М.: Рипол-Классик, 2023 – 688 с.

Свой новый объемистый роман Алексей Иванов начинает совсем по-толстовски. "Как ни старались люди, собравшись в одно небольшое место несколько сот тысяч, изуродовать ту землю, на которой они жались, как ни забивали камнями землю, чтобы ничего не росло на ней, как ни счищали всякую пробивающуюся травку, как ни дымили каменным углем и нефтью, как ни обрезывали деревья и ни выгоняли всех животных и птиц, – весна была весною даже и в городе. <...> Веселы были и растения, и птицы, и насекомые, и дети. Но люди – большие, взрослые люди – не переставали обманывать и мучать себя и друг друга", – начинает свое морализаторское "Воскресение" Лев Николаевич.

"Божья колесница с дороги не сворачивает, и весна не замечала истории. Светлые дожди сыпались на взрытые окопы германского фронта, как веками сыпались на мирные пашни; сквозь грохот эшелонов прорастало пение птиц, и густой дым паровозов бесследно растворялся в зыбкой зелени перелесков; на городских площадях многолюдные митинги тысячами ног расплёскивали солнце из луж, но не могли погасить его сияния. Однако летом восемнадцатого года смертоносная революция медленно всплыла из обломков прежней жизни, словно уродливое чудовище из обломков кораблекрушения", – словно бы отвечает Алексей Викторович.

И дальше в таком же эпическом, прямо-таки толстовском ключе рассказывает действительно малоизвестную драматическую историю Гражданской войны на воде, — на Волге и Каме. Офицеры, признавшие КОМУЧ; присланные Троцким революционные "братишки"-матросы; нефтяные магнаты "Нобель" (как ни странно – чисто русская компания) и чисто британский "Шелль", жёстко отстаивающие свои коммерческие интересы руками вышеуказанных; речные капитаны и судовладельцы, пытающиеся в этой круговерти властей и безвластия сохранить главное – флот. И, разумеется, женщины – собирательная интеллигентная барышня и реальная шальная Лариса Рейснер. Автор не скрывает своего омерзения неразборчивой самовлюбленной "валькирией революции" и той темной силой, которую она олицетворяет – и своего восхищения Нобелями с их построенными "по уму" городками для работников и передовыми на тот момент двигателями внутреннего сгорания.

Тут бы сказать, что история не имеет сослагательного наклонения, но автор подпускает струю альтернативной истории, "спасая" от расстрела великого князя Михаила Александровича, формально — последнего русского царя.

Сказать хочется о другом – о некоторой механистичности романной конструкции, вообще свойственной Алексею Иванову. Его романы строятся не как дома XIX века – по кирпичику, то есть сюжет не вырастает естественным образом из реализации характеров в предложенных обстоятельствах, а словно бы как современные небоскребы: сначала возводится жесткий каркас "основного конфликта" и "сюжетной арки", а потом уже он облепляется эффектными фасадами. Вероятно, это связано с дорогой автору идеей "мультиплатформенности", то есть должно облегчать перенос романа в сценарий. Да и кто сказал, что небоскребы – это плохо?

Пер. с франц. Серафимы Васильевой

М.: Эксмо, Inspiria, 2023 – 256 с.

Богоматерь Нильская – это не только статуя Мадонны, стоящая в специальной стальной часовенке у самых истоков великой реки, но и, что важнее, название возведенного рядом с ней лицея для девочек. Который, по замыслу создателей, должен взращивать прекрасную половину будущей элиты Руанды. Здесь учатся дочки министров, партийных вожаков, мэров и губернаторов. И, как во всех подобных заведениях Африки и Азии, все преподаватели здесь – французы (и бельгийцы), да и преподавание ведется только на французском языке. Причем ведется так:

Среди преподавателей лицея Богоматери Нильской было всего две руандийки: сестра Лидвина и, естественно, учительница языка киньяруанда. Сестра Лидвина преподавала историю и географию. Она четко разделяла эти два предмета: по ее мнению, история — это про Европу, а география — про Африку.

Мало того: за оградой Богоматери Нильской вообще запрещается говорить как-либо иначе, чем по-французски. Ни на этом самом местном киньяруанда, ни уж тем более, упаси боже, на суахили – языке последователей Магомета. В общем, компрадор-буржуазия во всей своей красе, говоря языком неомарксистов.

Но в Руанде есть и своя специфика: элита этой центральноафриканской страны разделена не только по половому, но и по этническому признаку, на две народности разного происхождения и разного фенотипа, хуту и тутси. Первые считаются на данном этапе коренным "государствообразующим" народом. Вторые – пришельцами непонятно откуда. Возможно – из Древнего Египта. Во всяком случае, местный полусумасшедший белый плантатор, наряжающий отроковиц в костюмы древних цариц, в этом убежден. Да: в лицей все-таки принимают девочек-тутси по квоте, и хоть они подвергаются буллингу, – в целом все-таки он не выходит за рамки существующего в подобных закрытых заведениях. Но когда в Руанде вспыхивает развязанная правительством хуту резня, вчерашние школьные подружки становятся врагами. Но и здесь находится "один, который не стрелял". Точнее, одна.

