"Человек может положительно относиться к иммиграции в целом, но считать, что она увеличивает преступность, что иммигранты забирают рабочие места"... Исследование Маргариты Тарайкевич на тему антииммигрантских настроений у выходцев из СНГ - с неожиданными результатами: "Мы нашли, что нет оснований говорить о какой-то особо катастрофической ксенофобии русскоязычных или постсоветских людей – во всяком случае, по сравнению с жителями Западной Европы". 

Мы применили количественный анализ к текстам в соцсетях. Для этого мы сохранили отдельно посты, выбранные случайно (путем сохранения каждого десятого поста), где содержались (как в самом посте, так и в комментариях под ним), те ключевые слова, по которым мы осуществляли поиск (“мигранты” и др.). Найденные тексты мы скопировали в таблицу. Получилась коллекция из 425 комментариев.

Среди них оказалось чуть больше «промигрантских» комментариев,  чем «антимигрантских». Хотя и стоит отметить, что, если убрать комментарии Марины Новиковой, одной из лидерок «Русского Дома в Бельгии», которая проводит значительную просветительскую и интеграционную работу среди русскоязычных, и ещё одного человека, — то «промигрантских» комментариев становится даже чуть меньше, чем «антимигрантских». С одной стороны, если всего лишь два человека могут изменить общую картину, то это заставляет сомневаться в репрезентативности подборки комментариев; но, с другой стороны,  возможно,  это показывает,  что и один-два человека могут сильно менять сообщество, если они достаточно идейны и активны. Тем более что общая картина так или иначе остаётся примерно одинаковой: приблизительно равное количество «промигрантских» и «антимигрантских» комментариев, и при этом около половины, и даже большую часть, составляют комментарии, которые мы бы назвали «нейтральными», так как в них никак не выражалось отношение к иммиграции, а говорилось о другом, о чём тоже стоит сказать особо.

Один-два человека могут сильно менять сообщество, если они достаточно идейны и активны.

Например, среди “нейтральных” комментариев нередки тексты о собственном опыте эмиграции и стрессе, с ним связанном. Нередки посты с предложением помощи психолога для преодоления этого стресса. Также мы рассуждаем о плюсах и минусах жизни в Бельгии, о трудностях и разочарованиях, о специфических проблемах.  Много запросов на советы в специфических жизненных ситуациях; происходит интенсивный обмен информацией. Причём впечатляет то, насколько участливо постсоветские иммигранты относятся друг ко другу, когда речь идёт о каких-то проблемах,  как щедро делятся информацией, – в частности, административной, юридической и пр.

Это хорошая иллюстрация роли диаспоры в интеграции иммигрантов. При том, что слишком часто мы воспринимаем интеграцию только как слияние с принимающим обществом, и подозрительно относимся к существованию сплоченных этнических сообществ, считая их препятствием в интеграции, — на практике иммигранты (вообще, а не только из стран СНГ) очень много делают для интеграции друг друга, и в этом велика роль диаспор, религиозных общин и т.д.

Впечатляет контраст того, как мы, русскоязычные, можем разругаться по какому-то социальному или политическому вопросу, — и как потом открыто и щедро обмениваемся полезной информацией, с огромным доверием делясь своим опытом, деталями своей ситуации! Тут надо сказать и то, что, когда у меня какие-то проблемы и нужда в информации — я прихожу с вопросами в ту самую русскоязычную группу,  в которой вчера собачилась за политику, и получаю много полезных советов вкупе с поддержкой.

Вторая часть нашего исследования основана на опроснике, предложенном в тех же самых группах в соцсетях,и содержащего  вопросы, касающиеся иммиграции, а также политических взглядов, демократии и Евросоюза.

Взгляды человека,  как правило, сложны, и нередко сочетают в себе и ксенофобские предрассудки, и установки на инклюзивность и открытость.

