Филолог Гасан Гусейнов об исчезновении знаков препинания в соцсетях и о том, почему точка в конце предложения может быть воспринята как агрессия.

Перед началом нового учебного года отличились британские и другие ученые, изучающие язык молодежи. Родина университетов явно перешла в контратаку на глобальный кризис образования. И немножко — на нас, стариков, все детство которых пришлось на изучение морфологии и синтаксиса. Синтаксиса простого предложения. Синтаксиса сложного предложения. Синтаксиса простого предложения, осложненного однородными членами.

Диктанты, изложения, сочинения. И все это для того, чтобы о человеке кто-нибудь потом мог сказать: «Круглый отличник! Пишет на твердую четверку. Больше тройки не поставлю. Какой университет? Его и в ПТУ не примут с такой грамотностью».

Потом выяснилось, что бывают люди, которым трудно читать и писать, но учиться они все равно умеют. Их назвали греческим словом «легастеники», или неспособные к речи. Бывают «дисграфики», т. е. не способные писать грамотно или просто воспроизвести на письме услышанное слово, бывают «дислексики», которые не умеют ни читать, ни писать, но при этом все-таки овладевают знаниями, сохраняют способность к обучению. Сами по себе эти обозначения можно воспринимать как обидные, но многие люди научились извлекать из этой обиды некоторую пользу для себя и своих близких. Как и плоскостопие, например, которое, кажется, избавляет человека от армейской службы, неспособность человека сосредоточиться на правописании может оказаться социальным трамплином в гражданской жизни. Попав в окружение примитивных существ, у которых все в вульгарном порядке и которые даже иной раз состязаются в более точном употреблении языка, такой человек пользуется теми же привилегиями, что и люди с пониженным зрением и слухом. Но если в последнем случае все очевидно, то в случае с дислексиками и легастениками требуется профессиональная экспертиза. На первый взгляд, человек ничем не отличается от сидящих рядом с ним за партой, и все-таки он — другой. Многим с этим трудно смириться. Я знаю коллег, которые считают всю отрасль медицины, занимающуюся поисками скрытых пружин спотыкающегося человеческого поведения, шарлатанством.

И вот, кажется, приближаются времена, когда от диагноза «легастения» откажутся. По той простой причине, что сама грамотность будет поставлена под вопрос как один из механизмов социального подавления. Первый удар достается знакам препинания. Они не нужны, ведь и так все понятно. Старые хохмы в духе «казнить нельзя помиловать» — для дураков. Все всегда понятно из контекста. Дело к этому шло очень давно. С тех пор, как естественные науки стали противопоставлять гуманитарным, намекая, что первые — настоящие и точные, а вторые — болтология «ни о чем». Между тем, находящаяся между естественными и гуманитарными науками математика, на которой держится все в этом мире, от своих знаков препинания отказываться, кажется, не собирается. Оно и понятно: костей не соберешь.

А вот с языком — можно. Особенно по нынешним пандемийным временам, когда письменное общение преподавателей и студентов стало намного важнее устного. От постоянной переписки, от чатов в ВК и ФБ, от всей этой писанины в телеграм-каналах, от эсэмэсок и месиджей, месседжей, мессэджей в вацапе, вайбере и им подобных кружится голова.

Но ведь есть люди, родившиеся с гаджетами. Они строчат тексты на своих смартфонах одной левой — как старая заправская машинистка второй категории, выдававшая 200 ударов в минуту. Правда, обеими руками. Повадки и установки письменной речи поколения Z изучили британские лингвисты. И установили, что поколение Z необыкновенно ранимо. Знаки препинания, созданные когда-то для того, чтобы облегчить жизнь малограмотных людей, чтобы каждый человек, например, в Восточном Средиземноморье смог с грехом пополам читать, понимать и писать по-гречески, теперь не нужны. Объяснение простое: никто больше не пишет и не собирается писать сложных предложений, нуждающихся в истолковании. Речь даже не идет о так называемом периоде — большом внутренне связанном пассаже, разбор которого необходим не только для простого понимания смысла, но и для любования красотой изложенной мысли. Сама мысль, что с помощью языка можно произвести что-то настолько сложное, что к восприятию и пониманию этой сложности приходится специально готовиться, кажется преступлением против ясности и чистоты самой жизни. А жизнь состоит из ощущений, чувств, эмоций. Человек — это мобильная мимоза, которую даже поливать нужно так, чтобы она этого не заметила. Иначе — стресс на долгие минуты, а то и часы.

