Борис Гулько, Нью-Джерси Популярная российская писательница Людмила Улицкая в 2010 году издала роман о диссидентах «Зелёный шатёр». Взгляд автора на диссидентское движение неожидан и стоит обсуждения.

Улицкая – писатель женский. Это не упрёк, как не было бы упрёком сказать, что Габриэль Гарсия Маркес – писатель латиноамериканский, а Ицхак Башевис-Зингер – еврейский. Улицкой интересны романтические и эротические переживания женщин. Переживания мужчин её тоже занимают, но они у неё получаются более плоскими и менее интересными. Возможно, потому, что такими и являются.

Другой фактор, определяющий мировоззрение Улицкой, – она еврейка-христианка. Казалось бы, православный еврей – это оксюморон. Ведь православие – единственное из трёх основных ветвей христианства, сохраняющее поныне доктрину антисемитизма. Но еврейство мало трогает Улицкую. Действие её романа тянется с начала 50-х, ещё до смерти Сталина. «Врачи-отравители»? «Космополитизм»? Эти темы она попросту не замечает.

Возможно, «женскость» Улицкой определила направление её религиозности. Иудаизм мне представляется религией мужской. Женщине, кроме зажигания субботних свечей, в нём отведено мало действия. Основное богослужение в иудаизме – это изучение Торы, интеллектуальная работа для мужчин. Испокон веков мальчики с трёх лет обучались еврейской премудрости в хедерах и иешивах. Школы для девочек – «Бейт-Яков» – появились совсем недавно – в 1918 году.

Христианство же, напротив, с момента возникновения стало религией больше женской. В евангелиях за Иисусом ходят толпы женщин. Идея непорочного зачатия Иисуса, исключающая из действия мужчину, наверное, куда больше говорит сердцу женщины, чем мужчинам. Тема страдающего на кресте, сострадание – всё это тоже больше обращено к чувствам, которыми богата женская душа. Чувственность христианства определила богатство религиозной музыки, живописи, скульптуры, архитектуры, и тоже волнует женщин. Даже некий анти-интеллектуализм христианства, подчёркнутый формулой Тертуллиана «Верую, ибо абсурдно», – скорее женская черта.

Роман Улицкой – программный. Читая его, вдруг осознаёшь, что он скроен по образцу евангелий. Тёмный догмат триединства, по существу, единственный, выделяющий христианство из иудаизма в отдельную религию, выразился в книге в трёх главных героях, составлявших с детства «трианон», что-то вроде троицы. Еврей Миха, имеющий прототипом, очевидно, Илью Габая, не выдержавшего преследований КГБ и выбросившегося в 1973 году из окна, символизирует жертвенность. Славянин Саня, не приближающийся к женщинам – чистоту. Что олицетворяет русско-еврейский Илья? Так ведь и в христианском каноне неясно, что означает третья ипостась.

Но, может быть, «трианон» Улицкой несёт античный символ – союз поэзии, музыки и визуального искусства, представленный друзьями?

У диссидентского движения было немало общего с ранним христианством. Диссидентская борьба была ненасильственной. Как поначалу и христианство. Диссидентство не несло общей идеи. Улицкая пишет: «Одни были за справедливость, но против родины, другие против власти, но за коммунизм, третьим хотелось настоящего христианства, а были еще и националисты, мечтающие о независимости своей Литвы или своей Западной Украины, и евреи, которые твердили только об отъезде
И была еще великая правда литературы». Сама Улицкая определённо принадлежала к последней группе, желавшей читать те книги, смотреть те картины, слушать ту музыку, которые хочешь читать, смотреть и слушать, а не те, которые разрешают. Христианство, в свою очередь, два тысячелетия пыталось разобраться внутри себя – о чём оно, пролив при этом во внутрихристианских конфликтах море крови.

Противостояние в романе: диссиденты – с одной стороны, каратели – КГБ и психиатры печально известного института Сербского, – с другой. Однако в духе христианской любви («Бог ждет от всех прощения и любви», – пишет в письме Тамара, наиболее автобиографичный персонаж романа – как и Улицкая, она еврейка, биолог, приняла христианство) автор не держит зла на карателей.