Отношение к иммиграции наших респондентов, — которым мы чрезвычайно благодарны за помощь! – мы определяли по двум критериям. Первый – это ответы на вопросы, частично вдохновленные опросником Всемирного исследования ценностей, которые мы считаем индикаторами про- или антииммигрантских настроений. Это, с одной стороны, утверждения, которые мы считаем маркерами положительного отношения к иммиграции : «Интеграцию иммигрантов в бельгийское общество можно в целом назвать успешной», «Иммиграция,  в целом,  полезна для бельгийской экономики»*, «Бельгия должна помогать беженцам», «Необходимы дополнительные меры борьбы с дискриминацией иммигрантов», «Иммигранты должны иметь равный доступ к образованию, здравоохранению и социальным защитам», «Иммигранты обогащают культурную жизнь страны»*, «Иммигранты приносят новые идеи,  способствуют прогрессу и инновации»*, — и, с другой стороны, те, которые мы считаем маркерами антииммигрантских настроений: «Иммигранты прилагают недостаточно усилий для интеграции», «Иммигранты обременяют систему социальных защит», «Иммигранты забирают у местных рабочие места»*, «Необходимы дополнительные меры борьбы с нелегальной иммиграцией», «Иммиграцию нужно строго ограничивать»*, «Иммигранты увеличивают преступность»*. Степень согласия с каждым из этих утверждений предлагалось отметить на пятибальной шкале, на которой “1” означало полное несогласие, “5” – полное согласие. (Отсутствие ответа мы во время обработки данных засчитали как цифру “3”, позволив себе считать отсутствие ответа за «нейтральный» ответ, нечто среднее между согласием и несогласием). А затем мы от среднего арифметического согласий с «промигрантскими утверждениями» вычли среднее арифметическое согласия с «антимигрантскими». Позиция тех  респондентов, у которых получилось отрицательное число ниже -1, были маркирована как «антимигрантская»; от -1 до 1 – нейтральная; выше 1 – «промигрантская». Сделав аналогичный подсчёт только по вопросам, взятым из WVS, а также отдельно по добавленным нами вопросам,  мы с удовольствием обнаружили корреляцию в 71%, что сочли признаком валидности нашего опросника. Корреляции ответов на «промигрантские» и «антимигрантские» вопросы была обратной: -54%. Отсутствие полной обратной корреляции можно объяснить тем, что взгляды человека,  как правило, сложны, и нередко сочетают в себе и ксенофобские предрассудки, и установки на инклюзивность и открытость.

Второй наш критерий более прост. Это ответы на вопросы, вдохновленные опросником «Евробарометра» (что позволяет сравнить отношение наших респондентов с отношением бельгийцев в целом): «Как вы относитесь к иммиграции в Бельгию граждан других стран ЕС», и «Как вы относитесь к иммиграции людей из стран, не входящих в ЕС». Отрицательное или положительное отношение тут также предлагалось отметить на пятибальной шкале.

Надо сказать, что ответы респондентов на эти вопросы слабовато коррелировали с результатами первого метода: корреляция составляет только 38%. Хотя, с другой стороны, можно предположить, что декларируемое общее отношение к иммиграции, с одной стороны, и, с другой, отношение, которое можно предположить по согласию или несогласию с некоторыми квази-ксенофобскими и квази-антирасистскими утверждениями — может отличаться: например, возможно, человек может положительно относиться к иммиграции в целом, но считать, что она увеличивает преступность, что иммигранты забирают рабочие места и пр. Но нужно ещё отметить, что общее положительное отношение к иммиграции у наших респондентов, согласно вопросам, часть которых вдохновлена опросником World Values Survey (в дальнейшем мы будем называть этот комплект вопросов “WVS+”) крайне слабо коррелирует с положительным отношением к иммиграции из европейских стран (всего 18%); гораздо значительнее оно коррелирует с отношением к иммиграции из стран, не являющихся членами ЕС (43%).

Можно это интерпретировать так: говоря об иммиграции,  мы автоматически думаем об иммиграции из неевропейских стран. Возможно, это результат феномена некоторой невидимости в общественном сознании европейской иммиграции: говоря об иммигрантах, мы зачастую не думаем о европейцах, хотя большинство иммигрантов в ЕС – европейцы (более 55% если брать вместе с Европой вне ЕС, и почти половина, 48% – если считать только из стран ЕС). Не исключено, что это является признаком нашей ксенофобии в отношении неевропейцев, так как зачастую именно с ксенофобией бывает связано преувеличение количества некоторых этнических и расиализированных групп (мусульман  в Европе, афроамериканцев в Штатах, евреев во многих странах, и пр.): если мы боимся иммигрантов, или людей из каких-то других расиализированных групп, то мы склонны в разы преувеличивать их процент в населении. (Другой характерный пример, к сожалению – это то, как во многих странах многим чудится фантастически большое количество евреев, и это преувеличение связано с антисемитизмом).

