Вчера я пыталась объяснить, почему мне кажется неудачной инсталляция Марины Абрамович в Бабьем Яру, и поняла, что бесконечно возражать людям, которые пишут «да это же концептуализм, вы просто ничего не понимаете», бессмысленно. Лучше рассказать о проекте, который, в отличие от работы Абрамович, когда-то очень сильно меня задел. Начать придется издалека и частично пересказывая историю, которой я уже когда-то делилась. 

Я выросла на рассказах бабушки о Бабьем Яре. Она жила всего в нескольких кварталах, и в день, когда всех евреев позвали собраться в назначенном месте, пошла провожать туда двух своих лучших подружек. Да, звучит немыслимо, но тогда же никто не знал, что в такие места не стоит никого провожать. 

Подружки, как и бабушка, были подростками и сестрами. В хаосе войны они почему-то остались без родителей и шли одни. А с ними и моя бабушка, Лена Луговая. Проходя по нынешней улице Артема, они весело спорили о том, куда же их отправляют – в народе была уверенность, что евреев обязательно куда-то увезут. Не знаю, что двигало бабушкой и почему она не остановилась, дойдя до ворот, которые немцы сколотили на подходе к Яру.

Она всегда как-то путано об этом рассказывает. Может, поссорилась с мамой и хотела убежать, кто их поймет этих тринадцатилетних девчонок. В результате Лена оказалась за воротами, откуда уже никому не было обратной дороги.  Но тут ей неожиданно очень повезло. Правда, сама она это не сразу осознала. Бабушка была рыже-русой и, увидев ее светлую косу, немецкий солдат вдруг истошно заорал «Нихт юде!» и, больно ударив ее прикладом винтовки, выбросил на улицу, за эти злосчастные ворота. Бабушка рассказывала, как ей было обидно, что ее выкинули, и как она, возвращаясь домой, все думала, куда же все-таки повезут ее подружек. 

Уже через пару часов стало ясно, что никто никого никуда не повезет. Первыми об этом узнали соседские дети. Они гуляли вокруг Яра, услышали странные звуки, залезли на дерево и увидели страшное.  В тот же вечер, по той же улице, по которой утром бабушка шла провожать подружек, но уже в обратном направлении ехали немецкие солдаты на мотоциклах с колясками. И водителей, и пассажиров тошнило. Обочины дороги были все заблеваны. Такая маленькая противная подробность, но она всегда меня почему-то очень сильно цепляла. 

Следующие дни семья бабушки провела в аду. Ну как семья – то, что от нее осталось. Отца расстреляли еще в 37-м, а мать с двумя детьми выселили из квартиры. Они перебрались в подвал того же дома, но это не понравилось местному дворнику, который, видимо, имел на подвал свои виды. Когда начались расстрелы в Бабьем Яру, он все угрожал сказать нацистам, что бабушкина мама – якобы еврейка. Дворника нейтрализовали всем двором. А евреи дни напролет все шли и шли в Яр, уже зная, что их там ожидает. Женщины из бабушкиного двора стояли вдоль дороги и плакали. 

А дети жили своей жизнью. Бегали, исследовали ад со стороны. В какой-то из дней, наверное, когда уже окончились расстрелы, бабушка и ее приятели по двору пробрались поближе к месту трагедии и обнаружили там огромную гору одежды. Перед расстрелом людям приказывали раздеться. И тут произошла жуткая вещь. Уже зная, что произошло с владельцами этих вещей, моя бабушка увидела в этой горе тряпья маленькую красивую муфточку. Ребенок, измученный войной, голодом, жизнью в подвале и в местной школе, где семье врага народа приходилось спать прямо на партах, девочка, у которой еще несколько лет назад нквдисты забрали все зимние вещи, она вдруг потянула руку и схватила эту теплую муфту. Когда она принесла ее домой, у обычно спокойной и добродушной матери случилась истерика. Чуть ли не впервые в жизни она ударила дочку и стала ужасно рыдать. Муфту бабушка вернула на ту же гору вещей, а эту минутную слабость не может забыть и простить себе до сих пор, до своих девяноста трех лет.

В 2010 году на выставке Monumenta в парижском Гран Пале художник Кристиан Болтански представил свою инсталляцию «Personnes», что в переводе с французского может означать «личности, люди, кто-то» ли же просто «никто». В огромном зале были расчерчены площадки, то ли могилы, то ли контуры домов, на которых лежала чья-то одежда. По центру высилась гигантская гора – тоже из одежды. Бездушный робот с клешней, как в автоматах в луна-парке, которые никогда не дают выиграть ничего стоящего, монотонно захватывал одежду с площадок и безмолвно переносил ее на общую кучу. Простой и при этом мощный образ. Убаюкивающая и в то же время невыносимо ужасная картина. Образ не только Холокоста, но и всех геноцидов и массовых преступлений, где жертвы обесценены и доведены до статуса комочка тряпья на общей куче. А если смотреть шире – гностический рассказ о мире, лишенном надежды на благого создателя, где правит материализм как он есть, а от человека по итогу остается буквально одна лишь материя.

Это сильная и душераздирающая работа, в отличие от притянутых за уши кристаллов Абрамович, которые ни о чем и ни к чему. Но даже произведению уровня этой вещи Болтански, наверное, не место в Бабьем Яру. . Тишины, пустоты, деликатности и немного дающего хоть какую-то надежду света. Барочные излишества только обнажают невозможность разговора о преступлениях против человечества.

Первоисточник: jewseurasia.org »