|
14.11.2004 16:21 |
| |
Еврейство, как литературная композиция |
|
Из всех прочих рецензий на книгу Андрея Геласимова «Рахиль» можно было понять, что речь идет о профессоре литературоведения, который мучительно переживает свое еврейство. Тема настолько личная и болезненная, что можно подумать: узнавать про такое лучше из первых рук — например, от Фридриха Горенштейна или Исаака Башевиса Зингера, а не от Геласимова, который все равно в этом ни черта не понимает.
В принципе, резюмировать текст книги можно бы следующим образом: заезженная и при этом не разминированная еврейская тема, беспонтовый по возрасту и социальному статусу герой, унылые перипетии с тремя женами. Напечатайте два последних предложения на задней обложке, и я не удивлюсь, если круг читателей романа ограничится хорошими знакомыми автора.
53-летний Койфман вспоминает свою жизнь и своих трех жен — фактически верно, но не имеет к роману никакого отношения. В романе есть пара десятков замечательно срежиссированных сцен, практически законченных новелл — и нет линейного развития событий; эпизоды из 60-х и 90-х годов чередуются без обозначения точки «настоящего», то есть происходят все одновременно; и поэтому линейный пересказ все искажает. Быть евреем подразумевает способность чувствовать себя живущим сразу в нескольких временах; поэтому — по меткому сравнению Геласимова — роман строится по принципу иконных клейм. Таким образом, Геласимову удается передать идею еврейства еще и через композицию — нелинейную.«Рахиль» — легкий, забавный, трогательный, очень литературный и очень естественный роман про горемыку фицджеральдоведа.
Еврейство героя замыкает на этот сюжет весь еврейский дискурс американской литературы ХХ века — Зингера, Рота, Ислера — и, главное, «Герцога» Сола Беллоу, тоже роман про 50-летнего профессора литературы, мучающегося со своими женщинами. Как филолог-компаративист слышит в тексте чужие литературные тексты, так еврей воспринимает свою жизнь как очередное повторение мифологических событий. А если еврей — компаративист?
В «Рахили» есть шикарная сцена, когда, оказавшись в кино вместе со своей бывшей женой и ее любовником, герой предсказывает, «кто кого в этом фильме убьет и кто на ком женится. Я угадал и то, что деньги сгорят в машине, а вместе с ним сгорит лучший друг центрального персонажа». «Но как?!» — ахает потрясенный соперник. «Ничего сложного. Простой анализ структуры, — и подробно объясняет технологию, а затем добавляет: — В реальной жизни, между прочим, тоже работают эти законы. Только вектор их построения смотрит в противоположную сторону
И строит их совсем другой автор». Рассчитать ходы этого сценариста нельзя, их можно просто знать — от рождения. И герой знает — потому что он еврей.
|
|
|