Как известно, в субботу накануне Пурима у евреев принято читать (в дополнение к недельному разделу) отрывок о заповеди помнить обязанность стереть память об Амалеке. Амалек – это такой исключительно вредный народец, который видел смысл своего существования в уничтожении евреев, как средстве сделать неприятно Всевышнему, являющемуся истинным, но, слава Б-гу, недосягаемым, объектом их ненависти.

Мы провели с этими ребятами несколько раундов. Несколько раз они били нас. Но гораздо чаще все-таки мы их били. Так что во времена царя Шауля сумели наконец поставить их на грань заповеданного истребления. Но царь проявил недопустимую мягкотелость и отложил казнь своего амалекитянского коллеги Агага как раз на одну единственную ночь, которой тому хватило для того, чтобы продлить свой поганый род. Пресловутый ушастый Аман из пуримской истории – как раз потомок Агага. В чем, собственно, и заключается связь с Пуримом и т. д.

Так вот, по поводу предписания читать отрывок "помни, что сделал тебе Амалек" в субботу накануне Пурима, спрашивает "Маген Авраам" (канонический комментатор "Шулхан Аруха"): есть несколько вещей, которые нам заповедано поминать (в частности, в Шма и благословениях, которыми Шма сопровождается) – дарование Торы, поведение Амалека, проступок Мирьям, субботу и грех золотого тельца. А еще есть исход из Египта и безобразное поведение наших предков в пустыне. См. Список "поминаний" в конце молитвы. Почему есть установление особо читать "поминание" об обязанности стереть память об Амалеке, и нет установления читать особо остальные "поминания"?

И сам себе ответил: отрывок о даровании Торы мы особо читаем в праздник Шавуот. Более того! Поминанию дарования Торы посвящен весь праздник Шавуот. А поминанию, соответственно, субботы посвящена вся (каждая!) суббота. А что касается проступка Мирьям, греха золотого тельца и того, что имело место в пустыне, то, как говорится, то, что произошло в пустыне, пусть остается в пустыне! Помнить, конечно, раз заповедано, нужно. И поминать нужно. Но устраивать в честь этих сомнительных страниц нашей истории особые чтения представляется, мягко говоря, лишним. Никто не отмечает национальный позор. Ну... почти никто. В Египте, вон, отмечают годовщину поражения в войне "Судного дня" как день Победы. А в России – день разгрома красной армии под Нарвой, как День защитника Отечества. Но у чуть менее закомплексованных народов, чем арабы и русские, так все-таки не принято.

Возвращаясь к ответу, который дает "Маген Авраам" на свой вопрос. Очень хороший ответ... Но, если дарованию Торы посвящен Шавуот (Симхат Тора – это не про дарование, а про получение Торы – нюанс!), субботе – суббота, то уничтожению Амалека и памяти о нем посвящен праздник Пурим! И в этот праздник как раз и читают (дополнительный раз) соответствующий отрывок! И среди аргументации в пользу того, чтобы читать этот отрывок в канун Пурима, говорится о том, что это нужно для того, чтобы "действие не предшествовало упоминанию" (см. Вавилонский Талмуд, трактат Мегила, 30а). Т.е. Пурим – это день поминания обязанности стереть память об Амалеке действием! Так имея такой прекрасный день, когда все равно читают соответствующий отрывок, зачем устанавливать обязанность поминать поминание в субботу накануне? Причем, делать из этого такую большую историю, что вся эта суббота называется "субботой "Помни!"" ("шабат захор").

Судя по всему, дело не в том, что у упоминания об Амалеке нет своего дня (есть Пурим!), а в том, что это какая-то очень особенная заповедь, заслуживающая особого отношения. Чем, спрашивается, она такая особенная?

На первый взгляд, поминание об Амалеке – наименее актуальное и наименее значимое во всех прочих отношениях из всех заповеданных поминовений. Дарование Торы – наше все. Альфа и омега нашего национального и индивидуального существования. Суббота – ось, на которой вертится... ну, хорошо, скажем иначе: вокруг которой вращается вся жизнь еврея. Среду, четверг и пятницу он готовится к субботе. А в воскресенье, понедельник и вторник доедает наготовленное. Ну и в общем отходит от субботних впечатлений. Грех золотого тельца – прививка на все времена от всего плохого и за все хорошее. Произошедшее с Мирьям – это пусть и частное событие в жизни конкретной еврейки, но ставшее вечным уроком важности воздержания от злословия и т. д. Короче говоря, все поминовения, кроме поминовения об Амалеке, касаются глобальных и актуальных тем в еврейской жизни.