Нужно оговориться, что наша выборка довольно невелика (из 125 человек, заполнивших анкету, мы исключили тех, кто не из России, Украины и Беларуси, и осталось 110 респондентов) и нерепрезентативна (из тех, кто указал соответствующие данные — 22 мужчины и 84 женщины; 38 россиян, 14 беларусов и 51 украинец; 24 человека в возрасте до 39 лет, 51 от 30 до 50 и 18 от 51и старше; 28 без высшего образования,  78 – с высшим ообразованием). К тому же анкета была предложена в фейсбуке, которым пользуется не каждый иммигрант, в иммигрантских группах, в которых тоже не все состоят, и, наконец, только теми, кто откликнулся на просьбу заполнить анкету. Тем не менее представленность людей разных социальных категорий (гендерных, возрастных, образовательных и пр.), вкупе с величиной групп и наличием в них части людей, знакомых мне в Бельгии лично, а не только через соцсети, даёт надежду на некую квази-репрезентативность. Таким образом, наши данные недостаточны для окончательных выводов, но только дают возможность делать гипотезы.

Например, согласно нашим данным,  положительное отношение к иммиграции, высчитанное по обоим методам, несколько коррелирует с еврооптимизмом и положительным отношением к Евросоюзу (высчитанном как среднее арифметическое согласия, по пятибалльной шкале, с утверждениями, что Бельгии выгодно быть в Евросоюзе, что респондент оптимистично смотрит на будущее Евросоюза, и желает евроинтеграции своей родной страны).

Это, с одной стороны,  выглядит нелогично в свете жёстких мер, принимаемым Евросоюзом по ограничению иммиграции из стран, не входящих в него. Но, похоже, в обыденном сознании, несмотря на критикуемые с гуманитарных позиций жёсткие меры по ограничению иммиграци, ЕС ассоциируется с толерантностью и открытостью. Эта догадка косвенно подтверждается тем, что обычно ксенофобские партии являются по совместительству евроскептическими.

По нашим результатам, эмигранты из России, Беларуси и Украины более положительно относятся к иммиграции, чем бельгийцы в общем. 

Имеются в наших данных и совпадения с результатами количественного анализа комментариев в соцсетях. Например, когда мы берём отдельно комментарии женщин и комментарии мужчин, то среди комментариев женщин  меньше антимигрантских и больше промигрантских комментариев, в  то время как у мужчин гораздо больше антимигрантских комментариев, чем промигрантских; но также женщины лучше относятся к иммиграции и по “WVS+”, и по вопросам Евробарометра.

И по “WVS+”, и по Евробарометру украинцы лучше относятся к иммиграции, чем россияне (беларусы по “WVS+” в этом плане ближе к россиянам, то есть показывают больше ксенофобии чем открытости, а вот по Евробарометру – гораздо ближе к украинцам, то есть показывают больше открытости).

Также отметим, что наши респонденты, если смотреть по прямым вопросам, в целом показывают больше положительного отношения иммиграции, чем отрицательного. Особенно это касается отношения к иммиграции из других стран ЕС – но и к иммиграции вообще, если смотреть среднее арифметическое по отношению к европейской и неевропейской иммиграции. Хотя есть одно исключение: отношение иммигрантов из России к иммиграции из стран вне ЕС: показатель ниже среднего. Ну а к европейской иммиграции эмигранты из России относятся лучше. Следует ещё отметить,  что лучшее отношение к европейской иммиграции, чем к неевропейской, является общей чертой наших респондентов с бельгийцами.

Если сопоставить наши результаты с ответами на бельгийцев на соответствующие вопросы Евробарометра, то мы можем предположить,  что эмигранты из России, Беларуси и Украины более положительно относятся к иммиграции, чем бельгийцы в общем.  Хотя надо отметить, что мы не можем тут делать окончательные выводы полностью, так как в опроснике Евробарометра вопрос был задан про то, какие чувства, негативные или позитивные, вызывает иммиграция из стран ЕС и из стран вне ЕС, — в то время как мы в нашей анкете спрашивали не о чувствах, а вообще об отношении, то есть, наши респонденты, в отличие от бельгийцев, отвечавших на похожие вопросы, говорили скорее о сознательной позиции, а не об эмоциях.

Но, так или иначе, пока что у нас нет оснований говорить о какой-то особо катастрофической ксенофобии русскоязычных или постсоветских людей – во всяком случае, по сравнению с жителями Западной Европы. Мы предполагаем, что представление, что мы такие ужасные ксенофобы, основано большей частью на нашей самокритичности как сообщества. И эта самокритичность указывает на наш высокий потенциал в возможностях преодоления этой проблемы!

Хотя, с другой стороны, этот миф может иметь и корень в ещё одном явлении, уже специфическом для выходцев из стран СНГ СССР…

Неожиданные получились у нас результаты по уровню образования. Мы ожидали, что менее образованные люди покажут больше ксенофобии. Также мы ожидали, что большими ксенофобами окажутся « технари », чем гуманитарии, так как расизм и предрассудки, по нашему мнению, могут быть результатом недостатка знаний в области социальных наук.

