Не было никакого нефтяного пятна. Вместо него мы наблюдали разрозненные тяжелые фракции. Вывод: речь идет о накопленном вреде. Потому что в Израиле напрочь отсутствует система мониторинга судов, отсутствует строгий контроль за опасными грузами. Лет тридцать подряд корабли просто сбрасывали отработанное топливо в воду на входах в порты.

Тема загрязнения израильского Средиземноморского побережья ушла в сторону под натиском новостей о выборах. Казалось, все ясно: министр экологии Гила Гамлиэль 3 марта объявила о том, что самое большое в современной истории загрязнение израильского побережья стало причиной разлива сырой нефти с танкера Emerald, который вышел из иранского порта под панамским флагом. Это происшествие было названо «экологическим терроризмом», и звучали даже предположение о его преднамеренности. Поскольку судно сменило принадлежность, прямых доказательств его вины нет, то дело закрыли, переложив хлопоты по очисткам пляжей на плечи муниципалитетов.

С этим категорически не согласен Вадим Манов , директор и основатель компании Green Ocean, выдвинувший свою версию происшедших событий в первые же дни обнаружения загрязнений. Указывая на явные нестыковки расследования, Вадим сегодня стучится во все двери, включая государственные, но выборы пока оказываются важнее. Ольга Черномыс поговорила с Вадимом о том, что не сходится в представленной нам картине происходящего и какие действия нужно предпринимать прямо сейчас.

— Вы говорите, что наше побережье загрязнено вовсе не сырой нефтью, которую перевозил танкер. Почему вы в этом уверены?

—  Да, я в этом уверен.  Недавно Иерусалимским университетом был проведен первичный анализ нефтепродуктов, которые вынесло на берег. Вместе с журналистами Newsru.co.il мы получили полный химический  состав вещества. В Иерусалимской лаборатории сделали вывод о том, что это – скорее всего, сырая нефть. Я отправил полученный документ в Москву, химикам, которые специализируются на подобных случаях. И они пришли к другим выводам: наличие определенных веществ показывает, что это как раз не сырая нефть, а битум и мазут. А их танкерами не перевозят.

— Поясните тогда, откуда они берутся, особенно в таком количестве, чтобы загрязнить 160 км берега.

— Это самые тяжелые из существующих фракции нефтепродуктов, отработанные масла. Топочные мазуты корабли использует как топливо, и часть оседает в баках.  Согласно Морской конвенции остатки надо сдавать по заходу в порт: корабль сдал отходы, заплатил за это денег и отплывает дальше.  Конечно, слить такое в огромном количестве с танкера просто невозможно. Но если бы мы имели дело с разливом сырой нефти с корабля, то на берег пришло бы пятно, похожее на кляксу, мы бы видели грязную, черную жижу, блестящую на солнце, покрывающую акваторию. (От редакции: Так, например, выглядели крупнейшие разливы нефти на Маврикии,  в Мексике и в российской Арктике, по отчетам «Гринпис»)

Кроме того, у нас испортилось бы качество воды, рыба была бы непригодна к употреблению. А она пригодна, и государственная служба, которая этим занимается, дала отчет – рыба в порядке. Наконец, как только вода с сырой нефтью попала бы в опреснители, они бы забились сразу и перестали работать. Учитывая, что 80% водных потребностей мы получаем от опреснения, у нас случился бы кризис совершенно другого масштаба. Но его нет, потому что нет и не было никакого разлива.  Каждые два дня я вижу, что приходит новая волна загрязнения. Какой нынче идет танкер, месяц спустя?

—  Сегодня почти каждая точка земного шара просматривается со спутников. И пятно наверняка можно было увидеть, и нам сказали, что европейские спутники его засекли. Как это соотносится с вашей версией?

— Я не видел ни одного кадра в открытом доступе. И это тоже странно. Чиновники не показали, журналисты не обнаружили того самого снимка, который все подтверждает. Нам просто говорят, что он есть.

— То есть, вы считаете, что государственные служащие просто взяли и придумали все это: разлив, пятно, танкер, теракт?

— Именно так. Не было никакого нефтяного пятна. Вместо него мы наблюдали разрозненные тяжелые фракции. Это дало мне пищу для размышлений, и вывод я сделал следующий: речь идет о накопленном вреде, который находится где-то в нашей водной акватории, причем собирался там годами. Потому что в Израиле напрочь отсутствует система мониторинга судов, отсутствует строгий контроль за опасными грузами. Лет тридцать подряд корабли просто сбрасывали отработанное топливо в воду на входах в порты. Кстати, такая же история с накоплением донного остатка наблюдалась и на Камчатке.

— Предположим, этот остаток там собирался, но почему так внезапно вышел на берег?

— Моя версия такова: в Хайфском порту была большая стройка, при которой, скорее всего, донные слои стронули с места.  Пришел сильный шторм – их начало выносить на берег. Дальше морские течения разнесли их до юга страны.

— Но почему Иерусалимская лаборатория дала неправильный анализ? Почему, если это не похоже на сырую нефть, официальные представители власти продолжают говорить о разливе с танкера? Как вы это объясняете?

