|
27.12.2004 14:23 |
| |
Еврейский фольклор городского романса |
|
На прилавках «русских» книжных магазинов Израиля все еще лежит книга Псоя Короленко «Шлягер века». Вместе с книгой стихов продается компакт-диск: ведь Псой Короленко не только и не сколько поэт, но известнейший певец.
«Я очень маленький, я очень нагленький, / Я склизкий, мелкий, гадкий, словно вошь», – пишет о себе Псой Короленко, популярный московский сочинитель и исполнитель собственных песен. Он вправе смотреть на себя так, как подсказывают ему внутренняя свобода и обретенный жизненный опыт, вправе оценивать себя высокопарно или же с последним самоуничижением.
Уже начальные страницы сборника «Шлягер века» внушают любопытство, даже интригуют. Самоирония постоянно «работает» в стихах-песнях Короленко. Он вполне естественен со своими клоунскими ужимками и со своей романтичностью, и строфы его напоминают молитву, а порой – балаган. Человек, умеющий посмеяться над собой, осудить себя и плакать над прошлым, наивным и страшным, способен вызвать доверие.
Пишет ли Короленко стихи или прозу, поет ли со сцены, – кажется, он всегда ищет собеседника. Делится воспоминаниями, размышлениями о времени, признается в сокровенном. Умение быть собеседником – особое умение. Найти тех, кто им обладает, Псою Короленко удается не всегда. Сам он старается не быть скучным. Желание заинтересовать, желание поговорить и поспорить с читателем и слушателем привело его, как видно, к поискам подходящего жанра.
«Шлягера века» – первая столь полная бумажная публикация Короленко. К книжке прилагается компакт-диск с избранными студийными и концертными записями, в том числе таких хитов, как «Грустная песенка» («понемногу / выключился газ / слава Богу / тихо свет погас / больше света / лампа не дает / значит это / вечер настает») или «I Have A Dream» («мертвые долго глумились над живыми / и они у них работали типа тряпками половыми / ох тяжелая это работа / половою типа тряпкой для кого-то»).
Короленко нашел себя в своеобразном синтезе, которому нет названия. Смешал жанры? О нем пишут как о молодежном акыне, скоморохе и бодисингере. Он попытался соединить русский городской романс с еврейским фольклором, трюкачество – с философией, в некотором, разумеется, смысле слова. Теряют ли от этого его стихи признаки настоящей поэзии и прямодушие или приобретают глубину, – решать тому, кто читает его, кто слушает.
|
|
|