 |
21.07.2005 16:14 |
| |
Хорошо ли на луне? |
 |
../news/21-07-2005_boobies.jpg Что хорошего в луне Если рядом нет никого, на кого бы падал лунный свет? Что хорошего в мечтах, которые осуществляются, Если твой любимый – это не тот, кто тебе снится? И поляна цикламенов – Разве счастье в том, чтобы пересечь ее одному?
Слова из этой песни 1920-х годов Инбаль Пинто и Авшалом Полак взяли в качестве названия своей новой работы. Их мечты осуществились: Инбаль Пинто и Авшалом Полак – супружеская пара молодых актеров, танцоров, хореографов, режиссеров, костюмеров. Дуэт двух людей искусства, соединивших все лучшие качества вышеперечисленных профессий, сумевших сделать из своих спектаклей эталон синтетического искусства, сценического синтеза балета и театра, дизайна и музыки. На днях они представили в рамках израильского балетного фестиваля "Занавес подымается" премьеру своей новой работы "Что хорошего в луне?". Работа эта, давно ожидаемая, вызвала легкий ажиотаж среди журналистов даже показом 5-минутного отрывка на предварительной презентации фестивальных спектаклей. К тому уже лет пять как у театра Инбаль Пинто образовалась собственная публика, которая ждет от труппы новых спектаклей - и таких, чтобы не разочаровывали ее, жадную до новых зрелищ околотеатральную толпу. В первую очередь публика ожидает все-таки хореографического зрелища, тем более что тексты в работах Пинто практически не используются. Оно и не нужно: движения танцовщиков выразительны настолько, что иногда кажется, будто они произносят со сцены прочувственные монологи, или перебрасываются острыми репликами, ожесточенно выполняя сложные па некого дуэта, или спорят с самими собой, с публикой, с залом и с целым миром. В работах Пинто и Полака всегда присутствуют сюжет, театральность и сильная ностальгия, что довольно странно для спектаклей молодых людей, родившихся в Израиле, стране, уроженцы которой слова ностальгия могут узнать разве что из старых книг, которые им некогда читать – слишком динамичная у них жизнь. Инбаль Пинто и Авшалом Полак также спорят, дискутируют с миром, но не агрессивно, а интеллигентно, при этом не идя на компромиссы и яростно отстаивая свою точку зрения на хореографию, режиссуру и задачи современного театра, который, прежде всего, по их мнению, должен быть ярким, визуальным драматическим зрелищем. Судя по тому, что около полугода назад эта пара была приглашена в оперный театр Висбадена в Германии для постановки оперы-барокко "Армид" Глюка (за декорации и костюмы к которой Инбаль и Авшалом были удостоены приза международного журнала "Опера") их точку зрения понимает и разделяет не только публика в Израиле, уже видевшая такие яркие спектакли как "Ойстер", "Бубиз" и "Упакованный", но и мировое сообщество, столь жадное на новые таланты.
Инбаль Пинто родилась в Нагарии, танцевала в ансамбле "Бат-Шева", училась на графическом факультете "Бецалеля", танцевала и ставила хореографию в Нью-Йорке, там же год изучала дизайн женских шляп ("Для чего?" – "Как для чего? Потому что мне это было интересно"). Ее спектакли "Бубиз" и "Ойстер" были признаны в Израиле лучшими в категории "балет" в 2000–м году. Помимо этого Инбаль ставила хореографию для различных трупп – балетных и театральных, в Израиле и за границей. В 2000-м году была удостоена приза "Бесси" в Нью-Йорке – приза, которым награждаются лучшие хореографы. В 2004 году получила аналогичный "Приз Ландау" в Израиле.
Авшалом Полак – партнер Инбаль не только по сцене и работе в театре, но и в семейной жизни – сын известнейшего израильского актера Йоси Полака, вырос в театре, впитал его атмосферу с детских лет, сыграл во множестве спектаклей, снимался в художественных фильмах и телесериалах, занимался режиссурой.