А Амалек? Начнем с того, что там стирать память не о ком. И это не наша заслуга. Это Санхерив со своей политикой систематических депортаций и перетасовок покоренных народов затанцевал их куда-то в неизвестность. И слава Б-гу. Конечно, упустить возможность исполнить заповедь – невелико счастье. Но когда эта заповедь заключается в геноциде и неважно кого... слава Б-гу, что уже не доведется. И даже если бы амалекитяне еще где-то водились бы, заповедь о стирании памяти о них актуальна только в те времена, когда весь еврейский народ (включая десять утерянных колен) в мире и покое живет на своей земле обетованной. А Иран уже даже не дымит и т. д.

В общем, заповедь неактуальная. Все что можно было стереть уже стерто. И если бы мы, евреи, не носились с памятью об Амалеке, которую нужно стереть, никто бы и не вспомнил о них. Как не помнят о сотнях ближневосточных племенах библейского периода, не упоминаемых в наших святых книгах. Так что становится совсем непонятно: зачем нужно специальное установление особого чтения в особую субботу отрывка, посвященного утратившей всякую релевантность чему либо темы?

Для того, чтобы ответить на этот простой вопрос, придется разобраться с собственно заповедью помнить об обязанности стереть память об Амалеке.

Первый вопрос мы уже задали выше: какой смысл поминать обязанность стереть память о тех, память о ком стереть уже невозможно, ибо нет даже их самих?

Кроме того. О заповеди помнить обязанность стереть память об Амалеке сказано, что она призвана пробудить поминанием в душах (сынов Израиля) готовность воевать с амалекитянами. На уничтожение!

Странно. С народами, населявшими, на момент завершения наших странствий по Синайской пустыне, Землю Обетованную, тоже было заповедано воевать на уничтожение. Но там Тора не сочла нужным заповедовать какие то особые поминовения, чтобы побудить души сынов Израиля на это дело. Значит в этом нет необходимости? Очевидно.

Все это (и многое другое) наводит на мысль о том, что есть некий высший смысл в самом поминовении. В самом по себе. Безотносительно дальнейших действий или бездействий.

Это объяснило бы (и объясняет без всякого "бы") тот факт, что Рамбам, как и прочие классификаторы и кодификаторы заповедей, разносит истребление Амалекитян и память об этом на две самостоятельные заповеди. Самостоятельные и во многих отношениях очень разнящиеся. Например, истребление амалекитян – заповедь, возложенная на народ (по ряду мнений, в лице царя). И ее исполнение требует соблюдения целого ряда исторических, географических и военно-политических условий. А заповедь о поминовении Амалека касается каждого еврея лично. И обязывает его когда угодно и где угодно.

Дело вот в чем. Как известно, суть Амалека, как явления и как общности, в том, что его ненависть к Творцу является результатом не недопонимания того, о Ком идет речь, как это происходит со всеми, без исключения, остальными б-гоборцами, но, как раз, понимания. Как сказано "знает своего Господина и намеренно восстает против него". Поэтому, прежде, чем еврей берется за окончательное решение амалекитянского вопроса, ему надлежит убедиться в том, что в его собственной душе нет ни капли амалекитянского яда – желания (готовности) восстать против своего Творца.

В этом и заключается идея заповеди помнить об обязанности стереть память об Амалеке: не только и не столько побуждение к некоему активному действию, направленному вовне. И даже не воздержание от чего-то нежелательного. Упоминая обязанность стереть память об Амалеке мы стираем "амалекитянистость" из собственных сердец.

А коли так, то становится понятным смысл особого чтения соответствующего отрывка Торы. Тора – это мощнейший инструмент, с помощью которого еврей влияет на мир на всех уровнях, включая материальный. Упоминание о стирании памяти об Амалеке посредством чтения соответствующих слов Писания оказывает максимальное возможное воздействие на души и на реальность в которой они самореализуются. И приводит к тому что память (отствет) Амалека стирается из мира и из наших душ.

В свете вышесказанного становится понятным, почему, по мнению большинства наших законодателей, чтение отрывка о заповеди стереть память об Амалеке является исполнением заповеди Торы (в то время, как публичное чтение Пятикнижия по свитку является установлением Моше и т. д.).

Есть много аспектов, в которых заповеди, данные нам Всевышним в Его Торе, отличаются от тех, что постановлены нашими благословенной памяти мудрецами. Конечно, всех больше всего интересует ответ на вечный вопрос русской интеллигенции: "А что мне за это будет?". Непростой, кстати, вопрос, в предложенном разрезе. С одной стороны, среди заповедей Торы есть те, чье нарушение чревато осуждением на смертную казнь, на отсечение души, на публичное извинение и на прочие ужасы. А, с другой, все-таки сказано, что заповеди, установленные мудрецами требуют даже более серьезного отношения, чем заповеди Торы. Почему? В частности, потому, что Всевышний, не секрет, добр настолько, что у Него аж тринадцать атрибутов милосердия. И склонен прощать столько, сколько просят. Если просят искренне. А мудрецы – они, конечно, великие праведники, но все-таки люди. И их терпению есть очень конкретный предел. За которым – кровь, огонь и ритмы диско.