Но получилось
наоборот! Среди наших респондентов без высшего образования было больше промигрантских настроений,  чем антимигрантских, по « WVS+ », и более общее положительное отношение к иммиграции, если судить по ответам на прямые вопросы. А люди с высшим образованием, согласно нашим данным, несколько хуже относятся к любой иммиграции.  Причём среди наших дипломированных респондентов больше всего антимигрантских настроений — у гуманитариев и у людей с научными  степенями.

Высокий уровень образования сочетается у выходцев из СНГ со склонностью к правоконсервативным взглядам, что в целом нетипично для образованных людей в США и Израиле.

Это контринтуитивно и непохоже на картину в западных странах, где высокий уровень образования,  насколько нам известно, коррелирует с меньшей ксенофобией и расизмом, большей толерантностью. Мы проверили самую простую гипотезу, предположив,  что из наших респондентов без в/о много российских мусульман (например, беженцев, которым война не дала возможности продолжить образование) и других представителей нерусских народов России, которым опыт помогает видеть проблему расизма — но нет, это оказалось случаем только одного из респондентов без высшего образования.

Конечно, наши данные требуют проверки. Но они занятно перекликаются с тем, что говорит Аркадий Мазин (на английском и на русском) о русскоязычных в Израиле и США как о социологической аномалии: высокий уровень образования сочетается у выходцев из СНГ со склонностью к правоконсервативным взглядам, что в целом нетипично для образованных людей в США и Израиле.

Похожий феномен можно наблюдать, анализируя ксенофобию у людей с высшим образованием и без него на постсоветском пространстве и в западных странах, используя данные последней волны World Values Survey[1]. В странах ЕС (как в богатых странах Западной Европы, так и в странах бывшего “соцлагеря”) уровень ксенофобии, — если смотреть по количеству тех, кто не хочет соседей-иммигрантов, а также тех кто считает что иммиграция положительно или отрицательно влияет на развитие страны, а также тех кто отмечает что доверяет или не доверяет людям другой национальности, — гораздо ниже у людей с высшим образованием; то есть, образованные люди в целом более толерантны. А вот в России антииммигрантская ксенофобия у людей с высшим образованием даже чуть-чуть выше! В Беларуси и Украине люди с высшим образованием показывают чуть-чуть меньше ксенофобии, но все же разница небольшая.

В странах с проевропейской государственной политикой наблюдается влияние европейской системы образования, в которой принято целенаправленно воспитывать толерантность.

Интересно также то что, если брать данные по тем странам постсоветского пространства, которые стали членами ЕС или подписали договор ассоцииации с ЕС (из тех, по которым данные последней волны уже есть, это будут Литва, Эстония, Украина и Грузия[2]), то наблюдаем, что у людей с высшим образованием “антимигрантских” ответов на данные вопросы меньше; но вот если берём остальные страны СНГ, — то есть, те, в которых отсутствует государственная политика евроинтеграции (есть данные по России, Казахстану, Кыргызстану, Таджикистану, Азербайджану), – то феномен большей толерантности людей с высшим образованием в среднем по больнице практически исчезает.

Можем предположить, что это связано с тем, что в странах с проевропейской государственной политикой наблюдается влияние европейской системы образования, в которой принято целенаправленно воспитывать толерантность. Конечно,  проблема интеллектуального расизма существует и на Западе. Но в СНГ, как мы видим, есть своя специфика: и она в том, что высшее образование зачастую не мешает ксенофобии.

Одно из объяснений этого можно найти у Виктора Шнирельмана, а также Сергея Абашина[3] и других исследователей[4], которые указывали на проблему распространения в советском и постсоветском образовании идей нового расизма.

В советской этнографии декларация идеи дружбы народов[5] сочеталась с мифом о существовании у каждого народа своего “национального характера”, в чём легко усмотреть идею фатального влияния крови и почвы на характер человека и на обычаи народа. А в постсоветские времена в вузовском преподавании стал модным цивилизационный подход Хантингтона и Тойнби, который очень интересен, но таит опасность отказа от универсализма, жёстко разделяя человечество на отдельные цивилизации. Также свой вклад в развитие мирового расизма, не желая того, внесли некоторые  авторы с просторов СССР- СНГ: например, историк Лев Гумилев со своей интересной, но имеющей свои темные стороны, теорией этногенеза, особенно касательно его идеи о “несовместимости” некоторых этносов. Проникали на просторы СНГ и идеи западных интеллектуалов, развивавших новый расизм: например, вышеупомянутая идея “порога толерантности”.

Отрицание равенства — интеллектуальное сопротивление тоталитаризму?

