Его часто сравнивают с Чарли Чаплиным. Сравнение вполне уместное, но с существенной разницей — Аркадий Райкин никогда не ассоциировался с маленьким униженным человеком. Аркадий Райкин был невероятно красив и победителен. Бог знает, кем бы он стал, зажгись его звезда в мире капитализма и демократии. Но расцвет его таланта пришелся на одну из самых драматичных страниц в истории страны и мира: XX век — это век Аркадия Райкина.

Война, революция, большевистский террор, опять война, короткое дыхание оттепели и брежневское болото. Райкин умер в разгар перестройки, в 1987 году, напоследок первый и единственный раз в жизни побывав в Америке и успев передать театр своему преемнику — сыну Константину.

Мастер интонации

В своем жанре он действительно сделал все, что мог. Он никогда не занимался политической сатирой, да и кто б ему позволил. Артист Райкин занимался шельмованием отдельных недостатков. Пьяницы, взяточники, лодыри, бюрократы, халтурщики — вот неполный перечень типажей, которым посвятил всю свою жизнь великий артист. Подобной сатирой занимались мастера эстрадного жанра всех уровней — от заводской самодеятельности до участников кремлевских концертов. Однако же Райкин был один. И не тексты приходили слушать восторженные граждане, и даже не хохотать над комическими сюжетами и скетчами — на Райкина шли за интонацией. Интонация — его главный уникальный дар, его главное оружие и главный виновник всех бед. Текст, написанный на бумаге, имел третьестепенное значение. То, что вытворял с ним Райкин, не меняя ни буквы, было настоящим чудом.

Сколько раз актеры театра были свидетелями этого чуда! Очередной автор приносил в театр очередную комедию, состоявшую в основном из разных анекдотических сюжетов. Читка на труппе проходила в гробовом молчании. Актеры, едва сдерживая зевки, шепотом обменивались впечатлениями: «Какая тоска! Какая безвкусица и скука!» Когда чтение занудного текста превращалось в настоящую пытку, хитрый Аркадий Исаакович пододвигал рукопись к себе и тихим голосом читал несколько фраз, после которых в зале начиналась истерика от смеха. Вот что значила райкинская интонация!

Умный театр

Аркадий Райкин придумал целый жанр, но учеников не оставил — научить гениальности невозможно. Больше всего он ценил в эстрадном искусстве это уникальное сочетание — интеллекта и театральности. Его юмор, построенный на нюансах, паузах, крупных планах, интонационных парадоксах, удивительным образом воспринимался и таксистами, и полотерами, и академиками, и искусствоведами. Какой-то особый ключик он подобрал к советскому зрителю, изможденному в боях с водопроводчиками и партийными секретарями. Мы, советские зрители, предпочитали видеть больше того, чем нам показывают, и это благодарное качество умело использовали в своем творчестве поэты, художники и артисты.

Аркадий Райкин был наделен и невероятным талантом перевоплощения, его сценические трансформации могут войти в Книгу рекордов Гиннесса — с такой скоростью не менял свою внешность ни один артист мира. Маски были его фетишем, работа с художниками-гримерами занимала не меньше времени, чем работа с текстом. Его бешеный пробег за кулисами между двумя выходами превращался в целый аттракцион, к счастью, зафиксированный на кинопленку, и мы можем увидеть, как актер за несколько секунд пробегает сквозь строй помощников и возвращается на сцену неузнаваемым. Маска — всего лишь часть образа, за маской следует и иная пластика, иной тембр голоса, иная походка, иная речь. На подобное перевоплощение способны единицы, такой талант невозможно поставить на конвейер.

Свобода смеха

Смешить в стране, где смех являлся единственной гарантированной государством свободой, — это почти миссия, это крест, который артист Райкин нес всю свою жизнь. Он понимал и принимал на себя все риски, никогда не устраивал истерик в высоких кабинетах, из которых его не раз увозили прямиком в больничную палату. Аркадий Райкин органически не мог переносить никаких унижений — чувство собственного достоинства у него было развито не менее остро, чем чувство юмора.

Были у него и личные враги — в основном среди высокопоставленных антисемитов. Но попадались и не менее омерзительные особи среди соплеменников, которые не могли простить еврею Райкину столь масштабного успеха в столь легкомысленном деле. Но Аркадий Райкин никогда и не выходил за флажки — он точно знал границы дозволенного и не искушал судьбу, что в избранном им жанре было почти невозможно, ведь любой сатирик советской эпохи рано или поздно нарывался на неприятности. Аркадий Исаакович старался их по возможности избегать. Так судьба развела его с Михаилом Жванецким, что впоследствии оказалось единственно правильным выбором для обоих.

Театр Райкина как труппа, как коллектив — тоже весьма условное понятие. Райкину нужно было окружение, фон, массовка — подобными обидными словами всю жизнь обзывали его артистов. А артисты у него в труппе были замечательные, вполне сознательно положившие свои таланты на алтарь кумира. Острохарактерная эксцентричная Тамара Кушелевская могла бы стать звездой уровня Рины Зеленой или Фаины Раневской. Красавица Вика Горшенина по харизматичности и аристократизму не уступала Любови Орловой. А какой удивительно тонкой, умной, изящной актрисой была жена Аркадия Райкина — Руфь Рома! Вообще весь коллектив Ленинградского театра миниатюр — это было сообщество невероятно красивых породистых людей, что особенно раздражало пролетарские власти. Раздражала надменная сдержанность и совсем не сдерживаемая насмешливость. Да, Райкин и его команда были другими, не здешними. Во времена советские желтую прессу заменяло сарафанное радио, слухи и сплетни, многие их которых сознательно запускались в массы в те периоды, когда народная любовь, по мнению начальства, зашкаливала. Тогда появлялись слухи о несметных богатствах семьи Райкиных и чудовищная по своей нелепости сплетня о переправленных Райкиным за границу бриллиантах — в гробу то ли тещи, то ли матери. Здоровья эти гнусности не добавляли: Аркадий Исаакович был человеком ранимым и незащищенным.

Когда болезни одолели его окончательно, он сопротивлялся из последних сил. Был уверен, что умрет сразу же, как покинет сцену. И «волшебная сила искусства» (его образ) держала артиста на сцене: его последний спектакль «Мир дому твоему» собирал неизменные аншлаги. Худой сгорбленный старик с трясущейся рукой и неподвижным лицом, сидящий на стуле за кулисами, в одну секунду преображался в ослепительного красавца и буквально взлетал на сцену под оглушительные овации зала. Зала уже не смеющегося — а плачущего. The New Times - Давид Левин http://jewishnet.ru