Суть этого явления лучше всех ухватил Марк Твен, заметив: «Когда я был четырнадцатилетним мальчишкой, мой отец знал о жизни так мало, что я с трудом переносил его общество. Но когда мне стукнул двадцать один, я подивился: как много успел узнать старик за эти семь лет!»

Неважно, был ли Фрейд прав насчет эдипова комплекса, в его идее определенно есть зерно истины: вся сила и мучительность подросткового возраста — в том, что стремишься заявить о себе: «Я другой, я индивидуальность, я вовсе не такой, как мои родители». Пока мы были маленькими, родители присутствовали в нашей жизни неотступно, оказывая поддержку, обеспечивая безопасность и стабильность, были для нас надежным якорем среди житейских бурь.

Первый и сильнейший страх нашего раннего детства — страх разлуки, возникающий, когда близкие, особенно мать, куда‑то отлучаются. Малыши преспокойно играют, пока мама или няня в поле зрения, но стоит взрослому скрыться из виду, подступает паника. Мы так малы, что не осмеливаемся на самостоятельные вылазки в мир. Именно стабильное, предсказуемое присутствие родителей в твоем раннем детстве прививает очень важное чувство доверия к жизни.

Но затем, на пороге взросления, мы должны научиться прокладывать свой путь в этом мире. Начинаются годы исканий и, в некоторых случаях, бунта. Потому‑то подростковый возраст — время столь напряженное. Ивритское слово «юноша, отрок» — корень «н‑а‑р» — имеет коннотации «пробуждение» и «сотрясение». Мы начинаем заявлять о себе, ориентируясь уже не на свою семью, а на своих друзей, на свою группу сверстников. Между разными поколениями нередко возникают трения.

Гарольд Блум, специалист по теории литературы, написал две интереснейшие книги , «Страх влияния» и «Карты неверного прочтения», в которых предположил, рассуждая в духе Фрейда: талантливые поэты расчищают себе пространство, сознательно недопонимая или неверно истолковывая творчество предшественников. Если бы этого не происходило — если бы они только и делали, что благоговели перед великими поэтами прежних поколений, — их парализовало бы ощущение, что все, что можно сказать, ранее уже сказано лучше, чем могли бы сказать они. Усилия расчистить пространство, чтобы стать самим собой, часто предполагают вражду с теми, кто пришел в мир раньше, — а к этой категории относятся и наши родители.

Но вот вам одно из великих открытий, которые обычно делаешь, достигнув определенного возраста: потратив годы и годы — даже кажется, целую жизнь — на то, чтобы удрать подальше от родителей, в итоге становишься страшно на них похож, — и чем дальше ты сбежал, тем больше сблизился с родителями. Так что догадка Марка Твена очень правдива. Только сквозь годы и расстояния мы осознаем, сколь многим обязаны своим родителям и сколь много их черт продолжают жить в нас.

Поразительно, как тонко, через подтексты, раскрывает эту истину Тора в случае Авраама (или Аврама, как звали его во время описываемых событий). Недельная глава «Лех‑леха» — и, собственно, вся еврейская история — начинается со слов: «Г‑сподь сказал Авраму: “Уходи из своей земли, от твоей родни, из дома твоего отца — в страну, которую Я укажу тебе» (Берешит, 12:1). Такого дерзкого начала повествования о чьей‑либо жизни не найдешь во всей Еврейской Библии. Казалось бы, история начинается внезапно, на ровном месте. Тора не рисует перед нами картин детства Авраама, его юности, отношений с другими членами семьи, не сообщает, как вышло, что он женился на Саре, не указывает, какие черты характера побудили Б‑га выделить его среди прочих, сделать закоперщиком тех событий, которые в конечном счете оказались величайшей революцией в религиозной истории человечества. Мы говорим о появлении того, что сегодня называют авраамическим монотеизмом.

