|
Елена Долгопят — писатель, сценарист, хранитель рукописного фонда Музея кино, автор шести книг и пяти сценариев, по которым сняты фильмы (из недавних — телесериал «Неопалимая купина»). А также сочинитель, награждённый медалью журнала «Знамя» и пишущий в собственном жанре «русского Твин Пикс».
Ее особый индивидуализм подметил и Леонид Юзефович: «Каждый рассказ Елены Долгопят неповторим и может принадлежать только ей. Даже те, где присутствует элемент фантасмагории, воспринимаются не как фантастика, а как возведенная в степень обыденность». Вот и мы не удержались и поговорили с прозаиком о ее творчестве.
Галина Калинкина: Елена, вас считают мастером короткой прозы. Большая форма для вас — это препятствие? Почему вы за неё не берётесь?
Елена Долгопят: Не знаю, как объяснить, даже самой себе. Вот есть дома высокие, много этажей, а есть маленькие. Роман — небоскреб, рассказ — погреб, к примеру. Есть и другое сравнение (не мое) — рассказа — со стихами.
Мне бы хотелось написать что-то эпическое, но не получается. А может быть, мои рассказы — части романа, кирпичики этого самого небоскреба, моего, единственного. Такая башня, которую я возвожу. Всё ближе небо. Не знаю.
Вы автор шести книг. Могли бы дать своим книгам эпитеты? Изнутри.
Елена Долгопят: Первая. «Тонкие стекла». Нежданная. Счастливая. Легкая. Нежная. Спасибо Инне Харитоновой.
Вторая. «Гардеробщик». Книга мне нравится, обложка расстраивает. Никакого отношения к книге. Недооцененная книга. Таинственная.
Третья. «Родина». Ну очень долгожданная. Спасибо Юлии Селивановой. Уже и не верилось, что будет. Принесла некоторую известность (финалист Нацбеста), счастливое знакомство с Леонидом Юзефовичем. Чудесный поздний ребенок, — так думаю о ней.
Четвертая. «Русское». Спасибо Вадиму Левенталю. Обожаю эту книгу. Она прекрасна. Очаровательна. Восхитительна. Обложка мягкая, но сделана очень хорошо, с такими очень удобными клапанами. Темно-синяя, с ангелом, играющим на трубе. Эта книга о любви. О моей любви к людям. Вот так.
Пятая. «Чужая жизнь». Значимая (для меня). Первая книга, изданная в редакции Елены Шубиной. О непроницаемости другого человека. Даже близкого. Даже самой себя (для себя же).
Шестая. «Хроники забытых сновидений». Книга о двух головах (дракон о двух головах). Или о двух полушариях одной головы (моей). Первое отвечает за вымысел, второе — за документ. И одно без другого быть не может. О связи жизни и фантазии. О времени, о моем собственном времени.
В детстве нас учили: «читать чужие письма нельзя». А вам по роду деятельности приходится. Возникало ли ощущение подглядывания или настолько уж личные письма не попадались?
Елена Долгопят: Личные, интимные письма попадались, но ощущения подглядывания не было. Наверное, я лишена этого стыда: подглядывать. Да и людей этих нет на свете. Я читаю и воскрешаю их в своем воображении. Они становятся вдруг живы. Это чудо.
Где приходят вам в голову истории, идеи рассказов? Предполагаю, что это курсирующая между Москвой и Подмосковьем электричка, но так ли?
Елена Долгопят: И в электричке, и дома (за письменным столом или за столом на кухне, или на диване), и на остановке в ожидании автобуса.
Чьё творчество из российских или зарубежных прозаиков вызывает у вас здоровую авторскую зависть? В связи с чем?
Елена Долгопят: Леонид Юзефович, Александр Мелихов, Дмитрий Данилов. Пусть будет трое. Они мощные. Как ракеты. А я качу на велике. Но когда читаю их книги, оказываюсь высоко, далеко, дух захватывает.
Денис Драгунский. Чистая радость его читать. И такое впечатление легкости, простоты.
Почему писателю так важно выходить за грани реальности? И происходили ли в вашей собственной жизни мистические случаи, которые потом легли в основу текстов? Или ваша жизнь протекает в абсолютно реалистическом жанре без примеси мистики?
Елена Долгопят: В этом вопросе мне чудится ошибка. Как будто реальность — это что-то такое простое, немного скучное, чуть припорошенное пылью, все про нее (реальность) известно, надо выйти за ее рамки и тому подобное. Да я-то как раз чувствую (и пытаюсь передать) странность этого мира. Реального. Разве я его в состоянии исчерпать? Выйти за грань. А где она, эта грань? В каком направлении идти? А мистика и прочая фантастика для меня что-то вроде метафоры, способ рассказа, приём.
Сергеем Гандлевским подмечено: «Быт — это наше спасение, если бы не он, то мы весь свой век прожили бы глядя в лицо метафизике. Если вещь испортили в химчистке, то страх смерти на какое-то время отступает». Не страшно ли порою самой от своих историй?
