Альцгеймер у моего папы начался вскоре после переезда в Израиль в начале 1990 года. Не буду рассказывать, что пережила моя мама и все мы, прежде чем решились поместить его в Бейт-Авот. По-русски, это дом престарелых. Маме было это особенно трудно, с нашими советскими еще понятиями про «сдать мужа в богадельню», да как такое вообще можно сказать родным? Однако пришлось. Теперь уже это никого не удивляет. И вообще, приличный Бейт-Авот не хуже хорошей гостиницы. А тут еще потрясающий вид, и здание, впаянное в невысокие иерусалимские горы, в Гиват Шауль, на самом въезде в Иерусалим. В общем замечательное место и прекрасный, вышколенный и усердный, в основном русскоговорящий персонал.

Первое время я все порывался объяснить медсестрам, что папа на самом деле блестящий инженер, изобретатель и спортсмен. Что это только сейчас он такой...

Но старший медбрат Слава сказал: «Вот видишь того, в углу? Он был личным секретарем Бен-Гуриона. Восемь языков. А вот тот – он указал на джентльмена в строгом черном костюме, стоящего посередине зала в позе покосившегося восклицательного знака – англичанин, знаменитый профессор-химик. Его последняя книга как раз выходит из печати. А костюм он скоро снимет, увидишь». И точно, через неделю профессор уже ходил по коридору в пижаме, как все.

Сидельцы в отделении тоже в основном были русскоговорящие, что может показаться странным, ведь за место в отделении нормальные израильтяне платили огромные, по нашим меркам, деньги. Но мы, нищие «олим», находились там практически бесплатно.

Как бы грустно ни было в этой Обители, случалось и смешное. Как-то появился новый пациент, относительно молодой, очень беспокойный – все ходил по коридору взад-вперед, и вдруг решительно открыл дверь кладовой и тут же с порога стал мочиться на мешки с бельем для прачечной. К нему пулей подлетела санитарка и развернула его за плечи, ласково приговаривая: «Ах, Володя, ну какой же вы м*дак». Или вот посадил папу за стол кормить, а перед ним со своим подносом сидит благороднейшего вида старая дама. Орлиный нос, седина с чернью, как у Голды Меир, поджатые губы и надменный взгляд. Я папу кормлю с ложки, а он тоже участвует в процессе – своей вилкой пытается подцепить зеленый горошек в тарелке у строгой Леди. А та в свою очередь, величаво поджав губы, ковыряется в папином шницеле.

Когда я кормил папу обедом, то обычно брал еще дополнительное чистое полотенце, чтобы в конце использовать его как большую салфетку. Повесил его на спинку соседнего стула. Покормил, беру полотенце, и тут же слышу строгий окрик:

– Вы что это себе позволяете? А ну-ка положите полотенце на место!

 Вижу – напротив кто-то в пижаме из новеньких. Ну, делаю вид, что не слышал, а он мне:

– Положите на место сейчас же, иначе я позову кого-нибудь!»

 Проходящий мимо медбрат Слава серьезным таким тоном говорит:

– Виктор Олегович, что это вы? Будете так себя вести, мы вас выведем из состава партбюро! 

Тот испуганно:

– Простите, ну я же не знал, что товарищ свой, из низовой организации...

Когда все это было... Папы давно уже нет. Сейчас моему старшему внуку почти столько, сколько дочке было тогда. Я был молод – ну, относительно молод – сорок плюс, энергично оттаптывал свою поляну, работал как подорванный, спал на стульях в перерывах ночных испытаний турбин (хотя, по опыту работы на Южной ТЭЦ в Ленинграде, лучше всего спать в носилках – проверено), делал карьеру.

А вчера к нам зашел человек из «переписи населения» – анкеты, опросники всякие. Я надул было щеки рассказывать о своем жизненном пути, успехах и достижениях, а он, узнав, что я уже не работаю, стал спрашивать исключительно про мою трудящуюся жену. Я им, стало быть, уже не интересен. Вышел в тираж. А я может, Фиделя Кастро видел, как тебя! Sic transit gloria mundi...*

P.S. И да, я-таки общался с Фиделем. Молодым. Он приезжал в Ленинград в 62-м, кажется, и наша 199-я школа, что в самом центре города, на площади Искусств была на пути его следования... Естественно, всех школьников младших классов вывели на улицу с флажками встречать Команданте, и когда он проходил мимо нас, то поскольку мне не достался флажок, я стоя в первом ряду, отдал ему честь. Он остановился, огромный такой, вытянулся, сделал серьезное лицо и тоже отдал мне честь. Вот так-то.

«Пройдет много лет, и полковник Аурелиано Буэндиа, стоя у стены в ожидании расстрела, вспомнит то далекое утро...»

Первоисточник: news.jeps.ru »