«Поэты — непризнанные законодатели мира», - сказал в свое время известный английский поэт-романтик Перси Биши Шелли. Американский поэт Джордж Оппен, живший в наше, а стало быть, более трезвое время, приблизил эту восторженную фразу к реальности: «Поэты — законодатели непризнанного мира».

Другой современный поэт, Джей Парини, приводит оба этих афоризма в ходе собственных попыток объяснить смысл и пользу поэзии в книге «Почему важна поэзия». Объяснение, надо сказать, выходит не очень вразумительное: в основном он пытается заразить собственным примером, уверяя читателя, что каждый день читает стихи, и ту же мысль повторяет в заключение.

Поэты, конечно, особыми законодателями никогда не были, но влияние в старину имели немалое, а иногда огромное. Три-четыре последних века римской истории большая часть интеллектуальной жизни империи была сосредоточена вокруг творческого наследия Вергилия. Данте стал символом духовного возрождения Западной Европы, Шекспир — одной из вершин этого возрождения, а лорд Байрон, чьи стихи сегодня мало кто берет в руки, произвел в мире настоящую революцию, отголоски которой докатываются до нас и сегодня. Но все это — в прошлом.

Пытаясь докопаться до корней столь резкого падения популярности древнего искусства, Парини упрекает поэтов-модернистов вроде Эзры Паунда, Томаса Элиота и Уоллеса Стивенса в том, что они чрезмерно усложнили поэзию, перегрузили ее эрудицией, так что без примечаний и не поймешь. Но Вергилий, по своим временам, тоже ведь писал не для среднего человека с улицы, равно как и Данте. Кроме того, Парини упускает из виду, что значительная часть сегодняшней поэзии, не только в Америке, но и в России, не предполагает в читателе совершенно никакой эрудиции. А читателя, тем не менее, на аркане к ней не подтащишь. Каждый, кто бывал на поэтических чтениях, прекрасно знает, что зрительный зал обычно набит поэтами, которые ожидают или хотя бы надеются, что их тоже позовут на сцену.

Когда поэтов припрут к стенке вопросом, зачем они нужны, они прибегают к последнему и спасительному ответу: поэзия возвышает души. Джей Парини его не придумал, об этом говорил до него Иосиф Бродский в своей Нобелевской речи, и даже предлагал вместо Библии оставлять в отелях стихотворные антологии. Некоторые даже пытались исполнить этот завет — я сам находил такие. Пользы от этой инициативы пока не видно.

Один из секретов нынешней непопулярности поэзии мне кажется довольно очевидным. Поэзия в древности была заменителем многих нынешних жанров, в том числе информативных, которые сегодня из области искусства вообще выпали. Пик ее популярности, судя по всему, приходится еще на дописьменные времена: неграмотный Гомер был в архаической Греции фактически кочующим театром и библиотекой в одном лице, а ритмичность способствовала запоминанию в отсутствие иных информационных носителей.

Кроме того, поэзия была исключительно важна в эпоху формирования национальной идентичности, и каждая нация имеет такого кумира или нескольких, которым до сих пор автоматически воздаются почести.

Поэзии нанесло огромный ущерб, как ни странно, падение ее популярности, хотя это звучит то ли тавтологией, то ли парадоксом. Когда отпала необходимость ориентироваться на потребителя, реформы в стихосложении стало осуществлять легко — убери размер, отбрось рифму, отмени метафору и посмотри, что останется. Собратья по перу хвалили за дерзость, а вот внимание аудитории падало все ниже.

Попутно с этим поэзии повредила универсальность языка как носителя информации — стихотворение невозможно продать, как, допустим, произведение изящного искусства, которое своей уникальностью импонирует Роману Абрамовичу. Остается утешаться тем, что незаметное искусство поэзии потому никому и не нужно, что адресовано каждому.

Алексей Цветков