В первый раз я пришел в Синагогу в 19 лет. Был праздник Симхат Тора – о нем я узнал из передачи "Голос Америки". Я учился на втором курсе химического факультета Ленинградского университета. О том, чем грозит студентам посещение Синагоги, я был осведомлен – за год до этого нескольких евреев выгнали с последних курсов Консерватории и Технологического института. Мне было страшно, но в Синагогу очень хотелось. Где она находится, я знал лишь примерно. Нарезая круги в районе Театральной площади, я увидел ярко освещенное здание и огромную толпу, не помещавшуюся во дворе. Поднял глаза – прямо передо мной милиционер! Я прикинулся дурачком:

– А что здесь происходит?

Тот посмотрел подозрительно:

– А вы что, не знаете?

И с видом знатока добавил:

– Еврейская синагога. Праздник урожая!

Я ему:

– А можно зайти посмотреть?

– Ну попробуйте!

И вот так, с благословения представителя власти, я впервые оказался в Синагоге.

После этого я начал посещать Синагогу по праздникам. Купил себе за три рубля еврейский календарь – с молитвой за правительство СССР и, самое главное, идишским алфавитом. Немецкий я уже знал, буквы выучил, и таким образом начал читать на идише. В Синагогу я ходил тайком от мамы и папы. А провести родителей было не так легко: оба они росли в традиционных семьях и неплохо представляли себе распорядок еврейских праздников.

Когда мне было двадцать лет, умер отец. Через несколько дней я зашел в Малую Синагогу. На лицах встретивших меня стариков были написаны страх и радость. Радость – понятно, я оказался десятым, и благодаря мне собрался миньян. Страх
тоже понятно, молодежь обычно приходила на праздники, но чтобы вот так, в будний день? Узнав, что умер папа, они спросили: "Ты говоришь кадиш?" Дали мне фотокопию молитвы – мелкий текст на русском языке: "Будешь читать каждый день". Я старался по дороге из университета остановиться где-нибудь в укромном месте и прочитать кадиш. Мне никто не объяснил, что эту молитву читают только в Синагоге, в миньяне. Но впоследствии большие раввины заверили меня, что Б-г мой кадиш услышал.

Через три года, когда я был на последнем курсе ЛГУ, я познакомился с компанией еврейской молодежи. Это было то, что в Америке называли "подпольным еврейским движением". Хотя сами мы о себе так не думали. По воскресеньям ребята играли в футбол – на территории Александро-Невской Лавры, как это ни смешно. В футбол, кстати, я играю по сей день – но уже в Московском Еврейском общинном центре. К нашему футболу власти проявляли пристальное внимание, поле нередко объезжала милицейская машина с мигалкой…

Наша группа, как это обычно и бывает у евреев, вскоре разделилась на две: "музыканты" и "историки". Первым было больше интересно попеть-поплясать, а вторые жаждали знаний. "Историки" со временем образовали первый в городе семинар по изучению Торы. Вел его Саша Котт. Мы собирались в коммуналке на Фонтанке. Иврита не знал никто. Мы читали и обсуждали Пятикнижие на русском. Обсуждение было открытым, приветствовались любые мнения. Годы спустя, когда я начал систематически изучать Тору с классическими комментариями, то был поражен. Я обнаружил множество совпадений – текстуальных, прямо-таки дословных! Молодые ребята, ничего не знавшие о традиции, высказывали мнения, совпадающие с комментариями Раши, Рамбама, Рамбана. Объяснить это я могу только словами из Пиркей Авот: "В месте, где собираются и изучают Тору, обитает Б-жественное присутствие…"

Я закончил ЛГУ и остался работать на кафедре химии. Тогда и случилась история, которую очень неприятно вспоминать. Меня вызвали в кабинет начальства. Там меня ожидал человек в сером плаще. Общался он со мной поначалу вполне мило, завел разговоры о положении евреев, интересовался моим мнением по самым разным вопросам. Предлагал оказать помощь в карьере, помочь материально (при моей зарплате младшего научного сотрудника в 120 рублей!). Все эти предложения я твердо отклонял. Но в один прекрасный день от меня без обиняков потребовали, чтобы я делился информацией. Как убеждал меня "человек в сером", это было в моих же интересах: "Нам важно получать информацию из объективного источника, иначе придется перебиваться сведениями от людей, которые хуже к вам относятся".

