Первый клубный концерт Михаила Боярского обернулся подлинным триумфом и оказался неожиданно своевременным напоминанием о жанре «кинопесни».
Михаил Сергеевич Боярский прибыл в Москву не только для того, чтобы дать первый в своей жизни сольный клубный концерт. Он приехал поболеть за питерский футбольный фетиш – клуб «Зенит», который также впервые в своей истории стал обладателем российского Суперкубка, обыграв московский «Локомотив». От этого матча зависело многое – в том числе и в каком расположении духа появится на сцене артист.

А Михаила Сергеевича московская клубная публика ждала с нетерпением с самого момента объявления даты концерта.
Этот концерт до последнего казался несусветным анекдотом и поводом для многочисленных шуточек. Михаил Боярский в сочетании с пафосной клубной публикой – это еще не известная науке взрывоопасная смесь плюс непредсказуемые последствия. Но на деле, как выяснилось, не такая уж и неизвестная. Боярский на клубной рок-сцене далеко не новичок: еще до поступления в театральное училище он играл на клавишных и пел в «Кочевниках» – одной из первых советских рок-групп. А уже в бытность свою драматическим актером играл кавер-версии The Beatles в составе групп «Зарок» и «Сильвер». Из-за этого в предварявших концерт интервью артист особенно упирал на то, что выходит на сцену «Икры» именно как поющий драматический актер и собственные песни петь не собирается.

Если задуматься, то такая концепция выступления сегодня действительно актуальна. Ведь жанр кинопесни сейчас переживает в отечественном кино далеко не лучшие времена. И это в то время, что потребность в нем очевидна: достаточно вспомнить, что недавние «Свидетели» «Мумий Тролля» являются парафразом «Песни министра-администратора» из захаровского «Обыкновенного чуда».

Д'Артаньян всея Руси появился на сцене с незначительным двадцатиминутным опозданием, с улыбкой и гитарой – москвичам, по крайней мере тем, кто не болеет за «Локо», повезло.
Решив не гневить публику, Михаил Сергеевич вышел без обязательного зенитовского шарфа и спел про то, что «актеры сегодня мушкетеры, а завтра короли или шуты». После этого он извинился за то, что сыграть весь концерт под гитару не сможет из-за сломанных на съемках «Тараса Бульбы» пальцев. В результате большая часть концерта прошла под «минус». Второй песней стала «Ланфрен-ланфра», третьей – «Когда твой друг в крови».

Перед исполнением неотвратимого «Зеленоглазого такси» артист попросил устраиваться поудобнее рядом с водителем, на что переполненный зал ответил подлинной истерикой.
Именно на этой песне произошел перелом в драматургии выступления. Вопреки ожиданиям танцпол «Икры» в этот вечер оказался заполнен вполне обычной клубной публикой – молодыми людьми примерно до 30–35 лет. Конечно, с начала и до конца сета (если это можно так назвать) Боярского рев стоял такой, что вычленить какую-то одну эмоцию у собравшихся было невозможно. На первый взгляд, казалось, что над артистом попросту издеваются. Но именно на «Зеленоглазом такси» все изменилось: стало ясно, что смех вызван нисколько не презрением, а исключительно восхищением.

Дело тут вот в чем. Для всех собравшихся в силу возраста Михаил Сергеевич входит (вместе с, простите, Макаревичем, для примера) в ту категорию актеров, которые были всегда. Все они смотрели «Д`Артаньяна и трех мушкетеров», а некоторые – еще до первых походов в детский сад. И это не говоря уже о «Собаке на сене», «Доне Сезаре де Базане» и прочих «Новогодних приключениях Маши и Вити». В итоге эффект, произведенный появлением этой воплощенной мифологемы в зоне прямой видимости, был сродни первому походу на вьетнамский рынок в 90-е или просмотру фильма «Горбатая гора».

Вроде бы хохотать особо не над чем, но все равно почему-то безумно смешно.
Почти так же, как нестройный мужской хор, выводящий «в моем саду, ланфрен-ланфра, три соловья и ворон».

В итоге после «Такси» концерт пошел так, как и должен был: звучали всем известные песни про тигров, которые сели к ногам, сына, дочь, «Городские цветы» и «Все пройдет». Боярский травил байки про концерты в американских ресторанах и санаториях с пьяными гвардейцами и мушкетерами. Самой занятной и трогательной из них была, конечно, история про день рождения Жириновского, который попросил артиста спеть 7–8 раз про такси, но уже после шестого прослезился и расплатился. В какой-то момент невидимый Антон, отвечавший за музыку, поставил не ту песню. Зал ахнул.

«Ну что? Обосрался, да? Обосрался?!» – иронично отреагировал Боярский и продолжил петь.
Особняком среди всего этого пира духа стояла песня «Рассказ подвыпившего бомбардира» – печальная и длинная баллада про погибшего юнгу, оказавшегося влюбленной в капитана дамой. На ней зал было притих, но мгновенно воспрял на магической «тысяче чертей».

Ближе к середине выступления он все-таки не выдержал и схватил гитару, что бы спеть про «Констанцию» и «кота Матвея», а уж «Есть в графском парке старый пруд» на стихи Юрия Ряшенцева превратилась в чистую остросюжетную эротику.

Обязательная программа завершилась «Пора-порадуемся» и словами благодарности – расчувствовавшийся герой вечера сказал, что его никогда и нигде так не принимали, назвал концерт главным триумфом своей жизни и обещал вернуться.
Вернулся он спустя пять минут, чтобы спеть по второму кругу – ну да, снова «Такси» и «Ланфрен-ланфра». После этого, собрав немаленькую охапку цветов, уже безвозвратно ушел в гримерку.

Боярский не преувеличил – это был триумф и, возможно, один из самых эмоциональных концертов года. На выходе из клуба толпа только вышедших зрителей ждала Боярского, как какого-нибудь Чака Берри, а в районе Курского вокзала еще долго раздавались только спетые песни. В начале концерта один из слушателей, надсаживаясь, кричал: «» К этому и впрямь нечего добавить. Тысяча чертей!