Николай Губенко умер накануне своего дня рождения. 17 августа ему должно было исполниться 79. По нынешним временам совсем не катастрофическая старость, да и был он мужчиной крепким, здоровым. К нему старость даже не успела прицепиться — он как был усатым красавцем-мужчиной, так им и остался.

Губенко — из поколения военных детей, в полной мере принявших на себя трагедию большой бойни. Его детством можно иллюстрировать ужасы войны, что через много лет Губенко и сделает. Он родился во время бомбежки в одесских катакомбах. Отец к тому времени был на фронте. Он так и не успел подержать на руках сына — в 42-м Николай Губенко-старший, военный летчик, погиб под Ворошиловградом. Тогда же его маму, главного конструктора Одесского крекинг-завода, немцы повесили за отказ сотрудничать с ними. Кроха остался с тремя братьями и сестрой. Их раскидали по разным детдомам. Через 30 лет они встретятся и окажутся совершенно чужими людьми.

Эта часть жизни навсегда определила отношение Губенко к своей стране. Государство не дало ему погибнуть, дало образование (и неплохое — воспитанников всерьез обучали иностранным языкам, готовя в военные переводчики), выпустило в большую жизнь здоровым и уверенным, несмотря на трагедию, свалившуюся на него в раннем детстве. На всю жизнь в нем засело отношение к советскому государству как к спасителю, а детство так и осталось чудесным временем, несмотря на войну и сиротство. В его сознании на всю жизнь сплелось его спасение от голодной и холодной смерти и советская власть (читай Сталин). Время шло, режимы менялись, а Губенко так и остался убежденным коммунистом даже тогда, когда коммунистической партии по сути и не стало. Он был искренним ленинцем, а вынужден был примкнуть к зюгановцам и прохановцам. Многие ему этого не прощают, считая, что он замарал этим свою творческую биографию, похоронил свой талант под грудой устаревших идеалов. Что ж — пусть каждый помнит то, что требует его собственная память. Кто-то будет помнить публикации Губенко в газете «Завтра», кто-то — «Заставу Ильича» и «Подранков».

В дипломном вгиковском спектакле он играл Артуро Уи. То есть по сути — Гитлера. Очевидцы говорят, что его игра там была отменным фарсом, написанным резкими жирными красками. Губенко вообще начинал как эксцентрик. Уже не многие помнят его по ролям у Любимова или по ранним фильмам вроде «Последнего жулика» Вадима Масса и Яна Эбнера — картины с несчастливой судьбой, острой сатиры на неслучившееся будущее Страны Советов. Это была вторая большая роль Губенко и, кажется, единственная остро-комедийная. Поющий, пляшущий, искрометный молодой Губенко с песнями Высоцкого — для тех, кто не очень хорошо его знает, это безусловное откровение.

А первой ролью в кино, и сразу — большой, настоящей, заметной, стала роль Коли Фокина в «Заставе Ильича» Марлена Хуциева, фильме, объявившем оттепель и поэтому положенном на полку. Как порой непредсказуемо искусство распоряжается реальностью — убежденный коммунист-ленинец Губенко стал лицом оттепели, сыграв (вместе с Валентином Поповым и Станиславом Любшиным) сомнения, страхи, растерянность, надежды первого послевоенного поколения, которому выпадет судьба называться «шестидесятниками».

Юрий Любимов приметил Губенко в том самом спектакле «Карьера Артуро Уи» и сразу пригласил его в труппу Московского театра драмы и комедии, который только что возглавил. Вскоре туда же пришел и Владимир Высоцкий, во многом схожий с Губенко по темпераменту и актерскому амплуа. Почему-то считается, что между ними была жестокая конкуренция, но на деле это было не так. Конечно, без ревности вообще не обходится никакой театр, а уж тем более — два во многом похожих актера в одной труппе, но Любимову удалось виртуозно развести этих двух артистов, поделив между ними репертуар так, чтобы никому не было обидно. А вне театра они занимались каждый своим делом — Высоцкий сочинял стихи и песни, Губенко снимался и уже метил в режиссуру.