После этого я перестал отвечать на телефонные звонки. Но вскоре, когда я шел с занятий, рядом остановились белые жигули, оттуда вышел мой "куратор": "Александр Михайлович, прошу в машину". Вместе с ним вышло еще несколько человек – двое из них на голову меня выше, при том что у меня рост метр восемьдесят пять. Отбиваться не было смысла, я сел. Машина резко рванулась с места и остановилась во дворе Артиллерийского музея. Я прикинул обстановку: стены с бойницами, народу никого, кричи, не кричи
"Человек в сером" бросил: "Мы люди военные, миндальничать не привыкли. Сотрудничать будете?". Решение было очевидным. Я закрыл глаза
в результате занятий я знал первую часть молитвы "Шма" наизусть, и я прочитал "Шма". А потом ответил: "Делиться своими взглядами я готов, а доносить не буду". И снова закрыл глаза и начал читать "Шма", потому что понятия не имел, что со мной будет сейчас
Утративший всякую вежливость "куратор" распахнул дверь и рявкнул: "Выметайся!". Дважды упрашивать меня не пришлось.

Удивительно, но после этого меня оставили в покое. Но, конечно, без последствий не обошлось. Я проработал в ЛГУ еще десять лет, написал диссертацию, несколько статей, но не получил ни одной надбавки, никакого продвижения по службе... Помню, было у нас соцсоревнование между кафедрами университета. Слово взяла пожилая сотрудница и недоуменно произнесла: "Не понимаю, в чем дело. У нас и публикации есть, и сборник вышел, и студенты хорошо учатся, но по идеологической работе у нас три с минусом, и это портит нам всю картину!". Я, конечно, мог бы внести ясность в этот вопрос. Но не стал.

А посещать свою еврейскую компанию я после того случая перестал, чтобы не подводить друзей.

В 1982 году на свадьбе у русского друга в ресторане я заприметил странного гостя. Он был в черной кипе, с бородой. Перед ним стояла тарелка с сиротливым ломтиком огурца и рюмка водки. Разговорились. Оказалось, что мы знакомы еще со школьных времен! Мы долго ходили по городу, разговаривали. Мне было очень интересно, как он дошел до жизни такой. Может быть, вынес соблюдение традиций из семьи? Я поинтересовался, была ли у него дома маца на Песах – мне это казалось символом некоего минимального уровня соблюдения. Тот ответил: "Маца? Песах? В детстве я даже слов таких не слышал". Я удивился: "Значит, ты был настолько от этого далек?". Он ответил замечательной фразой, которую я часто повторяю ученикам: "Никто не знает, от чего он далек и к чему близок".

Это был Элимелех Рохлин, отец известного сегодня московского раввина Мойше Рохлина.

Мой первый Шаббат
Я прекрасно помню этот день: 4 ноября. Я пришел в квартиру Рохлиных у Парка Победы. В моем сердце что-то сильно екнуло. Я не впервые видел религиозных евреев. Мои родители были из традиционных семей, старшие сестры моей мамы и их мужья соблюдали
Но вот эти люди были моими ровесниками. И они не рассуждали о том, как жить по-еврейски, а жили этой жизнью. Меня это так поразило, что путь обратно – семь километров по осенней непогоде – я проделал пешком. Я стал часто бывать в этом доме, и каждого Шаббата ждал как праздника.

Однажды мы с Элимелехом о чем-то поспорили "на исполнение желания". Я проиграл. И маленький Мойше Рохлин, которому было тогда пять лет, велел: "Испеки халы на Шаббат!". Я растерялся: легко сказать! Жил я в коммуналке, какой уж там кашрут. Но долг чести обязывает! Я обзвонил нескольких знакомых и нашел выход. В дело пошло много фольги, которой было обмотано все, что возможно. В результате халы получились не только кошерными, но и вкусными. Кстати, готовлю я очень хорошо!

Первая молитва

Помню свою первую настоящую молитву. Первого января я пришел в квартиру Элимелеха, там находились посланники из-за рубежа. Оказалось, что я могу очень хорошо им помочь, переводя их уроки Торы для собравшихся – вот где мне пригодилось знания английского языка, полученные в спецшколе! Так началась моя карьера переводчика, которая успешно продолжается по сей день. Подошло время Минхи, все молятся, а я сижу. Посланник говорит:

– А ты чего?

– А я не умею читать на иврите.

И тогда он дает мне сидур с английским переводом:

– Б-г понимает и по-английски.

Меня тогда совершенно подкупило то, что на меня не оказывали давления, ни к чему не принуждали. Будь оно иначе, я, наверное, сейчас не давал бы вам это интервью.

Первоисточник: ru.chabad.org »