Хорваты обожали эту малышку – рукоплескали ей в театре Загреба и прочили большое будущее в Голливуде. А потом легко сдали нацистам. Лея Дойч умерла от разрыва сердца ещё в поезде в Освенцим – ей было 15 лет.

Сегодня имя Леи Дойч, юной актрисы из Загреба, не особенно известно, а ведь когда-то её называли хорватской Ширли Темпл. И вся Хорватия, входившая тогда в Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев, была уверена, что именно эта девочка принесёт мировую славу родной земле. И действительно, слава Леи Дойч, с пяти лет игравшей в постановках Мольера и Шекспира, вышла далеко за пределы её маленькой родной страны – об актрисе-вундеркинде даже был снят французский документальный фильм.

Однако в Хорватии, ставшей самостоятельной, маленькой гениальной актрисе места не нашлось. Лея Дойч была еврейкой, а созданное в 1941 году усташское пронацистское государство не просто легко сдало своих евреев Гитлеру, но и само активно участвовало в геноциде. Сначала Лее Дойч запретили ходить в школу и в театр, который прославил её и который прославила она. После войны одноклассники Леи вспоминали, как девочка с нашитой на пальто жёлтой звездой часами с тоской смотрела на двери здания, где некогда ей рукоплескали, а теперь не позволяли даже войти. Но, конечно, отлучением от сцены дело не кончилось. В 1943 году Лея и её близкие в вагоне для скота были отправлены в Освенцим. Лея, у которой было больное сердце, умерла ещё в поезде. Ей было тогда 15 лет. Её мать и младший брат позже погибли в лагере.

Писатель Миленко Ергович вначале хотел написать биографию Леи Дойч, но столкнулся с тем, что информации о маленькой актрисе почти не было. Да и все её знакомые не стремились вспоминать о девочке – непонятно, было ли причиной их молчания равнодушие или невыносимый стыд. «Начав углубляться в тему, чтобы кратко описать жизнь Леи Дойч, я столкнулся с тем, что люди не хотели о ней говорить, и я, возможно, понял, почему это происходило. Если уж они и соглашались что-то сказать, то делали это с муками, с трудом, переходили на общие слова. В таком большом городе, как Загреб, не сочли нужным назвать что-нибудь именем Леи Дойч. Люди хотят всё забыть – ну что ж, по крайней мере, это лучше, чем оправдывать себя», – пишет Миленко Ергович в послесловии к роману «Руфь Танненбаум».

Вместо биографии реальной девочки Миленко Ергович написал исторический роман, прототипом заглавной героини которого – Руфи Танненбаум – и послужила Лея Дойч.

Впрочем, Руфь Танненбаум – маленькая гениальная актриса из еврейской семьи – не главная героиня романа Миленко Ерговича. Она появляется на страницах романа не так часто, как другие персонажи: ее родители, дед, хорватские соседи. О самой Руфи мы знаем только, что это живая, своевольная девочка, влюблённая в театр. В центре же – история семьи Танненбаумов, их жизнь в предвоенные годы в Загребе. Да, пожалуй, как раз сам Загреб – еврейский и нееврейский – и есть главный герой романа. Загреб и медленно подступающая к нему Катастрофа. Война.

Перед нами очень атмосферная и страшная книга. Стилистика выдерживается на грани между традиционным реализмом и магическим, глубину действию придают вставные новеллы-притчи из балканской и еврейской истории. На страницах романа «Руфь Танненбаум» то и дело случаются маленькие чудеса. Например, во время голода варево из пойманных на улице голубей превращается в целебный бульон из семидневных цыплят. Но все-таки главенствует в романе чувство страха, и это заставляет вспомнить автора, тоже писавшего о жизни европейских евреев в начале Второй мировой войны – Леона Фейхтвангера. Помните его трилогию «Зал ожидания»? Там слепота людей, самообман, оцепенение, нежелание смотреть в лицо обстоятельствам и неготовность менять свою сложившуюся жизнь.

Родители Руфи – Соломон Танненбаум и его жена Ивка – вообще отказываются чувствовать себя евреями, воображают себя благородными загребскими господами. При этом и Загреб для них – лишь отражённая, несовершенная Вена, не свершившаяся Европа. Соломон настолько теряет связь с реальностью, что будучи мелким чиновником, по сути, еврейско-хорватским Акакием Акакиевичем, вдруг начинает изображать из себя хорватского дворянина Эмануэля Кеглевича, да так убедительно, что к его мнению прислушиваются даже местные бандиты: «Хотя Соломон Танненбаум был мужчиной хлипким, мелким, с куриной грудью и вечно горбившимся, стоило ему превратиться в Эмануэля Кеглевича, как он начинал вызывать глубочайшее уважение даже у самых закоренелых дебоширов, спекулянтов и бандитов. Стоило ему во время ссоры поднять руку, будь тут хоть десять человек, они замолкали, чтобы услышать, что он скажет и какое вынесет решение». Эта двойственность, нежелание быть собой передается и Руфи и оказывается основой её актёрского таланта. Но это же ведёт семью Танненбаумов к гибели.

В Европе вовсю свирепствует Гитлер, и мудрый отец Ивки, Авраам Зингер, прекрасно понимает, что в скором времени ждёт его и его близких. Он продаёт свою лавку. Вырученных денег должно хватить на три билета до Америки – дочери, зятю и внучке. Сам он спастись даже не надеется. Однако Танненбаумы, опьянённые успехом своей маленькой хорватской Ширли Темпл, не хотят слушать старика. И таковы не только они, но и почти все загребские евреи, придумывающие самые нелепые аргументы, только бы не расставаться с любимым городом и привычной бедняцкой, зато почти европейской жизнью: «Мы, господин мой, так бедны, что Гитлеру на нас наплевать. Если что-то и начнется, с нашими соседями у нас проблем не будет, у них нет причин нас предавать, настолько мы бедны, мой господин».

Однако соседи оказываются не столь благодушны. Шаг за шагом показывает Миленко Ергович деградацию семьи Мориней. Робкие, доброжелательные и бездетные люди, они влюблены в свою гениальную маленькую соседку Руфь и мечтают стать ей вторыми родителями. Однако под влиянием пропаганды и вседозволенности они постепенно превращаются в военных преступников-усташей, теряют своё подлинное «я».

В послесловии к своему роману Миленко Ергович пишет: «Руфь Танненбаум – это не Лея Дойч, у нее нет ни одной ее черты, она не играла в ее спектаклях. Родители Руфи и ее дед не имеют никакого сходства с семейством Дойч. У них разные и социальный контекст, и отношение к своему еврейству. Танненбаумы – это литературные образы, не имеющие прототипов среди людей, которые когда-то жили, но конкретное место и время списаны с жизни в конкретном месте и времени. Место и время не выдуманы». И действительно, перед нами роман, скорее, не о людях как таковых, а о том, что делают с этими людьми место и время.

Реальные же Дойчи, насколько мы можем судить, чётко осознавали происходящее и пытались бороться. Поклонники и коллеги Леи хотели связать её семью с партизанами или перевезти в Палестину, но и то, и другое не удалось. Нашёлся даже молодой человек из усташей, предлагавший фиктивно жениться на Лее, чтобы спасти её от депортации, но на этот шаг родители не решились.

Степану – отцу маленькой актрисы – единственному из Дойчей удалось выжить: под видом страдающего трахомой пациента до конца войны он скрывался в местной больнице. Умер Степан Дойч в 1959 году, на его надгробии в еврейской части загребского кладбища Мирогой поместили фотографию Леи, хорватской Ширли Темпл, о которой её родной город хотел бы забыть.

Первоисточник: jewish.ru »