Эрнст Майр, один их крупнейших современных специалистов по биологической эволюции, комментируя факт существования человеческих рас, отмечает, что они представляют собой свойство той или иной популяции, а не конкретного человека. Для человека, которого мы видим перед собой, цвет его кожи, анатомические особенности, умственные и физические способности, да и в целом все его происхождение представляют собой просто сочетание достаточно случайных факторов, судить о котором наперед мы не можем.

Как только мы начинаем трактовать реального человека как представителя той или иной группы, расовой, национальной или религиозной, мы ступаем на почву ксенофобии и расизма. Мы впадаем в этот соблазн даже в том случае, если поступаем так из самых благих соображений, потому что принимаем предпосылки расиста. Доказывать, что русские, американцы, евреи или африканцы не хуже других — значит допускать, что они могли бы быть хуже или лучше. Доказывать, что другой человек такой же как ты — просто не нужно, это очевидно.

Это, конечно, вовсе не моя мысль, но интересно проследить приоритеты и понять, когда именно она была впервые высказана со всей отчетливостью. И тут невольно вспоминаешь место из Евангелия от Иоанна, где Иисус встречается у колодца Иакова с самаритянкой. Никакой религиозной подоплеки я под этот эпизод не подвожу, да и не верю в нее — суть здесь в самом контакте.

Иудаизм изначально был ориентирован именно на группу, еврейский народ, и весь Ветхий Завет полон обещаниями этой группе и предостережениями против контактов с чужаками. Самаритян, живших на территории нынешнего Западного берега Иордана и не признававших ни Писания, кроме Торы, ни Иерусалимского храма, евреи единоверцами не считали и относились к ним как к чужим.

Если говорить о нравственной проповеди Иисуса, то принципиально нового в ней было не так много; фарисейский учитель Гиллель уже включил большинство этих пунктов в свою доктрину. Он даже допускал мысль, что праведники возможны и за пределами иудаизма.

Иисус идет дальше — он заговорил с произвольной самаритянкой, не спрашивая у нее справки о праведности. Это, как мы видим, поразило и саму собеседницу. Здесь мы, может быть, впервые в истории человечества, имеем дело с отрицанием группового сознания и провозглашением всеобщего равенства.

Революционность этого шага видна из того, что дался он Иисусу явно нелегко. В Евангелии от Матфея в ответ на просьбу хананеянки исцелить ее дочь, Он отвечает весьма резко: «Нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам». И лишь смиренная мольба женщины убеждает его в целесообразности оказания ей помощи. Этом место должно бы, кажется, шокировать верующих, если бы его старательно не обходили молчанием. Но оно совершенно понятно, если считать Иисуса просто человеком своего времени и места, решающимся на беспрецедентный шаг.

Тут, конечно, немало способствовала вся атмосфера той эпохи — и Иисус, и Гиллель жили на окраине империи, впервые в истории выдвинувшей идею универсального гражданства и равенства граждан перед законом. Статус гражданства был выше расовой или религиозной принадлежности. Декларация прав человека, пусть и почти через две тысячи лет, возвела нас на следующую ступень.

Трактовать человека как уникальную личность, а не как представителя группы, по силам только другому человеку; у институтов и государств с этим всегда будут трудности. Групповую принадлежность не могут не принимать во внимание страховые компании, государство при разработке программ компенсации меньшинствам и полиция с ее практикой «расового профилирования», весьма знакомой жителям, допустим, Москвы, отличающимся нестандартной внешностью. Прямым адресатом морали является не группа, а конкретный человек, и она предъявляет ему куда более строгие требования, чем страховой компании.

Алексей Цветков