В рамках постоянно-действующего семинара Виктора Радуцкого (Мидрешет Ерушалаим, Институт Шокена, Иерусалим) состоялась презентация книги профессора Хайфского университета  Александра Гордона "Двойное бремя"(2013).

Ниже приводится текст аннотации, подготовленный автором книги

"В издательстве Pilies Studio Сергея Баумштейна вышла моя третья книга «Двойное бремя». О чём она? О комическом, о трагическом и о смехе сквозь слёзы.  

Своё отношение к писанию книг я выразил в очерке этой книги «Женщина не моей мечты» следующим образом:

«Я никогда не писал книг и не знаю, как это делается. Никто не учил меня писать. Напротив, меня учили так, чтобы отбить всякое желание писать. Советская школа делала всё, чтобы оттолкнуть меня от сочинения. Я совершенно не умел писать школьных сочинений с их введением, основной частью и заключением. В аттестате зрелости я получил по русской литературе тройку из-за неудачно написанного на выпускном экзамене сочинения. Таким образом, у меня есть официальное свидетельство о литературной неудаче. Это была не совсем понятная неудача, так как я рано научился читать и читал довольно много. У меня была способность помнить наизусть длинные тексты, не только стихи, но и прозу, а также статьи философов, психологов и критиков советского строя. Однако при виде задания написать сочинение я совершенно тупел. Два моих излюбленных занятия – точные науки и классическая музыка – никак не сочетались с писанием сочинений. Точности и логики в этой работе не было, красоты и гармонии тоже. Были казёнщина, дисгармония и фальшь. Однако мой первый публичный спор был литературным. Я тогда учился в девятом классе, и на меня обрушилось задание написать сочинение об образе Чацкого из пьесы-комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума». Учительница русского языка Рада Гавриловна была женой председателя Совета министров Украины и впоследствии первого секретаря ЦК КПУ и члена политбюро ЦК КПСС В. В. Щербицкого. Мне нравилось произведение Грибоедова. Мне нравился Александр Андреевич Чацкий. Однако я не знал, что и как о нём писать. Поэтому в классе я решил стать в оппозицию к этому персонажу. Я сказал, что Чацкий – ходульный образ. Он вовсе не борец за справедливость, а пустослов, глупец, фразёр и фигляр. Учительница подвергала меня ожесточённой критике на двух уроках. Мой дебют в качестве литературного критика окончился полной неудачей.

Сочинение в такт правилам, принятым в советских школах, было для меня делом сложным и мучительным. Каждый раз меня куда-то заносило – в воронку не того течения, в овраг в стороне от столбовой дороги, «в пыль да туман». Я не мог настроиться на правильную ноту в сочинениях на вольные и подневольные темы. Из-за этого упорного невезения нельзя было добиться успехов на поприще гуманитарных наук. Так я был обречен на точные науки. Однако если бы советская власть не устроила в 1949 году евреям космополитический погром, я бы, возможно, научился писать сочинения…»

И вот, перед вами книга о двойном бремени. Она не повесть, не рассказ, а серия очерков, объединённых автором идеей двойного бремени. Что это за бремя?

Согласно воззрению британского писателя и философа Томаса Карлейля, всемирная история есть биография великих людей. В статье «Еврейство и человечество» Мартин Бубер писал: «А история народа есть, в сущности, не что иное, как во много раз увеличенная история жизни его представителей». Еврейскую историю можно рассматривать сквозь призму биографий выдающихся представителей нации. В книге «Этюды о еврейской дуальности» (2010) я описал некоторые явления еврейской истории и психологии, имевшие место после публикации в 1783 году книги немецкого философа Моисея Мендельсона «Иерусалим». Автор считал, что решение еврейского вопроса состоит в дуальной жизни народа: еврей должен исповедовать иудаизм, но принадлежать к немецкой нации. Таким путём, по мнению философа, еврей органически вливается в нацию, исповедующую христианство, сохраняя особенности своей религии и культуры. Дуальность, предложенная Мендельсоном в качестве образа жизни, оказалась тяжёлой ношей для немецких евреев. Они были не в состоянии нести двойное бремя принадлежности к двум народам. Та же модель существования была испробована евреями многих стран. Такой модус вивенди толкал их к выбору, который чаще был в пользу титульной нации. Дуальное существование в качестве немцев (или французов) и евреев одновременно – было отвергнуто и немцами (или французами), и евреями. Камень, который катил Мендельсон на вершину освобождения евреев, упал  к подножию горы, как камень Сизифа. Поэтому на обложке книги изображён Сизиф с его камнем.