Но вернемся к нашему разговору. Наказания наказаниями, но главное не в них. А в том, что духовным результатом исполнения заповедей Торы является, в первую очередь (но не исключительно), богоугодное воздействие на материальные объекты, посредством манипуляций с которыми эти заповеди исполняются. А уже через них – на те или иные сектора материального мира в целом. А заповеди, установленные нашими мудрецами, призваны повлиять главным образом на душу исполнителя. Короче говоря, заповеди Торы – это про объекты, а заповеди мудрецов – это про субъектов.

Дело в том, что установления мудрецов, в целом, как класс предписаний, являются "оградой" для заповедей Торы, И исполняя их, еврей демонстрирует (параллельно программируя себя на то, что демонстрирует) готовность делать больше того, что предписывает Тора, лишь бы уберечься от самой возможности, даже теоретической, преступить волю Творца. Это, понятное дело, очень формирует его как личность очень определенного склада.

И еще один момент. Когда еврей исполняет заповеди Торы, зачастую совершенно не очевидно, что он делает это ради того, чтобы исполнить волю Творца. Со стороны может показаться, что еврей, упаси Б-г, следует некоей мифической "естественной морали" или придерживается общечеловеческих ценностей или руководствуется какими-то рациональными соображениями. Уж очень положительно влияет исполнение заповедей Торы на мир. Вот миру и хочется верить в то, что они – некие закономерности его существования, метко подмеченные хитроумными евреями и приписанные ими же неким высшим силам и т. д.

А вот у установления мудрецов есть авторы, которых не проигнорируешь и не мистифицируешь. И даже не оправдаешь их исполнение тем, что они делают наш мир лучше. Весь смысл их исполнения сводится к тому, что мы следуем воле Творца, выразившейся в повелении подчиняться особо обученным людям и т. д.

Так вот, когда речь идет об Амалеке, будь то физический амалекитянин или духовная склонность в душе еврея, главное – повлиять непосредственно на него. И на как можно более явственном уровне. А достигается подобный эффект, как мы только что объяснили, через заповеди Торы. С чего мы и начали: по большинству мнений, чтение отрывка об обязанности помнить о заповеди стереть память об Амалеке – заповедь Торы, Чтобы наверняка!

Но есть еще один момент. Помимо чтения соответствующего отрывка раз в год, в субботу накануне Пурима, есть же обязанность помнить об обязанности истребить Амалека (в мире и в душе) постоянно и повсюду.

Это, не дай Б-г, не означает, что еврей постоянно балансирует на грани восстания против Небес и вынужден постоянно бороться с желанием восстать против своего небесного Отца. Конечно же это не так. Проблема (решением которой является память об Амалеке) заключается в том, что у Амалека есть тонкие, почти прозрачные, неочевидные и малозаметные проявления. И поди знай, во что выльется малейшее попущение им. Необходима постоянная прополка и перетруска души на предмет устранения любых намеков на амелекистость.

Для того чтобы понять, чем духовный недуг амалекитянства настолько страшнее всех прочих, что требует столь бесперецедентных мер для профилактики себя, нужно вспомнить, что комментируя слова стиха: "Ибо рука [занесена в клятве] над престолом Г-сподним: война у Г-спода с Амалеком" (Шмот, 17:16), – говорят наши мудрецы (в мидраше Танхума, и Раши приводит их слова в своем комментарии на Пятикнижие): "И почему также разделено пополам Имя (т. е. стоят только две буквы четырехбуквенного Имени)? Святой, благословен Он, поклялся, что Имя Его не будет целостным, пока Он до конца не сотрет имя Амалека. Когда же имя (Амалека) будет стерто, целостным будет Имя и т.д."

Теперь то же самое, только по пунктам. В оригинале стиха фигурирует двухбуквенное имя Всевышнего "йуд-эй" (י-ה). Оно само по себе Имя: одно из семи имен Всевышнего, святость которых столь велика, что их запрещено стирать, запрещено поминать всуе и т. д. Но, при этом, оно – первая (первая – это важно!) часть того самого четырехбуквенного Имени, о котором все знают, но которое не знает никто. Ну, почти никто.

И мидраш объясняет, что пока не уничтожен Амалек, вторая часть четырехбуквенного имени (состоящая из букв "вав-эй") не будет "полна", а будет, условно говоря, ущербна. Иными словами, вторая часть четырехбуквенного имени Всевышнего не может обрести свою полноту и совершенство до тех пор, пока существует Амалек. Несовместимость.

