Александр Велединский снимает немного, но безусловно заслужил звание большого режиссера. Мне особенно нравится его изобретательный фильм «Русское» по биографическим произведениям, как ни странно, Эдуарда Лимонова — о жизни героя-подростка в Харькове 1950-х. Кажется, других экранизаций сочинений Лимонова пока не было, хотя поляк-оскароносец Павел Павликовский, давно увлеченный загадочными русскими душой и ментальностью в их крайних проявлениях, готовится сейчас к съемкам картины «Лимонов».

И один из лучших отечественных фильмов всех 2000-х — «Географ глобус пропил», экранизация одноименного романа известного в России писателя Алексея Иванова. Главную разницу между романом и фильмом лично я увидел вот в чем: несмотря на массу забавных ситуаций, роман о том, как печально, быстро и бесперспективно уходят надежды юности, окопавшиеся в школьных временах. Именно поэтому в романе так много воспоминаний героя о его собственных школьных годах (которых нет на экране). А фильм (в котором тоже достаточно смешного) — о безысходности жизни вообще, и прежде всего провинциальной российской, которая является обобщением жизни мировой интеллигенции. Фильм — об интеллигенции. Истоки фильма «Географ глобус пропил» следует искать в чеховском «Дяде Ване», а также в таких советских интеллигентских картинах, как «Полеты во сне и наяву», «Осенний марафон» и «Отпуск в сентябре».

И вот теперь «В Кейптаунском порту» — трагикомедия, названная по ресторанному шлягеру (теперь их у нас вдруг начали уважительно именовать русским шансоном, хотя пела его и Элла Фитцджеральд). У нас эту легкую романтическую песенку в духе приблатненного Александра Грина кто только не исполнял: от Леонида Утесова и Аркадия Северного до Ларисы Долиной, Михаила Боярского, Гарика Сукачева, Александра Малинина и даже Андрея Макаревича.

Действие вообще-то начинается на Сахалине в 1945 году (не понял — до или уже после окончания войны с Японией), но дойдет в итоге, среди прочего, и до Кейптауна. Так вот на Сахалине двое армейских случайно натыкаются на морячка, возвращающегося из самоволки. Армейские — из бывших зеков, нарушивших воровский закон, запрещающий блатным служить государству, в том числе на фронте. Один из них совсем пацан, у него и кликуха-то Салажонок. Другой — Пахан, ему аж 45. Моряк — тоже пацан, все трое вооружены.

В результате из ничего возникает перестрелка. Каждый вспоминает ее по-разному. Одному кажется, что была теплая погода, другому — будто хлестал ливень. Но главное: каждый уверен, что двое других в перестрелке погибли.

Больше они никогда не встречались, но перестрелка с возможным смертоубийством сыграла в жизни каждого из них важную роль.

Все вспоминают (либо помнят) о ней в самый важный для себя день в жизни, который приходится на 22 июня 1996 года. Постаревший моряк в этот день сбегает из госпиталя в Севастополе. И хотя знает, что жить ему осталось от силы пару дней, кодируется от алкоголя, причем на пять лет, чтобы захватить XXI век, и, принося свое фото на заранее заказанный кладбищенский памятник, зачеркивает мелом уже выбитые там 199
(дата смерти), куда надо добавить лишь последнюю цифру, и пишет 200…

Салажонок, ставший крупным писателем и драматургом (причем сам знает, дрянным, хотя в молодости писал неконъюнктурно и талантливо), накануне поездки с театром на гастроли в тот самый Кейптаун, становится объектом атаки. Прямо на дому. Его заказывает один из авторитетов, которого он вывел в своей новой документальной книге про преступных боссов Петербурга. Судя по всему, собирать факты ему помогали мафиози-конкуренты описанных. Исполнителем заказа (которого потом будет легко устранить) избран ботаник-математик, которого шантажируют, угрожая убить семью и отнять квартиру, после того как под его скромное авто подставилась дорогая иномарка.

Пахана давно уже нет. Он умер ровно десять лет назад. Но именно он, подкупив американских военных моряков, добрался до Кейптауна. Да еще на легендарном линкоре «Миссури». Там он достиг финансового успеха и завел сразу две семьи: европейскую и зулусскую. В обеих семьях у него много детей и внуков, которые ненавидят друг друга и готовы перестрелять. Поэтому он отложил оглашение завещания на десять лет с условием, что его наследники не причинят за это время друг другу ни малейшего вреда.

Завязок, как видите, много. Детективных развязок будет не меньше. И вот тут главный фокус фильма. Велединский, строго говоря, выпендрился. И я пока сам не могу сказать, правильно он поступил или нет.

Мне фильм понравился — в том числе и потому, что несмотря на обилие сюжетных линий, идей и диалогов несется галопом. Но знаете, почему он мне понравился особенно? Потому что прокатчики прислали мне что-то типа краткого либретто фильма — подобного тому, что печатают в программках оперных спектаклей. Без этого либретто я минут двадцать не мог толком понять, кто есть кто, особенно когда изначальное действие перенеслось на полвека вперед. Зато когда я пробежал либретто, всё встало на свои места и стало очень увлекательным.

Понятно, что современное искусство становится все более синтетическим. Иногда до такой степени, что оказывается недоступным для перебазирования. Таким стал проект «Дау» Ильи Хржановского. Изначально задуманный как фильм, «Дау» стал крупным мультимедийным проектом из множества отдельных картин (одна из которых длится девять часов), инсталляций, перформансов и пр., для чего потребовалось арендовать ряд главных парижских залов. Теперь известно, что проект будет иметь продолжение в Лондоне и, возможно, Берлине.

И это куда хлопотнее, нежели вывезти в любой другой город мира коллекцию музеев Прадо, Метрополитен, Лувр, Эрмитаж.

Велединский не ставил перед собой столь глобальных задач. Я вообще не знаю, затевал ли он артистическую акцию, шел ли на эксперимент. Но я глубоко убежден, что если перед его фильмом выдавать публике программки с кратким описанием событий его фильма, она воспримет его с куда большим удовольствием. И не пожалуется на спойлеры.

Тем более, что в описании фильма, предложенном, насколько понимаю, самим автором, содержатся детали, которых на экране в итоге нет.

Не сочтите это претензией к картине. Я допускаю, что такой ход возможен. Более того, уверен, что у него в кино есть перспективы — конечно, если говорить о публике, которая способна прочесть хотя бы полстраницы текста. Может, и Велединскому с его прокатчиками на подобное решиться? Тем более, что до выхода фильма на экраны Москвы есть почти неделя.

К либретто я бы добавил и режиссерскую философскую трактовку фильма, до которой лично бы не докопался.

Оказывается, 22 июня — особая дата не только потому что началась Великая Отечественная, а 20-е либо 21-е — день летнего солнцестояния. Но и потому, что 22-е по фильму — еще и определяющее время для противостояния сил Света и Тьмы, Добра и Зла. При этом все готовы стрелять, но могут и остановится, потому что жизнь сильнее и она продолжается. И ко всему этому какое-то важное отношение имеет черный московский хлеб и Россия как таковая.

Только про это публике лучше почитать уже после сеанса.

Москва

Первоисточник: ru.rfi.fr »