Именно это умолчание Библии породило мидрашную традицию, которую почти все мы узнали в детстве: дескать, Авраам разбил идолов в доме своего отца. Это Авраам‑революционер, возмутитель спокойствия, тот, кто начал с чистого листа и ниспроверг все, что олицетворял собой его отец. Это, если хотите, Авраам «от Фрейда»…

Возможно, только повзрослев, мы можем вернуться к этой истории, перечитать ее и осознать всю значимость отрывка в конце предыдущей главы. В нем говорится: «Терах взял своего сына Аврама, своего внука Лота (сына Арана), свою невестку Сарай (жену его сына Аврама), и они вышли из Ур‑Касдима, направляясь в землю Ханаанскую. Дойдя до Харана, они поселились там» (Берешит, 11:31).

Иначе говоря, Авраам покинул дом своего отца спустя длительное время после того, как покинул свою землю и те места, где родился. Он родился в Уре (на юге современного Ирака), а от отца отделился только в Харане (это на севере современной Сирии). В первой половине путешествия Авраама его сопровождал Терах, отец. Он проделал вместе с сыном как минимум часть пути.

Что же произошло на самом деле? Есть два возможных варианта. Первый: Авраам услышал зов Б‑га в Уре. Затем его отец Терах согласился пойти с ним, намереваясь сопровождать его в землю Ханаанскую, но не завершил путешествие, возможно, из‑за возраста. Второй: зов застал Авраама в Харане. В таком случае это путешествие еще раньше начал отец Авраама, по собственной инициативе, — начал, покинув Ур. В любом случае разрыв Авраама с отцом был гораздо менее драматичным, чем мы первоначально думали.

В своей книге «Не во имя Б‑га» я сформулировал мысль, что библейское повествование гораздо тоньше, чем нам обычно кажется. Текст специально написан так, чтобы на разных стадиях своего нравственного развития мы понимали его по‑новому, на других уровнях. Есть сюжет, лежащий на поверхности. Но часто есть более глубокая история, которую мы обнаруживаем и понимаем, только достигнув определенной степени зрелости (я называю эту историю «скрытым контрнарративом»). Классический образчик — Берешит, 11–12.

В детстве мы слышим прелестную — и, безусловно, духоподъемную — историю о том, как Авраам разбил отцовских идолов. Она доносит до нас мысль, что иногда ребенок может быть прав, а родитель не прав, особенно в вопросах духовной жизни и веры. Лишь проделав большой жизненный путь, мы можем расслышать намного более глубокую истину (она спрятана под видом сухой родословной в конце предыдущей главы) — и понять, что в действительности Авраам завершал путешествие, начатое его отцом.

В книге Йеошуа (24:2) есть строка (мы читаем ее в составе Агады в ночь седера): «За Рекою жили отцы ваши издревле — Терах, отец Авраама и отец Нахора, и служили иным божествам». Очевидно, что в прошлом семьи Авраама было идолопоклонство. Но в Берешит, 11 говорится, что это Терах взял Авраама и увел из Ура (а не Авраам — Тераха), чтобы отправиться в землю Ханаанскую. Никакого стремительного и радикального разрыва сына с отцом не было.

Собственно, трудно себе представить, что разрыв все‑таки был. Аврам (первоначальное имя Авраама) означает «могучий отец». Сам Авраам был избран, чтобы «заповедать своим сынам и потомкам следовать путями Г‑спода» (Берешит, 18:19), то есть избран стать образцовым отцом. Разве сын, отвергший отцовский путь, мог стать отцом для детей, которые в свой черед не отвергнут его путь?..  Логичнее предположить, что Терах уже засомневался в идолопоклонстве и именно он вдохновил Авраама двинуться еще дальше в духовном и физическом смысле. Авраам продолжил путь, начатый отцом, и тем самым помог собственным сыну и внуку — Ицхаку и Яакову соответственно — наметить, каким путем будут служить Б‑гу они: Б‑г у них был один и тот же, но ко встрече с Ним каждый пришел своим путем.

Это возвращает нас к Марку Твену. В начале жизни мы часто думаем, что сильно отличаемся от родителей. И нам нужно время, чтобы оценить, в какой мере родители помогли нам сделаться такими, какими мы стали. Даже когда нам казалось, что мы сбегаем от родителей, в действительности мы продолжали их путь. Многие наши черты обусловлены чертами наших родителей.

Первоисточник: lechaim.ru »