И на первый взгляд непонятно: если Амалек восстает против Творца, то почему он ограничивается покушением на полноту имени, а не на само имя? И почему только на полноту второй половины четырехбуквеннного имени? Почему не замахивается и на первую, которая значительно круче и святее? И даже представляет собой, как уже упоминалось, самостоятельное имя Всевышнего!

А дело в том, что, как известно, четыре буквы имени Всевышнего отражают четыре уровня Б-жественного воздействия на душу еврея (это и называется "по образу и в подобие"). Первые две буквы имени влияют на интеллектуальные уровни еврейской души: йуд (י) – на "хохму" (мудрость?), а первый ("верхний") эй (ה) - на "бину" (сообразительность?). Вав (ו) отвечает за эмоциональную сферу. И, наконец, второй ("нижний") эй – за практическую ("внешнюю", ориентированную вовне) реализацию б-гоугодных мыслей и чувств посредством исполнения заповедей Торы на уровне речи и действия.

Так вот, Амалеку совершенно не мешает то, что еврей понимает головой, что есть Б-г. Он и сам это понимает! Ведь сказано же про него, как мы помним, что он знает, кто его Господин... но восстает против него. И делает все возможное, чтобы помешать еврею трансформировать свое понимание, в чувства и, главное, действия. Лишить полноты вторую часть четырехбуквенного имени.

То, что уровень воздействия невысок, делает бунт против Небес особенно вызывающим. Ладно бы по недомыслию! Но нет: головой все понимается. И понимание вроде даже и конвертируется во что-то. В какие-то переживания. В формальное исполнение заповедей. Но в тот момент, когда за этими чувствами и, особенно, действиями не стоит абсолютной полноты самоотречения во имя служения Всевышнему, то это, по сути, ни о чем!

И то, что нехватка самоотреченности, может быть, в каких-то гомеопатических объемах, так это "коготок увяз".

И поэтому еврей обязан постоянно себя ощупывать: не замарался ли я амалекитянщиной хоть в какой-то мере? И избавляться от всего, что хоть сколько-то ее напоминает. Т.е. от всего, что мешает поддержанию полноты самоотреченности нашего служения Ему.

Теперь становится понятным, почему нам пришлось воевать с амалекитянами еще до дарования Торы. Когда мы еще не были б-гоизбранными и никого, кроме себя не олицетворяли.

Дело в том, что Амалек отчаянно пытался помешать дарованию Торы. Ведь дарование Торы, по сути, представляло собой дарование возможности, посредством исполнения заповедей, преобразовывать этот материальный мир. Заповеди (известные и до того, но в своей духовной трансфигурации) обретали практическое значение.

Амалек (и, несколько парадоксальным, на первый взгляд, образом, ангелы небесные) были категорически против подобного. Тора, по их мнению, должна была оставаться на Небесах. В духовных сферах. А в нашем мире, соответственно, на уровне гнилого интеллигентского трендежа про "некую высшую силу", которая, разумеется, ничего не может от нас хотеть, потому что это ниже ее достоинства и т. п. Муть, которой обучают на гуманитарных факультетах университетов.

На ангельском уровне что-то в этой позиции есть. Конечно, здесь, в нашем мире, Тора опошляется, упрощается, выворачивается мехом вовнутрь. А уж что происходит с заповедями – лучше и не вспоминать, Может им, и правда, было бы лучше в высших сферах?

Только победа над Амалеком, т. е. преодоление внутреннего сопротивления реализации предписаний Торы на эмоциональном и, главное, на практическом уровне, с полным самоотречением пред волей Даровавшего Тору, становится доказательством того, что Тору нужно было даровать евреям. Ибо они справляются и цель (как цель дарования Торы, таки стоящая за ней цель всего мироздания) достигается.

Поэтому принципиально важно, чтобы война (и победа!) над Амалеком состоялись до дарования Торы. Чтобы точно не на ветер.

А еще это объясняет наконец значимость поминовения об Амалеке. Есть, есть и в нем универсальное значение в рамках иудаизма! Более того, уничтожение Амалека является необходимым условием всего остального, начиная от дарования Торы и никогда не заканчивая. И наоборот: не победив (где мерилом победы является тотальность истребления), не дай Б-г, Амалека, мы бы далеко не уехали. Да мы бы вообще никуда не уехали!

Не секрет, что вот-вот должен прийти Машиах. А это значит, что возня с Амалеком вот-вот прекратится раз и навсегда. И скучать по ней мы, конечно, не будем. Будем демонстрировать благодарным потомкам (душевные) шрамы, полученные на той казавшейся нам, в свое время, вечной, войне. И рассказывать, что мы за то и воевали, чтобы они могли жить на всем готовом, класть ноги на сидения в общественном транспорте и вообще.

Первоисточник: ru.chabad.org »