ТЕРЕЗИН, 8 МАЯ 2015 — В сетке вещания RT произошли изменения в связи с выходом расширенного выпуска программы Софико Шеварднадзе — SophieCo, гостем которой стал Исраэль Меир Лау. 

В эксклюзивном интервью главный раввин Тель-Авива и один из выживших узников Бухенвальда рассказал о своей жизни в концлагере и о дружбе с советским солдатом.

В интервью Софико Шеварднадзе, ведущей программы SophieCo на телеканале RT, главный раввин Тель-Авива Исраэль Меир Лау рассказал о своем детстве во времена Великой Отечественной войны, о жизни в гетто и в нацистском концлагере. Специальный часовой выпуск шоу смотрите в эфире RT 8 мая в 14:30 с повторами в 20:30 и 02:30 по Москве.

«Самые ранние воспоминания, которые у меня сохранились, относятся к возрасту пяти лет и четырех месяцев, то есть почти пяти с половиной. В городе у нас была главная синагога, около которой собрали всю иудейскую общину Петркува-Трыбунальского перед депортацией. Мой отец был последним главным раввином города. Ему было тогда 50 лет. Так вот, он стоял в центре всей этой толпы, и тут внезапно офицер гестапо, который везде ходил со своей большой собакой, внезапно набросился на него сзади и ударил по спине резиновой дубинкой. Отец чуть не упал, но удержался на ногах. Зачем немецкий офицер это сделал? Для того чтобы не позволить евреям воспрять духом. Но официально отца обвинили в том, что он отказался сбривать бороду. Все евреи в гетто были обязаны это делать, но отец, который был, кстати, очень приятным, харизматичным человеком, боялся, что если он, духовный лидер города, уступит и побреется, то это плохо скажется на психологическом состоянии людей. За это его и избили прилюдно. Так и стоит у меня перед глазами эта картина: как нацист бьет моего отца, героя всей общины и конечно, нашей семьи, едва не повалив его на землю. Такое не забывается». 

«Я был вместе с мамой. Мне тогда было семь с половиной лет, но выглядел я на пять — еще бы, ни еды, ни медикаментов, ни лечения.
Итак, сначала меня забрали вместе с мамой. Старшему брату было восемнадцать с половиной, и его отвели в другую сторону, потому что он мог работать [и был полезен для нацистов]. В последний момент мама поняла — наверное, чисто интуитивно — что у другой группы был шанс выжить, по крайней мере, протянуть подольше, чем мы, и толкнула, бросила меня, как мячик, в руки брату. «Тулек, возьми Люлека!» — крикнула она. А брат недоуменно протянул: «И что же мне с ним делать?» Он ведь был совсем худой, ему было всего восемнадцать с половиной, и тут он оказался с ребенком на руках.
Но маму уже увели к поезду и подтолкнули ее внутрь, двери закрылись. Последнее, что мы запомнили, это дым от паровоза и маму, которая стояла там и махала нам рукой. Это последнее мое воспоминание о маме. А ведь она спасла мою жизнь за какие-то доли секунды, толкнув меня в руки брата. Если бы я последовал за ней, я бы не давал вам сейчас интервью».

«В конце концов, меня устроили в барак №8, где содержались советские военнопленные. Нас с братом разлучили — он попал в барак №59. Я познакомился с молодым человеком из Ростова-на-Дону. Ему было тогда восемнадцать с половиной. Его фамилию [Михальченко] я узнал только в 2008 году. Но имя сразу запомнил. Федор стал мне и братом, и отцом, и телохранителем.

Мои обязанности заключались в ежедневной уборке всего барака №8: я должен был приводить в порядок кровати и матрасы, чистить туалеты, которые представляли собой выгребные ямы на улице. Представьте себе, каково это — чистить эти ямы!

Федор рассказал об этом своим друзьям-соотечественникам. Они посмотрели на меня и между собой решили: «У Люлека нет отца. Скорее всего, матери у него тоже нет. Теперь он еще и детства лишится. Давайте хотя бы продлим его детство, раз не можем спасти родителей. Будем делать его работу за него». Начиная с того дня они стали вставать раньше на час, то есть в пять утра. Сами убирали в бараке, чистили матрасы и разгребали отхожие ямы, а меня, таким образом, освободили от работы. Такие были у Федора друзья.

Когда за советскими узниками лагеря приехал автобус, кто-то пошел в лазарет и сказал Нафтали, моему брату: «Тулек, твой брат Люлек вместе с Федором уезжает в Россию!» Тот прибежал к автобусу, увидел там меня и сказал: «Люлек, ты же обещал вместе со мной отправиться в Израиль! Что же ты здесь делаешь?» А я говорю: «Я слово дал — и я его сдержу». Он мне: «Так что это за чемодан у тебя?» Я отвечаю: «Это не мой, это Федора. Он попросил меня помочь». И я открываю чемодан и показываю брату, что там ни одной моей вещи нет. Это было месяц спустя после освобождения заключенных Бухенвальда. В тот день мы с Федором расстались».

Первоисточник: »