Израильские авторы Анна Кац и Давид Эйдельман также указывают на более простую возможную причину постсоветской нетолерантности: то, что идеи равенства в СССР шли в комплекте с тоталитарной идеологией и чудовищным лицемерием, и это привело к тому, что отрицание равенства обрело имидж житейской мудрости и интеллектуального сопротивления тоталитаризму, воплощённого в литературном образе профессора Преображенского, которого советская интеллигенция считала положительным героем, не замечая его фашизоидности.

Есть основания полагать, что расизму у нас в СНГ
учат. Особенно в вузах. И особенно в рамках гуманитарных дисциплин.

В свете специфики постсоветского образования можно интерпретировать и наши странные результаты по возрастам: превалирование антимигрантских настроений показали молодые респонденты, до 30 лет, с одной стороны, и, с другой – старше 50 лет; а вот люди в возрасте от 30 до 50 показали меньше ксенофобии; также и отношение к иммиграции по ответам на вопросы Евробарометра лучше среди наших респондентов средней возрастной группы, от 31 до 50, чем у людей старше и моложе. Возможно, дело тут в том, что научение идеям расизму и ксенофобии, которое на наших СНГшных просторах транслируется через систему образования – преодолевается через опыт работы в мультикультурной Бельгии, бок о бок и в сотрудничестве с коллегами разного происхождения и всех цветов кожи, согласно теории контакта, по которой лучшему отношению к представителям другой социальной группы способствует общение с ними, если оно происходит на равных и с общими целями. Возможно, молодые люди имеют недостаточно опыта повседневного общения с иммигрантами и видимыми меньшинствами всех мастей, так как ещё недостаточно работали в Бельгии – как и, с другой стороны, люди старшего поколения, среди которых может быть много тех, кто иммигрировал по семейным обстоятельствам в том возрасте когда бывает трудно найти работу и есть вероятность испытать дискриминацию на рынке труда, и, соответственно, получили меньше опыта работы в мультикультурной Бельгии. (Впрочем, эта гипотеза под вопросом, так как она не подтверждается результатами по признаку наличия или отсутствия бельгийского гражданства и длительности пребывания в Бельгии; так что ещё, как говорится, будем посмотреть).

Но, так или иначе, как мы видим, есть основания полагать, что расизму у нас в СНГ
учат. Особенно в вузах. И особенно в рамках гуманитарных дисциплин. Конечно же, это происходит не от злого намерения, а от недостатка коллективного осмысления расизма и ксенофобии в их современном виде; недостатка в обществе современных научных знаний, касающихся миграции и ининтеграции.

Над расизмом в русскоязычной среде все больше смеются.

Но, с другой стороны, не исключено, что мы уже стоим на пороге преодоления постсоветской ксенофобии, и уже наблюдаем историю успеха с борьбе за толерантность в русскоязычных сообществах. Возможно, не зря количество фейков на тему иммиграции (а также исламофобских фейков), как мы видим из вышеприведенной таблицы, снижается: быть может, это потому, что такого рода пропаганда становится менее эффективной?..

На этом месте можно вспомнить, сколько критики в русскоязычном мире[6] вызвал манифест Богомолова[7] «Похищение Европы», в котором автор не преминул, помимо прочих признаков происходящей, по его мнению,  деградации, упомянуть и «толпы мигрантов»: над этим нарративом, по нашему впечатлению,  больше смеялись,  чем воспринимали его всерьёз.

Подозреваю, что над расизмом в русскоязычной среде все больше смеются. Помню момент, который показался мне  характерным. На домашнем празднике, где были люди из разных стран СНГ, из нескольких семей и разных возрастов, одна пожилая женщина сказала, что никогда не смогла бы общаться с чернокожими – и молодежь за столом засмеялась. Смех был незлобным, мягким, неуважения к старшим не было заметно, — но стало ясно, что для русскоязычной молодежи это прозвучало нелепо.

Начиная свое исследование, я пыталась бороться с расизмом в нашей иммигрантской среде как с актуальной проблемой. Но теперь мне кажется, что я скорее выступаю в роли наблюдателя, фиксирующего то, как эмигранты из Беларуси,  России и Украины от этой проблемы избавляются. Причем это происходит не вследствие какой-то особой деятельности принимающих обществ, направленной на диаспоры (принимающие общества в  большей частью, пожалуй, и не в курсе того, что происходит в диаспорах), но — по инициативе людей внутри наших сообществ. Хотя, конечно, трудно отделить борьбу против расизма и ксенофобии в сообществах эмигрантов из СНГ от этой борьбы в мире вообще.

Первоисточник: relevantinfo.co.il »