Когда Любимов уедет из страны, Губенко возьмет театр в свои руки и не даст ему развалиться, а когда Любимов вернется — передаст ему сохраненное детище. Правда, потом случится «драма на Таганке» без всякой «комедии» — театр все-таки расколется, что, в общем-то, было ожидаемо. Второй театр, «Содружество актеров Таганки», возглавит Губенко и останется там до конца жизни.

Наверное, самую сильную свою театральную роль Губенко сыграл в «Борисе Годунове». Его Борис был циничен, умен, расчетлив и свиреп. Именно за это, кстати, актера упрекал его вгиковский мастер Сергей Герасимов — он считал, что на Таганке неуважительно отнеслись к пушкинскому замыслу, представив царя в образе едва ли не монстра. К тому же Герасимову показалось, что губенковский Борис — перепевы его же студенческого Артуро Уи.

И все же Губенко неудержимо влекло кино. Так влекло, что он даже отказался от роли Галилея у Любимова, предпочтя ей роль Блюхера в фильме «Пароль не нужен». Роль Галилея ушла к Высоцкому. Любимов обиделся, но пережил. Вскоре Губенко застолбится в кино окончательно, сменив погибшего Евгения Урбанского в картине «Директор» Алексея Салтыкова. А следующий фильм он снимал уже сам. Это была картина «Пришел солдат с фронта» по сценарию Василия Шукшина — о тяжелой жизни послевоенной деревне и том разломе, который постиг общество после войны.

Следующая картина Губенко — «Если хочешь быть счастливым» — была принята очень вяло, зато третий полнометражный опыт Губенко — «Подранки» — стал одним из лучших фильмов о войне и ее последствиях. Во многом эта картина об интернате для детей погибших на войне стала автобиографической. Губенко вынашивал этот фильм очень долго — ему казалось, что не снять фильм о самом главном событии своей жизни и жизни страны он не имеет права. Сам он сыграл в нем роль учителя Криворучко — бывшего танкиста с обожженными руками, человека, искореженного войной, озлобленного, зацикленного на нелюбви. Недавно закончившаяся война рикошетит от Криворучко и еще больнее, чем могла бы, бьет по главному герою — мальчишке-сироте. Фамилию своему персонажу Губенко взял у реального человека, своего детдомовского учителя, за что-то сильно невзлюбившего парня.

Фильмы Губенко похожи на осеннее солнце — немного печальное, не яркое, приглушенное, но всегда — обнадеживающее и живое. И в «Подранках», и в картине «И жизнь, и слезы, и любовь…», и в фильме «Из жизни отдыхающих» это неяркое солнце мягко освещает пространство, накладывая особый отпечаток на всю картину. Это — фирменное губенковское.

И везде, во всех его фильмах — Жанна Болотова, его жена, друг, муза. Они всегда были вместе.

Много лет Губенко ничего не снимал — все его время отнимал театр и Мосгордума. Да и не слишком-то он вписывался в нынешнюю полусуществующую киноиндустрию — точно так же, как когда-то не вписался в рефлексирующее шестидесятничество. Что поделать — другой характер, другой темперамент, другие взгляды. За взгляды даже в день смерти его умудрились изрядно попинать, как у нас это любят. Они и правда были более странны и заскорузлы. Но справедливости ради: Губенко не был тем, кого называют «первым учеником». На фоне законодателей-людоедов его коммунистические взгляды выглядели скромным артефактом.

Пусть каждый помнит то, что считает нужным. Но ни «Подранков», ни «Заставу Ильича», ни Пугачева на Таганке не вычеркнуть и не забыть — это верстовые столбы нашей истории. И без Николая Губенко этих столбов бы не было. Они теперь — навсегда.

Екатерина Барабаш (Москва)

Первоисточник: rfi.fr »