Первая часть предлагаемой читателю книги является продолжением моей книги «Этюды о еврейской дуальности». В биографических эссе о мыслителе Моисее Мендельсоне, публицисте Людвиге Бёрне, философе, юристе и политическом деятеле Фердинанде Лассале, поэте Эрнсте Лиссауэре, государственном деятеле Курте Эйснере, писателе Курте Тухольском, композиторе Леоне Йесселе, шахматисте Эммануиле Ласкере, поэте Генрихе Гейне и психоаналитике Зигмунде Фрейде я прослеживаю проявления еврейской дуальности,  последствия отказа от неё и результаты солидаризации с титульной нацией. Я описываю дуальность, порождённую желанием быть "нормальными", как все, и оставаться евреями, а также показываю стремление некоторых героев книги порвать с еврейством ради "более высоких идеалов".

В эссе "Еврейская сага Наполеона Бонапарта", "Пути еврейские" и «По ту сторону еврейских шуток» я размышляю о путях, которыми шёл и идёт еврейский народ.

Хотя моя работа не является исследованием и я не претендую на первенство в исторической науке, я не встречал в литературе концепцию еврейской дуальности. Для показа анализируемых проблем я использую в этой книге жанр историко-биографической эссеистики. Далее очерк «Жизнь и гибель оловянного солдатика».

Во второй части «Мои мотивы» я представляю ключевых фигур моей жизни и показываю свой путь в Израиль. Двойное бремя, типичное для евреев, я не просто описывал, а нёс в душе не как историк, исследующий явления, а как субъект трагической истории народа. Остатки этой дуальности я описал с помощью героя моего рассказа «Французская свеча». Далее рассказ.

Нерастворимый, неисчезающий еврейский народ терял, однако, своих сынов на протяжении долгой истории. Борьба евреев за национальное сохранение, но и против традиции создавала многовековую драму народа.  В жизни героев второй части книги и моей жизни проявляются разные аспекты дуальности, борьба с ней и способы несения бремени еврейства. Об этой дуальности я пишу и в очерках о моих родных, отце, тёте, бабушке и дяде. Далее отрывок из очерка «Евреи не воевали». Мой дядя уже начинал складываться как типичный дуальный образ, как поселенец в русской литературе. Очерк завершается приездом в Израиль.

Отношение к людям и событиям, описанным в этой книге, окрашено приобретением тридцать четыре года назад страны моих отцов и моих детей, в которую я стремился много лет. Израильтяне фактически несут двойное бремя – за себя и за евреев диаспоры, которым может понадобиться национальный дом.

О переезде в Израиль я начал задумываться в конце 1960-х годов. Духовно я жил в Израиле задолго до того, как переселился в эту страну. Радиостанция "Голос Израиля" была моим воображаемым адресом, единственной ниточкой, связывавшей меня со страной физически. "Голос" усиленно заглушался по нигде не опубликованному решению властей. Когда я сидел у радиоприёмника, напряжённо вслушиваясь в голос страны евреев, я не мог себе представить, что годы спустя дам несколько десятков интервью сотруднице этой радиостанции Шали Рожанской. Я бы уехал в Израиль в начале 70-х годов, но в моей жизни было очень большое препятствие, которое одновременно было и движущей силой моего сионизма. Это был мой отчим, человек, не связанный со мной родственными узами, но повлиявший на моё развитие гораздо больше, чем все мои родственники, вместе взятые. Ему я посвящаю очерк «Пройдя по городу резни» («Встань и пройди по городу резни» - строчка из поэмы Хаима Нахмана Бялика «Сказание о погроме», перевод В. Е. Жаботинского). Далее отрывок из очерка о моём отчиме.

