какие говорят обычно, что «я люблю вас, я знаю ваши песни, я вырос на вашей музыке». В общем, полный набор шаблонов. Как я туда попал? Я даже не знаю, каким образом меня впихнули в ректорскую комнату, там была Валентина Ивановна Матвиенко, ректор консерватории, Хизер и Маккартни. И втиснули меня. Пол был очень удивлен, потому что это не по протоколу, и сказал: «Ну если ты такой крутой, тогда дай автограф». Потом он сказал: «Не снимай шляпу, я тебя по ней узнаю на концерте». И действительно, он мне на концерте помахал, что было для меня счастьем. Несмотря на то, что я сам актер, я попал в разряд самого банального поклонника.

– А питерский концерт отличался от московского?

– Да, он был более камерный, менее официальный. Потому что в Москве все-таки присутствовал Владимир Владимирович Путин, и от этого Маккартни испытывал больше волнения, там было гораздо больше секьюрити. В Питере Маккартни не скрывался от людей так, как это было в Москве. Мы его в Москве часа три после концерта искали, так и не нашли.

– Вы следите за отечественным кинопроцессом?

– Я смотрю много фильмов. Для меня самое главное – мотивация, я хочу знать, зачем тот или иной режиссер снимает свой фильм. Что он хочет этим сказать? И в 90% фильмов я этой мотивации не понимаю. И чем умнее фильм, тем сложнее мотивация. Вот умный фильм, да еще премию получил, все говорят: «Потрясающий режиссер!» Но второй раз никогда в жизни на этот фильм не пойдут! Вот от «Места встречи изменить нельзя» не оторваться до сих пор. Видишь Высоцкого и смакуешь каждый момент. Таких фильмов у нас немного. Моргунов, Вицин, Никулин, какая там великая философия?! А столько добра и юмора заложено, с которыми людям легче жить.

– Вы сразу приняли предложение режиссера Георгия Юнгвальд-Хилькевича сняться в фильме «Возвращение мушкетеров»? Вам не было страшно возвращаться к своему легендарному образу?

– Я поставил условие, чтобы песни к фильму снова писал Максим Дунаевский. Только в этом случае я соглашался сниматься. А вообще, я до сих пор сомневаюсь. Уверенности в том, что мы делаем, у меня никакой не было, кроме того момента, когда прозвучала команда «Мотор!» До и после этого – сплошные сомнения. И до сих пор сомневаюсь. Но я убежден, что люди нашей профессии не могут сказать о своей работе: «Это идеально». Конечно, интереснее играть какой-то опыт. Все-таки мушкетеры – не идиоты, которые застряли в 18-летнем возрасте и не развиваются. Но после того, как они воскресли (по сюжету в новом фильме четверка мушкетеров возвращается с того света, чтобы помочь своим детям. – «НИ»), у них появились те силы, которые были в молодости. Они, конечно, изменились, но у них есть желание быть такими, какими они были, и азарт, с которым они бросаются на защиту своих детей, а это святое.

– Кстати, о детях. Ваша дочь недавно стала лауреатом премии «Триумф». Если бы этот «Триумф» давали вы, за какую работу вы бы ей дали премию?

– За мою работу. Потому что ее сделал я.

– Как вы ее делали?

– Напомните, для какого издания я даю интервью?

– «Новые Известия».

– Нет. Ответ на этот вопрос – не для приличного издания.

– Имеется в виду методы воспитания.

– Ах, вы о воспитании!.. Я позволял делать все, что хочет моя милая, любимая девочка. Никаких запретов!

– Что приобрел зрелый Д’Артаньян взамен потери молодости?

– Не только Д’Артаньян, но и любой нормальный человек приобретает в итоге одиночество, пессимизм, неверие ни во что, бессмыслицу жизни, пустоту и никаких перспектив впереди, кроме смерти. Итоги оказались бессмысленны и глупы. Убивать людей ради прихоти высокопоставленных лиц? Ни любви, ни женщины рядом, ни дочки рядом, а так, достаточно унизительная функция при дворе.

– Это вы о Д’Артаньяне? А ваши жизненные итоги как актера?..

– Совпадают.

– Ваша слава как-то оправдывает такие итоги?

– Да нет. Слава не касается тех, на кого она обрушивается. Она касается тех, кто ее присваивает. Сам носитель ее не испытывает. И к этому относишься очень свободно. Это находится за рамками твоего существования, твоих взглядов на жизнь. Ну, как вы себе это представляете? Что вот сейчас я выйду на улицу, полный славы? Это ерунда, это болезнь. Слава губит людей, если они воспринимают ее всерьез.

– А любовь зрителей не дает новых сил?

– Да я ее избегаю всячески. Мне не нужно никакой иной любви, кроме любви моих близких. Мне абсолютно все равно, кто сидит в зале, когда я играю свои спектакли – солдаты, больные дети, ткачихи
Какая мне разница? Мне нужно сыграть свою роль, чтобы спектакль был полноценным, чтобы не подвести партнеров. А послевкусие – это не мое дело. Я – винодел. Мне нужно сделать вино. Кто его будет пить – мне все равно.

– То есть профессия для вас важнее, чем ее отголоски?

– Иначе и быть не может. Футболист же не выходит на поле, чтобы почувствовать, какой он славный. Ему надо забить гол, и поэтому ему плевать на все. На рекламу, интервью, торги. Кто начинает с обратного, тот быстро кончается, потому что он хорош только тогда, когда висит на плакатах. В отличие от других, я даю интервью, но мне нравятся больше те, кто вообще молчит. Я никогда не видел интервью с Вициным. Неелова не появляется почти никогда ни в каком интервью. Петренко – очень редко. Тараторкин нигде не светится, не ходит никогда ни на какие идиотские передачи. Но поскольку я пою и получаю удовольствие от того, что спою иногда что-нибудь, например, с Расторгуевым или с Алисой Бруновной Фрейндлих, или с Людмилой Марковной Гурченко, то я появляюсь в передачах. Я говорил себе еще совсем недавно: «После Нового года – ни одного интервью, никогда!»...

– Отчего такое отношение?

– Потому что сути все равно не скажешь. Ты будешь стараться казаться лучше, если перед тобой микрофон. Поэтому я никогда не напишу книгу. Потому что если в ней будет хоть слово правды, меня проклянет вся моя семья и мои друзья. А врать надоело. Планку профессии лучше всего поддерживать не в словах о себе, а в работе. Молчащий артист – самый лучший артист.

Александра Иванова, Веста Боровикова