Роман Мукасонги, полный подсюжетов (беременность одной из учениц, поход в лес к гориллам), мелких бытовых деталей и тщательно выписанных портретов, явно автобиографичен – она действительно тутси, и она действительно сама училась – и как раз по квоте – в подобном заведении. Но написан так, что это могут быть и 80-е и 90-е, и нулевые годы. И может быть не обязательно Центральная Африка.

Пер. с нем. Романа Эйвадиса

М.: Иностранка, Азбука-аттикус, 2022 – 416 с.

Бернхарда Шлинка отличает особое умение находить необычный подход и необычный ракурс при разработке самых, казалось бы, заезженных тем – его "Чтец" всколыхнул новые яростные споры о мере вины и ответственности "простых исполнителей" преступлений фашистского режима. Так и сейчас — посвящая роман болезненной для немцев теме 40-летнего раскола страны на коммунистический (читай – бедный и отсталый) Восток и капиталистический (читай – благополучный) Запад, автор раскрывает эту тему на личном, семейном, интимном уровне.

Внезапно овдовев, тихий хозяин берлинского книжного магазина Каспер Веттнер начинает изучать оставшиеся от его погибшей (или самоубившейся?) жены – не очень известной писательницы – материалы, чтобы понять, не удастся ли соорудить из них, разумеется, из лучших побуждений, полноценную книгу, и внезапно обнаруживает, что ничего не знал о женщине, с которой прожил в любви и согласии полвека – с того момента, когда она по изготовленным по его заказу поддельным документам убежала к нему из Восточного Берлина на Запад. Он начинает розыски – и они не просто далеко его заводят, но в корне меняют то, что он считал своей жизнью.

И эта частная и резко очерченная, почти в духе индийского кино, история выступает грозной метафорой. Не только банального "чужая душа потемки", но и, что важнее, чужой народ – потемки. Даже если этот народ говорит с тобой на одном, с лингвистической точки зрения, языке и вы уже тридцать лет как считаетесь одним народом.

М.: Livebook, 2022 – 480 с.

Русская художница получает... приходится сразу уточнять: израильтянка из Киева, иллюстратор-фрилансер, получает извещение из Шанхая, что ее поданная бог весть когда, тысячу заказов назад заявка на грант удовлетворена и она приглашается пожить в арт-резиденцию на срок от трех до шести месяцев. Легко сказать – пожить! А муж, а трое детей? А бесконечная череда заказов, позволяющих с трудом оставаться на плаву?! Но она понимает – надо; надо двигаться вверх и вперед, пытаться дотянуться до мира "настоящего искусства".

Во всяком случае, так она это видит. И семья ее поддерживает.

Так Света Дорошева действительно оказывается в огромной гостинице в одном из самых больших городов мира, оборудованной под арт-резиденцию. В первую же вылазку в город она оказывается в музыкальном магазине, где посетитель одну за другой пробует скрипки, извлекая из них звуки, которые у Светы вызывают ассоциации с дефлорацией. Сравнение резковатое, но действенное: нечто подобное приходится испытать и ей самой, причем по многим фронтам сразу. Непривычная еда, непривычная разноязыкая среда, где все, конечно, художники, но уж больно разные вещи в наше время попадают под определение "художество" – и больно разные y них у всех modus vivendi и modus operandi. Так что действительно, поди определи, чтò из того, что они делают – "Мона Лиза".

Автор находит точные слова, чтобы передать степень своего изумления:

Я резко проснулась от того, что китаец тряс меня за плечо и что-то кричал. Я выкарабкивалась из таких бездонных глубин сна, что у меня не сразу получилось восстановить реальность и с какого момента теперь жить. Я в машине. Это таксист. Он китаец. Я в Шанхае! В окне кислотно-розовым пульсировал вход в галерею. О, я иду на встречу с прекрасным!

Вообще автор не только уверенно владеет кистью и графическим пером, но и пером писательским. В этой книге-травелоге много смешных и остроумных подробностей. Ну и прекрасных рисунков тоже, разумеется.

М.: Зебра-Е – 352 с.

Если книга Дорошевой обаятельна своей подлинностью, то этот образчик беллетристики пера заслуженного автора текстов шлягеров девяностых и либретто мюзиклов нулевых, ровно наоборот – вызывает интерес своей абсолютной выделанностью, как резная шкатулка. Перед нами ладная и складная игра в fin-de-siècle à la Russe: конки, швейцары, Высшие женские курсы, отель "Метрополь" и полеты на воздушном шаре. И всё это – с точки зрения курсистки Анастасии Демидовой, волею судеб (и автора) ставшей журналисткой, да не просто журналисткой, а основоположницей жанра "журналистского расследования", выступая под эффектным псевдонимом "Фальконер" - "сокольничий".

Изобретательности профессиональному сочинителю Кавалеряну не занимать, умения искусно сплетать фразы, уместно вставляя в них анахронизмы и приметы эпохи – тоже. Казалось, правда, что пик интереса к искусным ретродетективам безвозвратно пройден – но с этого года всё может сложиться иначе.

Первоисточник: godliteratury.ru »