 |
12.04.2010 12:59 |
| |
Такой вот дед... |
 |
Я родился в Польше, в г. Шерац, возле города Лодзь, Лодзинского воеводства (Щерцув /Szczercow/), 24 января 1924 года. Моего отца звали Бен- Цион, он владел обувным магазином и мастерской по ремонту обуви. Мать - Хана-Ривка из дома Стрековски.
Отца я помню как человека соблюдающего традиции, прямого, честного. Обеспечивающего семью. Мать работала в лавке, у неё было своё маленькое "дело".
Два раза в неделю, во вторник и в пятницу, она ходила на "рынек", у неё там была будка с брезентовой крышей, в которой она продавала местным крестьянам одежду. В эти дни крестьяне привозили на рынок продавать кур, ягоды, овощи, и покупали одежду.
У нас в семье было четверо детей. Моя сестра Фела - была старшая; потом я; потом сестра Наджа и самая младшая - Дронка.
Я учился в еврейской школе, она была такая одня на весь город. Мальчики и девочки учились вместе. Преподавали нам на польском языке. А после обеда я посещал еврейскую школу- "хедер", там я немного учил иврит. В школе у нас был учитель, который разговаривал со своими дочками на иврите- мы все очень удивлялись.
Ещё я был членом скаутской еврейской молодёжной организации Ха-Шомер ха-цаир. То есть, мы были в курсе, что происходило в Палестине. Когда там был повешен Шломо бен Йосеф, в витрине отцовского обувного магазина был вывешен его портрет.
В 1937 году у меня был праздник - Бар-Мицва, 13 лет. Я готовился к нему заранее, ходил учить Тору к очень верующему еврею. А сам праздник я помню, он проходил, как и здесь, сейчас, в Израиле. Сначала утром мы были в синагоге. Женщины со второго этажа синагоги бросали леденцы, конфеты... А вечером вся наша семья, соседи и мой учитель Торы собрались у нас дома. Детство у меня было счастливое.
Жалко, что всё потом произошло, что произошло...
Конечно, мы и до войны чувствовали антисемитизм со стороны поляков... У отца, например, работали сапожники- поляки, они делали у себя по домам новую обувь, а отец продавал её в своём магазине. Её надо было забирать у них, так отец боялся ходить один за город, он всегда на всякий случай вооружался палкой и брал с собой меня.
А один раз, примерно года за два до начала войны, мы с мамой как всегда пришли на рынок в базарный день, и увидели, что антисемиты начертили на земле жирную белую полосу. Нам, евреям, они приказали стоять с одной стороны, а полякам- с другой. Это было противозаконно, полиция попыталась вмешаться, но ничего не помогло, так всё и было. Ряды торговцев- поляков были с одной стороны, а евреев с другой. Конечно же, когда покупатели пришли на рынок, их направили только по "польской" стороне...
Там же распространяли антисемитскую газету- "Орендовник". В ней были всегда напечатаны карикатуры на длинноносых евреев...
"Не покупай у жидов"... Мы жили в центре города, на ул. Варшавска, дом 5. Ставни магазина всегда на ночь закрывались, и часто утром мы находили камни, брошенные в окна...
Но и моего отца были и знакомые - поляки. Один из них был офицер полиции . Когда в нашей школе устраивали маскарад на праздник Пурим, я всегда брал у его детей костюм гнома... Это были годы 1936-1938.
Я помню этот день, когда началась война. 1 сентября 1939 года. Была пятница, и в этот день у нас был сильный ветер. У нас в городе протекает река, Варка - приток Вислы, главной польской реки. В этот же день ходили слухи о тяжёлых боях уже недалеко, на Варке, между германскими и польскими войсками. В этот день утром мама, как обычно, пошла на рынок, но днём срочно вернулась домой.
Евреи бежали из города. Мы успели нанять телегу с лошадью, погрузили вещи, что могли забрать на повозку, и бежали в ближайший город в 14 км. от нас, в г. Здуньска-Воля (Zdunska Wola), к родственникам. В субботу, на следующий день после начала войны, начались бомбёжки. Бомбили и Здуньску Волю. Немцы приближались к городу. Дальше, в Лодзь, никто из возчиков не соглашался ехать, и мы взяли мешки на спину и пошли пешком. Это около 45 км. В четверг мы дошли до Лодзи.
А уже на следующий день немцы зашли в город. Это я тоже видел своими глазами. Они зашли по ул. Новаминска, мы там недалеко остановились у родственников. Сначала проехали мотоциклы с колясками, потом машины, потом солдаты на лошадях и пехота. Это было плохо, очень плохо...Уже в субботу, когда евреи, как обычно, собрались идти в синагогу, начались издевательства. В начале для издевательств над евреями немцам хватало содрать с еврея талит, обрезать пейсы и избить. Короче, через пару дней мы собрались в обратную дорогу, домой, где родители оставили дом и всё хозяйство. Убежать нам не удалось... По дороге обратно мы видели уже раздутые трупы лошадей кавалерии польской армии. Немцы остановили нас и заставили закапывать этих лошадей...