Елена Долгопят: Мне кажется, быт не только спасение, но и ужас. От которого спасает вымысел. Свой или чужой. Мне не страшно от моих историй, они меня освобождают. От страха. От скуки.
Если бы не писатель, не сценарист, то кто? Кем вы могли бы легко представить Елену Долгопят? Поэтом-хайдзином? Делопроизводителем, кропотливо сшивающим бумаги в дела? Актрисою? Хирургом?
Елена Долгопят: Да кем угодно — только, пожалуй, не хирургом. Но это была бы другая я. Другой вариант меня. Важно, чем ты занимаешься. Дело формирует душу (наверное).
Многие молодые авторы сегодня с лёгкостью называют себя писателями. Когда вы смогли сказать себе: я писатель? И какие качества вас более всего раздражают в нынешних авторах соцсетей, Дзена и так далее?
Елена Долгопят: Я осознала — скажем так — себя писателем лет в сорок. Поняла, что это и есть мой способ жить. Меня не раздражают авторы в Интернете, нисколько. Хочешь — читай, не хочешь — проходи мимо. Полная свобода. Иногда нахожу восхитительные записи не-писателей. К примеру, искала воспоминания о солдатах восьмидесятых годов и наткнулась на потрясающий рассказ: живой, интересный. Просто человек вспоминал свою молодость, как служил в ГДР.
Мистика, фэнтези, хоррор и детектив сейчас, кажется, самые популярные жанры. Насколько вашему кредо соответствует следование мейнстриму?
Елена Долгопят: Невозможно писать о том, к чему не лежит душа. Чистая фантастика — не мой жанр. Как и чистый детектив. У меня просто не получится. Пишу о том, что хочу и как хочу. Другой вопрос, почему я хочу именно это, а не что-то другое.
Роман Сенчин говорит: «Мне сложно писать о тех временах, когда я не жил». Откуда выросла проза Елены Долгопят? С кем ваша проза сейчас резонирует из классиков или современников?
Елена Долгопят: Мне тоже легче писать о тех временах, которые я видела своими глазами. Но почему-то шестидесятые годы (к примеру) мне близки, как будто я тогда тоже была на свете. Не знаю, почему. Или знаю, но не готова сейчас ответить.
Проза выросла из всего, из жизни, попросту говоря. Из моей жизни.
Резонирует с Дмитрием Даниловым. Для меня это несомненно. С Добычиным, наверное. С Казаковым (смею надеяться).
Нужно ли автору включать самоцензуру?
Елена Долгопят: Она сама собой включается, мне кажется. Или не включается.
Не могу не спросить: приходится ли писателю мимикрировать на время в сценариста, и наоборот? Это неудобно?
Елена Долгопят: Это другой вид работы — писать сценарий. У меня есть к этому виду работы склонность. Я пишу первый вариант сценария с удовольствием, но понимаю, что непоставленный сценарий не стоит ничего. Понимаю, что, скорее всего, даже если сценарий снимут, половина моих находок пропадет, сгинет. Но все же работать с другими людьми бывает интересно, интересно работать именно над фильмом. А писать рассказ — дело интимное.
В некотором роде ваша служба хранителем рукописного фонда Музея кино — это работа верификатора. Человеку, далёкому от архивного дела, такая деятельность представляется образно схожей с поисками археологов, вскрывающих породу и вознаграждаемых найденным артефактом. Какую находку из фонда кино вы называете самой значимой?
Елена Долгопят: Когда-то я разбирала архив переводчицы Изабеллы Германовны Эпштейн (она работала в Союзе кинематографистов), и там было огромное собрание писем ее отца, микробиолога Германа Вениаминовича. Весь XX век, все войны и революции, семейная переписка, любовные сюжеты, чего там только не было. Даже письмо о премьере «Пиковой дамы» Протазанова, 1916, кажется, год. Для меня всё значимо — и рассказ о фильме, и автографы Бунина (из этого же архива), и открытое письмо простым карандашом из германского плена. И открытка с детскими каракулями. Все значимо. Для меня.
Игорь Губерман в свежих гариках сетует на бесполезность начитанности: «Я бурно жил и нечестиво, мы все тогда чуть обезумели, и груды благостного чтива нас никого не образумили». Хочется узнать ваше мнение на этот счёт.
Елена Долгопят: Читаю не так много, как хотелось бы — если не считать чужих писем. И не так быстро, как хотелось бы. Но жизни без чтения, без литературы не мыслю. Но я знаю умных, глубоких людей, которые не любят читать. Им это неинтересно. У них другой способ жить. Но воздействие (а лучше — влияние) литературы не обязательно должно быть непосредственным. Всё взаимосвязано, ты можешь не знать, кто такая Наташа Ростова или Гарри Поттер, но они все равно на тебя влияют. Назовем это влиянием энной степени. Автор: Галина Калинкина
|
Навигация по порталу: 