— Потому что это политическая, на мой взгляд, история. Признать вину за халатность никто не хочет, поэтому был выдуман танкер. Сейчас происшествию добавляют придумок – торпеды, подводные лодки и прочие космические истории, подтвердить или опровергнуть которые невозможно. Возможно, если маршрут высвечен на картах, танкер и проходил. Но он ли это или не он, невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть. Это крайне удобная версия для тех, чтобы замылить историю.

— Но зачем?

— В 2008 году у нас был принят план обеспечения защиты от разливов нефти, с бюджетом 15 миллионов шекелей в год. На сколько он был профинансирован? Ноль. Ни одного шекеля. Это очень плохая для политической элиты история. Прошло тринадцать лет.

— И не было разливов за это время?

— Конечно, были. Но у них были понятные виновники, которым выставлялись счета за спасательные работы, за оборудование, технику, за все на свете. Но сейчас виновник неясен, и выяснилось, что единого государственного центра реагирования на чрезвычайные ситуации у нас нет. Ни одного человека на государственной службе, который отвечает за мониторинг и быстрое реагирование и решение вопроса, когда речь идет о таких масштабах страны.

— Сегодня побережье очищают всем миром. Я все время вижу волонтеров, солдат, просеивающих песок. Вы считаете, справимся?

— Это катастрофа. Для начала — сизифов труд. Кроме того, мазут — опасный отход, и волонтеры уже рассказывают, как им становится плохо после того, как они надышатся мазутом.  Вообще, я с ужасом смотрю, как люди с детьми до сих пор гуляют по пляжу в Хайфе, а на песке мазутные бляшки, все это хаотично разбросано, сильный запах, но при этом нет никакого ограждения, предупреждения, служб – ничего. При приходе новой волны приезжает два человека, собирают все в полиэтиленовые мешки, раскладывают, затем мешки эти могут неделю лежать, пока муниципалитет их вывезет.

Мазут — опасный отход, и волонтеры уже рассказывают, как им становится плохо после того, как они надышаться мазутом.  Вообще, я с ужасом смотрю, как люди с детьми до сих пор гуляют по пляжу в Хайфе, а на песке мазутные бляшки, все это хаотично разбросано, сильный запах, но при этом нет никакого ограждения, предупреждения, служб – ничего.

А ведь пока пляжи еще не полны. Когда начнется сезон, случится беда:  дети будут копаться в песке, тянуть все это в рот. Сейчас государство обеспокоено выборами. Но проблема в том, что после выборов будет лето, мазут начнет расплавляться и уходить глубоко, смешиваться с песком. Чем дольше мы ничего не делаем, тем дороже будет стоить очистить.

— Ваша компания занимается сорбентами нефти, так что вы в теме. Как происходят ликвидации подобных катастроф в мире и что нам надо сделать сейчас, чтобы очистить пляжи и море?

—  Да, я видел десятки всевозможных разливов всевозможных жидкостей, поэтому я забил тревогу. Моя основная цель сегодня в том, чтобы событие переквалицифровали из локальной случайной истории в чрезвычайное событие государственного масштаба. Не надо собирать средства, как пытались экологические организации, люди не должны платить из кармана, это ответственность государства.

Самым эффективным было бы сейчас для начала провести анализ ситуации. Разгородить пляжи на куски, привлечь механизированное оборудование, специальные отпариватели для очищения скал — они с помощью горячего пара снимают корку, и затем сорбенты улавливают жидкий остаток. Кроме того, надо с помощью мини-экскаваторов снять верхний пласт песка и заменить его полностью там, где поражение сильнее всего – а это начиная от Хедеры, Хайфа, Крайот, Акко, Наария – до Рош-а-Никра все очень сильно загрязнено. Надо перестать заниматься этим унылым ручным сбором непонятно чего.

— Можно ли что-то сделать с этими донными отложениями, чтобы новые волны не приходили?

— Да, провести исследование, с помощью батискафов и водолазов, обязательно нужно найти источник заражения, понять его границы и объем и принять решение, как его демонтировать.

— А это вообще реально, убрать со дна моря то, что копилось тридцать лет?

— Конечно. Это очень дорого, поэтому должен быть большой национальный проект. Наконец, надо изменить отношения с кораблями. У нас в разы выросла инфраструктура обращения с нефтепродуктами, а экологическая ответственность осталась прежняя. Точнее, ее по-прежнему нет. Надо поставить новые системы мониторинга за суднами, ввести нормативы, заниматься анализом, кратно увеличить штат сотрудников, которые наблюдают за этим.

Все технологии известны, здесь можно даже просто на соседей посмотреть. Если вы приедете в турецкие порты, то увидите чистейшую воду без пленки. Потому что в Турции есть жесткий контроль судов, нарушителей выявляют и наказывают.  Корабли, которые занимаются несанкционированным сливом, «банят», собственников штрафуют. У нас же ничего нет подобного нет, мы живем в каменном веке. Кроме того, экологическое законодательство абсолютно дырявое, этой темой никто не занимался много лет. Да и само Министерство экологии не располагает ни бюджетом, ни влиянием, и это тоже надо изменить.

От редакции: если то, что говорит специалист, верно, то вопросы должны быть не только к нынешней министру экологии, но и к тем, кто занимал этот пост все последние годы. Из них сегодня в политике остались три человека: Гилад Эрдан, Зеэв Элькин и Биньямин Нетаниягу.

Первоисточник: relevantinfo.co.il »