Я хотел иметь собственный герб и собственные почтовые марки. Это коллекционное чувство и привело меня 21 октября 1979 года к поезду Киев-Чоп, на котором я покинул город моего детства и юности. На мне были ярлыки изменника родины, врага народа и контрабандиста. Через пять дней я прибыл в Израиль. Я скатился с Владимирской горки, выскользнул из тени святого Владимира и взошёл на гору Сион. Я вышел из Золотых ворот Киева и ступил на дорогу, ведущую в Золотой Иерусалим. Так начался мой путь в страну ограниченных возможностей и неограниченных опасностей, в страну с неопределёнными границами и определёнными врагами, в страну трёх морей и трёх пустынь, стоящую на перекрёстке трёх континентов, в страну, текущую молоком, мёдом и кровью.

В семидесятые годы ХХ века перед несвободными советскими евреями забрезжила свобода выбора страны проживания. Можно было переселяться в США, Австралию, Канаду, Новую Зеландию, Германию и Израиль. Я выбрал Израиль. С тех пор меня не раз спрашивали, не жалею ли я о своём выборе.

Если относиться к переезду в Израиль, как к сделке, то подобное решение было крайне неудачным. Экономические достижения иммигрантов в США как правило выше, чем израильских репатриантов. Жизнь в Германии, по крайней мере, в начале XXI века, гораздо безопаснее для евреев, чем в Израиле. Тот, кто относится к своему переезду в Израиль как к совершению сделки, - неудачник: он, безусловно, проиграл. Тот, кто приехал в Израиль, решив, что это выгодный гешефт, продешевил. Для пребывания в качестве постороннего наблюдателя ему следовало бы поискать другое место. «Пришелец в Риме не увидит Рима», - писал французский поэт дю Белле. Пришелец в Израиле не увидит Израиля и не поймёт, где он оказался. Он будет испытывать чувство гнетущего отчуждения. Он перепутал реализацию мечты народа с проживанием в одной из многих возможных и равно безразличных ему стран. Брак по расчёту с Израилем не действителен.

Мои друзья и знакомые евреи, которые могли переехать в Израиль, но предпочли другие страны, думали, особенно во время интифад и войн: «Как хорошо, что мы не переехали в Израиль, смотрите, что там происходит!» Я мог поселиться в любой стране. Я предпочёл жить в соответствии со своей духовной природой, то есть жить в своей стране, быть её полноправным гражданином, следовать своим традициям, отмечать свои праздники, решать проблемы своей страны, а не пребывать в чужой стране и быть с её гражданами на «мы» и «они». Я бы мог жить в США, но моя жизнь там была бы беднее духовно настолько, насколько она была бы благополучнее в материальном отношении. Я бы чувствовал там, что потерял достойное и содержательное существование, отказавшись жить в стране своего народа. За границей я ощущал бы себя под тяжестью еврейской дуальности.

В очерке «Еврейские мелодии» я описал поведение советских евреев при встрече с Израилем и явление «русских» партий. Описание типологии советских евреев я предваряю следующим предисловием: «В 1981 году журнал «22» опубликовал мою типологию советских евреев, увиденных на заре пребывания в стране победившего сионизма. Позже я дополнил её в двух публикациях в журналах «Кинор» и «Алеф». Конечно, моя классификация была условной. В чистом виде мои типы не существовали, а скорее были формой реакции на шок перемен. Принадлежность к типу была не приговором, а психологической реакцией в процессе приспособления к жизни в новом обществе. Со временем ориентация моих героев могла поменяться. В начале девяностых годов я узнавал среди новоприбывших типов моей схемы. Их было семь: еврин, евреер, иудейный коммунист, европат, иудеот, евруск и вождь». Далее отрывок из очерка.

Жанр, избранный во второй части, - автобиографические эссе и рассказы. Двойное бремя страстей еврейских показывается в книге в трагических и комических ситуациях, в духе народной традиции, которую я описал в очерке «По ту сторону еврейских шуток». Предлагаемая читателю книга – сборник эссе. Essai по-французски – проба, попытка, очерк. Как и полагается в эссеистике, я пытался сделать набросок, этюд духовной жизни моих героев. Я стремился описать их соприкосновение с еврейской проблемой и несение ими её бремени. Нигде я не исчерпывал тему, а лишь описывал некоторые аспекты взаимодействия героя с еврейским вопросом и ставил многоточие, желая втянуть читателя в продолжение "диалога" с героем. Когда я писал о каждом из героев, я переживал его историю вместе с ним, она меня очень увлекала, и я надеюсь, что моя книга увлечёт и читателей"

Первоисточник: »