Вспоминаются Га-Ноцри в романе Булгакова, обращавшийся к избивающему его центуриону Марку Крысобою: «добрый человек», или не поминаемый евреями без проклятий прокуратор Иудеи Пилат, в евангелиях – нейтральный персонаж. Гэбэшники у Улицкой: интеллектуал-полковник, убедительно и со знанием дела объясняющий Илье, почему декабристы несли стране только вред; генерал – «вообще умница, весельчак и красавец... О чем ни заговори, всё знает: историю, географию, литературу. Библиотека дома была — как у профессора университета»; даже мелкая сошка – топтун – хороший семьянин, внимательный к жене, в отличие от диссидентов, заглядывающих под каждую юбку. Психиатры института Сербского – специалисты, и если приходилось делать нечто сомнительное – переживавшие посредством традиционного на Руси способа – водки. Да и по существу: «почти все здешние инакомыслящие, подписанты, домашнего производства бунтари были безумцы и в бытовом, и отчасти - в медицинском значении этого слова... Все, кого я видел из теперешних борцов с режимом, на грани, на тонкой грани между здоровьем и болезнью. Ты помнишь эту женщину, которая вышла на площадь с ребенком в коляске? Существует инстинкт самосохранения. Существует материнский инстинкт, заставляющий мать защищать своего ребенка. Но не существует в природе инстинкта социальной справедливости!» – здраво рассуждал прекрасный специалист доктор Винберг. Я помню и свои впечатления на курсе психопатологии в студенческие годы: «Все люди психи!».

Только доктору Дымшицу, имеющему прототипом, очевидно, зловещую фигуру Д.Лунца, Улицкая не ищет оправдания. Но этот образ в книге не выписан, только назван. Однако реальный конфликт романа обнаруживается в ином. Он таится в среде самих диссидентов. И заключается в евангельской теме предательства и отречения. В Танахе темы предательства практически нет. Правда, Рахав предала родной Йерихон, спасая еврейских разведчиков, а Яэль убила врага евреев Сисру, которого обещала спасти. Но обе они поняли, где добро и где зло, и признаны еврейской традицией героинями. В христианстве же Иисус верно предсказал апостолу Петру: «Не пропоёт петух сегодня, как ты трижды отречешься, что не знаешь меня», а предательство Иуды, хоть и имеет противоречивые трактовки (например, в рассказе Борхеса «Три версии предательства Иуды»), является центральным в драме, изложенной евангелиями.

Когда Улицкая пишет об отступниках в диссидентской среде, христианское всепрощение покидает её. Она пересказывает имеющую хождение версию о сотрудничестве с органами Андрея Синявского, а отступничество персонажа, списанного частично с Петра Якира, называет подлостью. Показания арестованного Якира, полагают, подтолкнули к самоубийству Габая, что отражено в романе.

Жертвенность диссидентства требовала, в традиции христианства, мученической смерти, как у помянутого Улицкой Анатолия Марченко, а не отречения, как у Якира, Виктора Красина, Звияда Гамсахурдиа. А ещё было выступление по ТВ с раскаянием священника Дмитрия Дудко, крестившего многих из диссидентской московской интеллигенции, может, и саму Улицкую. Такое вот было в диссидентстве смешение характеров двух главных антиподов из евангелий.

Тема ответа на зло жертвенностью и всепрощением, близкая Улицкой, актуальна и для сегодняшнего мира. В США в неё вписывается отмена Обамой понятия «исламский террор» и помощь администрации США исламистам по всему миру, начиная ещё с клинтоновских войн против сербов до стремления администрации Обамы установить исламистские режимы в Египте, Ливии, на части Земли Израиля. В Израиле такова политика «лагеря мира», всех тех, кого Дина Рубина, отнюдь не христианка, недавно обозвала «левой сволочью», – со времени Ословского аккорда 1993 года до сего дня.

Идея непротивления злу и всепрощения вовсе не обязательна в православии. Крупнейшие русские христианские философы Н.Бердяев и Вл. Соловьёв не принимали учения Льва Толстого, построенного на этих императивах. Бердяев определил толстовство как буддизм, а Соловьёв в «Трёх разговорах» вывел Князя, представлявшего взгляды Толстого, попросту дьяволом.

Выразителен приведённый В.Войновичем упрёк, брошенный провинциальным начальником советской милиции баптисту: «Толстой тоже был баптистом. Но он не противился злу. А Вы противитесь». http://www.newswe.com