Дома школы уже не было, она закрылась. Потихоньку отец стал опять продавать обувь в своём магазине, пришли покупатели- поляки. Возле нашего дома была польская жандармерия, и я там целый год работал дворником. Отношение ко мне было неплохое, как-то кормили, а один раз даже, я помню, какой-то немец принёс мне из дома еду - индюшачье горло. Я рассказал об этом случае дома и все были поражены таким хорошим немцем, который принёс мне поесть. Так продолжалось ещё год, до конца 1940 года, пока не было создано гетто.
На улице Сукеница стоял дом, где родилась моя мать. Этот дом выходил фасадом в город, в "не-гетто", а задний двор уже был "гетто". Немцы закрыли центральный вход, чтобы евреям нельзя было выходить, а полякам было сказано переселиться оттуда. Мы заняли двухкомнатную квартиру одного из них, он прежде работал у отца. Он, в свою очередь, переселился в наш дом, чему был очень рад, ведь мы оставили всё хозяйство, магазин и пр. Как раз перед нашей новой квартирой в гетто была дверь, ведущая в квартиру, где родилась моя мать.
Я ещё продолжал работать в жандармерии, но вообще в гетто работала еврейская полиция - она запрещала выходить за пределы гетто. Что происходлио в других местах Польши, мы не знали - связи никакой не было. Работы тоже не было, отец пытался чинить обувь...Работала школа для моих сестёр, ведь все учителя из нашей еврейской школы тоже находились в гетто.
Я находился с родителями и с сёстрами в гетто до 21 июня 1941 года. В этот день нас, 49 молодых людей, увезли в рабочий лагерь в район Познани, в Павлово. Я помню, как я прощался с семьёй, даже пришла моя бабушка, Номи. Не помню, что я сказал. Когда мы ехали в грузовиках по городу, я видел маму и сестёр. Эта последнее, что я помню о матери и сёстрах. Они смотрели в окно, когда мы проезжали мимо.
Нас везли на поезде, потом где-то час мы шли пешком. 49 парней из одной школы, с нами был даже наш бывший вожатый. Проезжавший мимо на повозке польский крестьянин посмотрел на нас и взял часть наших на повозку, потом вернулся ещё раз и забрал остальных. Немцы не возражали. Где-то во второй половине дня мы попали в лагерь.
Это была бывшая школа. В классах поставлены нары с соломой. Кухня на улице. Каждый день двое из наших оставались в лагере и готовили еду. До нас там находились английские военнопленные. На наше счастье их хорошо кормили - от них достался нам хумус и свинина.
Охраняли нас два полицейских. И ещё два парня из гитлерюгенд. Сначала они вели себя тихо.
Мы занимались "мелиорацией", строили из бетона русла ручьёв, в поле. Копали землю тяпками и руками. Отвозили её на деревянных тачках, с деревянными колёсами. Работа была рабская. Один наполняет тачку песком, а другой тащит её по доске выбрасывать. Всё надо было всё делать бегом, иначе нас били палками. Особенно отличались эти двое из гитлерюгенда. Ноги наши были разбиты от их ударов. Мы построили такую кирпичную стену, чтобы нас не было видно местным, и за этой стеной нас били, чтобы не было видно.
Тогда мы ещё получали посылки из дома, ещё было можно. Получали правда не все, но мы делились поровну. Ещё Шломо Найман, наш бывший вожатый из еврейской школы, дал взятку одному из польских полицейских, и тот приносил нам каждый день из деревни еду - хлеб, мёд. Он прятал её за тачкой, и каждый день два парня из наших, по очереди, прятались там за тачкой и ели. Ещё я помню, что два дня не работал - я умел штопать моски. Меня оставили в лагере и я чинил полицейским носки.
Один из наших ребят однажды сломал ногу на работе. Врачей не было, но среди наших был бывший санитар польской армии. Он привязал ему к поломанной ноге две доски, и она как-то зажила. Правда, кость вылезла.
В этом лагере мы работали до декабря 1941 года, пока уже лопату нельзя было воткнуть в землю. Зима. После этого лагеря нас увезли в Шпицвальт, по-польски что-то вроде Нова - Гурка, но я не уверен...
Рассказал Моше (Монек) Абрамович, перевел с иврита Саша Галицкий http://www.dumnik.com/
ЕВРЕЙСКИЙ ЖУРНАЛ.Jewish magazine
|
|
|
Навигация по порталу: 