Инбаль и Авшалом не просто ставят спектакли: они создают особую драматургию, сценический язык, свой хореографический стиль, сами рисуют эскизы для костюмов и париков, строят декорации, продумывают освещение и монтируют саундтрек. Они - божки своего небольшого коллектива, хотя раньше были его рабами. Инбаль выступала на сцене и участвовала в своих же постановках.
- А сейчас вы танцуете?
- Нет. Я полностью прекратила танцевать после рождения ребенка. И не потому, что не смогла восстановить физическую форму, а потому, что поняла, что находится по эту сторону сцены, в зале, для меня куда интереснее, чем на сцене. В моей труппе столь прекрасные танцовщики, что я получаю громадное удовольствие, глядя на них со стороны, работая и споря с ними. Они – полноправные участники всех наших спектаклей, и немало мизансцен было изменено после их советов.
- То есть вы не диктатор. Но я видела, как на репетиции вы добивались абсолютного подчинения своим замыслам.
- Я – диктатор? Вовсе нет. Мы все делаем вместе в процессе диалога. Совместное творчество приводит к иным, более интересным результатам.
- Вы всегда сочетаете театр и хореографию. Но чего же все-таки больше в ваших работах?
- Хореографии. Все пошло от нее и на ней все основано, хотя драматическая база также очень сильна. Но мы сами не определяем наш стиль и не загоняем себя в рамки – просто делаем все сразу.
- Но все-таки, прежде всего вы - танцовщица?
- Я много танцевала, но у меня были в жизни периоды, когда я совсем не занималась балетом. Например, оформляла витрины или ставила современную оперу в Нью-Йорке. Но, ища себя, я всегда знала, что хочу соединить в своем творчестве – все.
- Хореографическую точность и театральную импровизационность? Но какие все-таки требования вы предъявляете к труппе в первую очередь – балетные или театральные?
- Балетные. Все постоянные участники нашей труппы – профессиональные танцовщики, а актеров мы приглашаем разных, в зависимости от спектаклей.
- Вы создали театр движения?
- Вот именно. Сумму, синтез всего, что я умею и хочу показать на сцене.
- Как вам удалось столь много успеть?
- Мне 34 года и у меня всего один ребенок. Если серьезно – я не считаю, что мы так уж много успели или что мы очень быстро работаем. Мы работаем много, а не быстро. Еще до этого года делали в театре буквально все, только портных нанимали. А с этого года у нас даже есть бухгалтер, раньше же нам приходилось заниматься и денежными вопросами – в основном ночами, поскольку днем репетировали. К тому же я не сразу пришла к окончательной идее синтеза: вначале перепрыгивала с место на место, с темы на тему. Но потом, угнездившись в своей нише театрального движения, начала работать довольно медленно, полностью погружаясь в процесс работы, вникая во все детали – от музыки до декораций.
- А почему вы сами не шьете костюмы?
- Никак не могу освоить швейную машинку, но думаю, что пора научиться.
- Ваши танцовщики получают зарплату?
-Да, это постоянная труппа и надо сказать, что не многие израильские ансамбли могут похвастаться таким положением. Мы работаем круглый год: репетиции, гимнастика, упражнения, гастроли, так что нашу труппу вполне можно считать постоянным театром. Хотя у нас нет помещения, нет своего дома. Танцовщикам негде оставлять вещи, не говоря уже о том, что костюмы и декорации хранятся на разных тель-авивских складах и у нас дома.
- Ваши работы очень литературны. Не проще ли все сказать словами?
- Мне – нет. Мои слова – это движение. Я гораздо точнее выражаю себя на сцене, а не на бумаге. Придумать новое движение – это сродни творчеству писателя, выдумывающему новый рассказ, новый сюжет. Для меня движение – это способ наиболее точно выразить свои мысли. В моих спектаклях есть театральные моменты, есть ситуационные, которые можно описать словами, придумать некий рассказ, но главенствует все-таки чистое движение. В балете, на мой взгляд, больше открытости и одновременно экспериментальности, абсурдности и тайны. Часто, смотря какую-нибудь пьесу в театре, можно просчитать сюжет с первых сцен. В современном балете это невозможно. Это куда как большая тайна, нежели современный театр.
