"Ты защищаешь своих людей, и даже когда видишь несчастных, бедных, обездоленных на территориях, ты говоришь себе – да, это неприятно, но я делаю это, потому что не хочу, чтобы дома у меня взрывались автобусы. Но стоит подумать, появляется трещина в этой истории – и сквозь нее проникает то, что разъедает ее изнутри, когда ты уже не так уверен, что это необходимо, что нет другого выбора."

Борис Крижопольский приехал в Израиль подростком в 90-м году, изучал археологию в Хайфском и сравнительную литературу в Иерусалимском университетах, служил, ходил на сборы. И писал рассказы. Впервые он собрал эту прозу в книгу, которую назвал «Солнце, тень, пыль» ( Издательство «Книга-Сефер»). В чем-то она отразила общую судьбу людей его поколения, а в чем-то – как у любого талантливого писателя –  представила совершенно уникальный взгляд на происходящее. Мы побеседовали с Борисом об Израиле, об отношении к войнам, о выборе, судьбе, о диванных политиках и о «параллельных мирах», в которых он иногда себя ощущает.

— Борис, в вашей книге, где военная тема звучит очень сильно, в конце вы приводите известную цитату из стихотворения Натана Альтермана, отсылающую нас к фразе Хаима Вайцмана «Ни один народ не получает свое  государство на серебряном блюде». Войны  — это плата? Какое отношение у вас к этому сейчас?

— Отношение к любым войнам у любого нормального человека может быть только отрицательным. Но в иврите есть выражения «Война, когда у нас нет выбора» и «Война, когда выбор есть». Все последние операции в Газе, например, – это то, чего могло не быть. Это во многом наш выбор — насколько мы как общество готовы дать легитимацию какому-то военному витку. И к сожалению, эти войны находят поддержку в обществе. Что касается Альтермана, это его программное стихотворение, и я не очень согласен с посылом, но мне было важно дать ссылку, потому что главное, что я хотел сказать в последнем тексте – это то, что человек за все платит какую-то цену. Есть взгляды, высказывания, за которые надо платить, иначе они ничего не стоят. Например, вот эта «ястребиная» агрессивная позиция – очень распространена. Одно дело, когда ее придерживается человек, который понимает, что на следующей войне окажется он или его сын, и они будут за нее отвечать …и другое дело, когда человек не платит за свои взгляды никакой цены. Он сидит напротив телевизора и пишет патриотические комментарии в фейсбуке. Эта позиция нравственно ущербна.

— Вы воспроизводите эти комментарии из фейсбука в начале повести. Типа вот этого «Замочить всех и палесов и леваков падругому не понимают не те не другие». И так далее. Они реальные?

— Да. А в этой повести мне было интересно взять типичного человека из фейсбука и попытаться перекинуть его в чужое тело и чужую жизнь, в ситуацию, в которую он бы никогда не попал. На войну. Может быть это немножко смешно, но последняя  повесть – это «роман воспитания». Герой проходит путь из точки А в точку Б. И начинает что-то понимать.

— А какой «путь понимания» прошли вы?

— Я приехал в Израиль подростком, учился в школе. Вначале восприятие было стандартным. Люди, не владеющие ивритом, живут в определенной среде, она по-моему не  изменилась с тех пор, и эта среда формирует определенные взгляды.

Я прошел этот довольно стандартный для Израиля путь. Ничего героического. 3 года я служил в парашютной бригаде и много лет ходил на резервистские сборы вплоть до этого года, участвовал в операции «Защитная стена» и во Второй ливанской войне. К сожалению, это стандартная часть биографии израильтян . То, что есть.

— Но были какие-то поворотные моменты? Что задело вас больше всего? На войне, на территориях?

— Мое отношение к тому, что происходит в стране – результат долгого процесса. Не то, что я вдруг что-то понял. В то время, как я был на срочной службе, большая часть ее прошла в Южном Ливане. На территориях я оказался уже на резервистских сборах. Это конечно давало подпитку моим взглядам.

Знаете, мою книгу легко воспринимать как военную прозу, но мне бы не хотелось, чтобы ее воспринимали только так. Она вышла спустя много лет, и в нее вошло не все, что я тогда писал. А главной мыслью книги стало ощущение пребывание в различных мирах и несовместимости этих миров. Как будто есть какие-то кусочки мозаики, и все они – твоя жизнь, но они не складываются в какую-то общую картину.  Первый раз это чувство у меня появилось, когда мы были в Южном Ливане, в укрепленном пункте, который находился внутри Полосы безопасности внутри Ливана. Мы жили, оторванные от всего света, в своем мирке, со своими правилами.  Бункер обстреливался. И однажды мы выглянули наружу – и я увидел, что мир преобразился, потому что выпал снег. И вот сочетание этого снега и всего того, что он для меня означал – блестящего, искрящегося мира — с тем, что происходило вокруг нас – невозможно было представить. В тот же день нам привезли солдата, он был ранен в голову. Потом его увезли
На полу осталась лужица крови, в которой плавали кусочки мозга.  И ощущение несовместимости этой лужицы с этим снежным днем меня долго не отпускало. Это первый мой рассказ, я пытался понять, в чем тут самое главное. И понял, что главное впечатление –несовместимость этих различных миров. Даже мирное название этого пункта «Базилик» — говорило об этом…

А возвращаясь к вопросу о территориях
Самое сильное впечатление – вы оказываетесь в другом мире, но он совсем рядом с нами, рядом с Тель-Авивом, Натанией
Но переходя эту невидимую границу, вы оказываетесь в другом мире – мире КПП, арабских деревень, поселений.

