Возможно ли уместить в один день — даже не в полные сутки, а лишь часть их, с раннего утра до позднего вечера, — целую жизнь? И даже не одну, а несколько связанных, мучительно спутавшихся друг с другом жизней, да еще в тот же день все эти жизни перевернуть?

Возможно. Особенно если автор не только прозаик, но и кинематографист, то есть человек, умеющий «упаковывать» в отведенные фильму пару часов громадные объемы событий и смыслов.

Дэвид Безмозгис, пишущий прозу и снимающий фильмы, как раз таков, оба его профессиональных амплуа помогают друг другу. Кажется, кинематографист руководит прозаиком: роман — готовый сценарий, насквозь драматургичен, полон напряженного, динамичного действия; его язык точен, собран, как в кулак, но при этом прозрачен, и основная его роль в том, чтобы указывать на действие. Не только на внешнее, но и на внутреннее: его тут не меньше. И в этом смысле прозаик все же одерживает верх над кинематографистом.

Безмозгис — канадец, но родился он в 1973‑м в советской Риге и уехал с родителями в Канаду в шестилетнем возрасте. Он пишет прозу и снимает кино прежде всего о людях из привычной для него среды — евреях, эмигрировавших из СССР. Возможно, русскоязычные читатели Безмозгиса не знают первый его роман «Свободный мир», вышедший на английском в 2011 году, — он также об эмигрантах из Союза. Но возможность познакомиться с этим автором у них была: в журнале «Лехаим» в 2012‑м опубликован рассказ Безмозгиса «Уже не самый сильный человек» . А в 2013‑м издательство «Книжники» выпустило его сборник под названием «Наташа и другие рассказы».

Не очень известного по эту сторону российской границы автора в англоязычном мире ценят: еще в 2010‑м журнал «Нью‑йоркер» включил его в двадцатку лучших писателей моложе 40 лет, а критики приветствовали в нем наследника двух литературных традиций: русской — Исаака Бабеля — и американской — Филипа Рота и Бернарда Маламуда. По культурной принадлежности он скорее гражданин мира, ничего специфически канадского в новом его романе нет. Зато есть Израиль — автор явно хорошо его знает — и постсоветское пространство.

Второй роман Безмозгиса, по‑английски вышедший в 2014‑м и ныне изданный «Книжниками» по‑русски, вновь о людях с советским прошлым. Его название неспроста имеет форму множественного числа. Поначалу может показаться, что предатель тут один; но читателю предстоит убедиться, что все сложнее…

Действие начинается в постсоветском Крыму 2013 года. Однако направление читательского внимания, связанное с обозначенным годом, можно отключить: автор, писавший роман в режиме реального времени, еще не знал об этом годе и обо всем последующем того, что теперь знаем мы. В этом смысле роман не исторический, время действия не в фокусе внимания, оно лишь фон: вялая, усталая, стертая постсоветская повседневность, полная застарелых, издавна идущих напряжений, о которой кажется, что она будет всегда, пока не сотрется совсем. До некоторой степени историчен роман в другом: в нем подвергается жесткому критическому осмыслению опыт еврейского отказничества последних советских десятилетий. Вообще в главном своем задании роман не исторический, а этический; история для него — только материал.

Итак, в 2013‑м знаменитый израильский государственный и общественный деятель Барух Котлер, кумир нации, бежит с молодой любовницей из страны, прочь от грандиозного всеизраильского скандала, в постсоветский Крым — в места ностальгических детских воспоминаний. Это теперь он кумир нации, а в советском прошлом — диссидент‑отказник, отсидевший в тюрьме 13 лет и заслуживший славу героя и мученика. Волею слепого случая (в гостинице не подтвердили бронь, надо было где‑то жить, и он снял комнату у местной тетки, зазывавшей квартирантов на автовокзале) Котлер оказывается в доме человека, который фактически посадил его в тюрьму. Это бывший друг, который его предал и оказался агентом КГБ, внедренным в сионистское движение.

Говорить ли тут о силе судьбы? Автор не произносит ни единого слова, которое задавало бы мысли подобное направление, но устраивает все так, что думается об этом поневоле. И вот спустя много лет предатель и преданный сталкиваются лицом к лицу.

Казалось бы, в таком сюжете соблазн морализаторства с сопутствующей ему прямолинейностью неминуем. К чести Безмозгиса, он этого соблазна избежал: не читает морали ни своим героям, ни нам с вами.

То, что предательство — зло, ясно по умолчанию, этой очевидности автор не доказывает. Не доказывает он и другой очевидности, что предательство разрушает самого предавшего (хотя последствия его показывает весьма убедительно). И все это в романе — не результат размышления, а скорее, исходные его точки. При совершенно ясных представлениях о добре и зле, нисколько не сомневаясь в том, где одно и где другое, Безмозгис не судит своих героев. Видя всю сложность каждого из них, наблюдая в их душах действие противоречивых сил, он всего лишь показывает, что с ними происходит. Тем самым демонстрируя, что граница между добром и злом проходит внутри каждого человека (спойлер: во‑первых, вполне отчетливо, во‑вторых, человек сам, собственными усилиями ее проводит).

Автор сталкивает героев с последствиями давнего предательства (можно назвать это экспериментом, хотя язык не поворачивается: слишком холодное слово). Он старается понять: а как возможно жить дальше предавшему и преданному? Нужно ли прощать предателя, следует ли это из понимания его мотивов, возможно ли сочувствовать тому, кто — пусть даже «вынужденно» — сломал твою жизнь…

Кстати, сломать сломал, но вот погубил ли? И если не погубил, то благодаря чему и кому?

Отсюда начинается линия размышлений, приводящая к тому, что Барух Котлер, ранее в собственных глазах безусловно правый, вынужден пересмотреть собственную жизнь. Как связаны тогдашнее его крушение и последующее торжество? Он не может не задуматься о роли своей жены Мирьям, которая билась за его освобождение 13 лет, которая добилась этого освобождения и которую он — ради молодой любовницы и, значит, ради «освобождения» от прежних сковывающих связей — предал.

Он прекрасно знает это, хотя говорит дочери по телефону: «У меня не было выбора». Ведь предавший его Танкилевич тоже считал, что у него не было выбора.

Слепой случай — зрячими руками автора — поворачивает героя лицом к природе предательства, ответственности, долга и человеческих связей. Интересно, что дело тут не в морали, не в правильных принципах. Это автор показывает второй, не менее важной сюжетной линией. Сын Котлера служит в армии и вынужден участвовать в невыносимом для него процессе разрушения еврейских поселений на Западном берегу Иордана. Он отказывается это делать — да, нарушая приказ, — и звонит отцу с просьбой о поддержке (и вновь в его речи мелькает то самое выражение: «У меня нет выбора»). В ответ отец произносит безукоризненно правильные слова о том, что приказ надо выполнить. А выполнить его невозможно. И сын находит выход.

…Так в чем же дело, если не в морали и не в принципах? Напрямую ничего не сказано, но ответ ясен: в том, что глубже их. Например, в человечности.

Первоисточник: lechaim.ru »