В письменном общении этот стресс может вызвать точка, поставленная в конце предложения. Или отсутствие восклицательного знака (или трех, или восемнадцати восклицательных знаков после поздравления).

О запятых я даже не говорю: отметив запятыми придаточное предложение, я как бы намекаю собеседнику, что тот сам не в состоянии проделать эту операцию в уме. Написав кому-то письмо по старым правилам грамотности, я агрессивно вторгаюсь в святая святых другой личности, исподволь внушая этой личности, что на самом деле готов говорить с ней одними капслоками. А уж поставив точку в конце предложения, я словно говорю про себя «и точка».

Точка в конце предложения воспринимается, по свидетельству британских ученых, как хамский агрессивный выпад человека, который на самом деле хочет сказать своему собеседнику: «На этом разговор окончен: больше нам с тобой говорить не о чем!» Газета «Телеграф» ссылается на кембриджского лингвиста Оуэна МакАрдла (Owen McArdle): «Мой опыт подсказывает, что точка в конце предложения, отправленного молодым человеком в мессенджере, это исключение, а не норма. Точка обозначает теперь не конец предложения, а резкий обрыв связи и даже выражение злости».

Нечего говорить о многоточиях. Это — так называемое дно. Но и его происхождение нуждается в анализе. Почему поколение Z воспринимает многоточия как агрессию и даже попытку манипуляции в форме закабаления сознания?

Вот простой возможный ответ. Лицемерное западно-восточное общество с давних пор использует многоточие (в разнообразных скобках) для обозначения пропуска текста или какой-нибудь непристойности. Однако же, сам факт замены непристойности отточиями является проявлением презрения к читателю и даже издевательства над читателем в форме лицемерного предположения, что бедный читатель сам должен знать, что за слово на самом деле скрывается за точками. Но откуда бы ему было это узнать?

Эта возмутительная практика, до сих пор существующая даже в относительно свободных странах, является демонстрацией нового вызова человечеству. За разговорами об искусственном интеллекте прячется понятный страх перед естественным слабоумием. А вот новое молодежное обращение со знаками препинания как с шипами оскорбления в чем-то сродни эрративам пятнадцатилетней давности. Читатель помнит, что мода на эрративы («аффтар жжот») продержалась не слишком долго, но оставила после себя поколение «новых грамотных».

Эти «новые грамотные» умеют различать вокруг себя и в недалеком прошлом метки принадлежности к поколению, опознавать внезапные привычные ошибки, понимать, что устаревает все, включая твои собственные речевые навыки.

Так и с лишними знаками препинания. Они выходят из массового употребления, упрощая жизнь одним и усложняя ее другим. Они позволяют опознавать другу друга тем, кто понимает: «поколению Z» придется действовать в новых опасных условиях. Ведь вся взрослая гопота только делает вид, что знает, как пользоваться знаками препинания и зачем они вообще нужны. А сама только и делает, что врет, лукавит, передергивает и переиначивает сказанное другими под свои, гопочьи нужды. Зачем же нормальным людям подыгрывать гопоте? Особенно там, где взрослые подонки подкарауливают и норовят подловить молодого человека на ровном месте, приписать, например, преступные намерения.

Вы говорите, это борьба простодушных за эмоциональное спокойствие? Может, и так. Но ведь возможно и совсем другое — желание повысить чувствительность к агрессии, насилию, манипуляции. Как и в забытом уже «падонковском» языке, истинно грамматные ничего не забыли, им просто пришлось удвоить груз напрасного знания. Так будет и со знаками препинания: они, может, исчезнут в соцсетях — но только для того, чтобы сеяться дальше вдали от любопытных и бесстыжих взглядов.

Первоисточник: rfi.fr »