- Как вы решаете проблему всех балетных ансамблей - нехватку танцовщиков – мужчин?
- Стараюсь ее преодолеть, подстраиваю хореографию под возможности труппы, хотя никогда не иду на компромиссы, ни в одной сцене. Иногда девушки танцуют мужские партии. Все наши танцовщики-мужчины – профессионалы, все закончили балетные студии, танцевали раньше в различных израильских балетных труппах. Я строю танец, учитывая структуру своего ансамбля, а ансамбль замечательный.
- Участники труппы в первую очередь актеры или танцовщики?
- Танцовщики, но все-таки с драматическими способностями, которые развиваются в процессе работы.
- Ваш театр - экспериментальный и модерновый. Как с этим сочетается музыка 20-30-х годов, откровенная ностальгия, сквозящая в каждой сцене? Откуда это?
- Не знаю. Я сама часто удивляюсь своей приверженности старой музыке. Может меня привлекает ее романтизм, мягкость, открытость чувств. Я действительно подвержена ностальгическим настроениям.
- Почему? Вы ведь живете в стране, где все изменяется ежечасно.
- Есть что-то неизменно для меня притягательное в 20-х годах прошлого века. Может эклектика тех лет, которая, впрочем, свойственна и нашему времени. Или наивность тех времен, когда люди пытались еще что-то найти в этой жизни. Новшества 21 века не очень-то меня привлекают, хотя, конечно, я пользуюсь мобильным телефоном. Но, несмотря на прогресс, меня прежде всего привлекают чувства и эстетика прошлого. Я не ухожу в пошлое – я проверяю будущее. Я не создаю работы в стиле 20-х годов. Используя давние романтические песенки или старые шляпки, я устремляюсь к новым поискам.
- Поэтому вы выбрали столь старую песенку в качестве заглавной темы?
- Да. В этой песне много романтики и фантазии о хорошей жизни, о тех местах, где может быть хорошо.
- Как вы сочетаете хореографическую педантичность с театральной эскападой? Игру актеров с гибкостью танцовщиков?
- Я и от актеров добиваюсь абсолютной точности. Движение и самовыражение на сцене для меня неразрывны. В движении уже есть театральность, торжественность, специфичность. Все зависит от того, как это преподнести. Но мы собираем столь много материала, прежде чем приступить к постановке, что в этом материале уже есть все – и точность и свобода.
- Вы волнуетесь перед премьерой или достаточно уверены в себе?
- Я очень переживаю и это совсем не связано с чувством уверенности. Любой сценический процесс волнителен. Мы представляем публике в большом зале новую работу, которую никто не видел, которая постепенно выкристаллизовывалась в небольшом репетиционном зале, в интимной закрытой атмосфере. Зрители видят спектакль иначе, чем его участники. Встреча с публикой – это всегда начало чего-то нового, очередного витка работы над тем же спектаклем, которая может продолжаться еще несколько месяцев, может даже год.
- Как вы относитесь к тому, что у вас уже есть постоянная публика, которая явно ожидает чего-то в стиле "Ойстера" – наиболее популярной вашей работы?
- Никак. Я знаю об этом, но не подстраиваюсь к вкусам публики и не пытаюсь повторить прежние работы, все время ищу что-то новое, хотя помню высказывание о том, что делая новое, мы повторяем себя в разных вариациях. Но все-таки я надеюсь, что наши работы разнообразны. Я не хочу возвращаться к тем точкам, где уже побывала. Мой поиск – это поиск новых, других миров, иных фантазий.
Маша Хинич
|
|
|
Навигация по порталу: 