— Какая у вас роль в этом мире?

— Роль очень определенная. Я туда попадаю в форме, я не случайный свидетель, у меня есть инструкция, есть «свои и чужие», все ясно.

— Вы сливаетесь с этой ролью, или возникает какое-то внутреннее противоречие?

— Оно появилось в какой-то момент. Это ведь можно воспринимать, как само собой разумеющееся. Ты внутри этой истории. Ты защищаешь своих людей, и даже когда видишь несчастных, бедных, обездоленных на территориях, ты говоришь себе – да, это неприятно, но я делаю это, потому что не хочу, чтобы дома у меня взрывались автобусы. Но стоит подумать, появляется трещина в этой истории – и сквозь нее проникает то, что разъедает ее изнутри, когда ты уже не так уверен, что это необходимо, что нет другого выбора.

Сама действительность там может быть интерпретирована по-разному. И иногда нужно попробовать посмотреть другими глазами, но не многие это делают.

— Сейчас активно спорят о фильме «Фокстрот». Очень многие не готовы увидеть армию и ситуацию в целом такими, какими их видит режиссер фильма Шмуэль Маоз.

— В этом фильме нет политических целей, или они не в центре. Это фильм о судьбе. На метафизическом уровне он ставит вопрос: несколько мы выбираем ту жизнь, которой мы живем, или над этим нет власти. Та часть, которая относится к службе на территориях там очень условна. Фильм ведь критикуют и слева тоже. Пишут, что все это не отражает действительности. Что и КПП не настоящий, и дом, в котором живет главный герой – это не Израиль. Но я не принимаю эту критику ни справа, ни слева. Режиссер конструирует мир, в котором есть правда мысли, а не деталей.

— Там тоже есть история, в которой солдат, расстреливающий машину, попадает в ситуацию без выбора. Реально ли это на ваш взгляд?

— Теоретически реально, практически – это не то, что происходит часто. Смотрите, «Шоврим Штика», как известно — организация, которая собирает свидетельства солдат на территориях. И я часто слышу людей, которые говорят, что описываются ужасы, которых там нет. Говорят это люди, которые сами этих свидетельств не читали. Там же в этих свидетельствах речь идет не о преступлениях, а об очень небольших деталях. Как выглядит реальность КПП. Как выглядит ночной арест
Само по себе это все очень неприглядно и страшно, если вдуматься. Убийства или что-то в этом роде крайне редки.

Что мне запомнилось из моей жизни? Мы охраняли забор, который отделяет Палестинскую автономию от территории Израиля. Крестьяне с одной стороны, а поля с другой стороны забора. И БАГАЦ постановил, что должны быть проходы.

И там сидят молодые ребята из военной полиции, которые каждый раз проверяют этих крестьян. Наша задача была – охранять этих людей. И я помню, как один пожилой крестьянин должен был вернуться и чуть опоздал, шел не со всеми. Стоял, ждал проверки. А паренек в это время играл в компьютерную игру и хотел доиграть. Начался дождь. И этот старик стоял под дождем и ждал. Это не военное преступление. Но такие ситуации происходят постоянно. И дело не в солдатах, они могут быть вполне гуманными, но сама ситуация – не здорова.

— Но ведь и солдаты, попадающие в эту ситуацию в 18 лет, получают травму?

— И да, и нет. Большинство это воспринимает, как само собой разумеющееся. Особенно в периоды страшных терактов.

Но насилие, которое ты привыкаешь не замечать, привыкаешь не видеть в этом насилие…. – конечно, это  травма, которую люди приносят потом в гражданскую жизнь. Мы живем в таких нескольких мирах. Эти миры очень влияют на все.

Возвращаясь к книге, хочу сказать, что она — не докуметальная, автобиографическая проза, мне хотелось бы, чтобы в ней видели что-то большее, и хочется надеяться, что там это есть.

— Этгар Керет сказал в своем интервью, что если не верить, что в  Израиле возможно движение к миру, то не надо здесь жить. Но он оптимист. А вы как думаете?

— Я не знаю. Он больший оптимист, чем я, и с большим чувством юмора. Я не очень оптимистично отношусь к тому, что происходит
Мне не нравится вектор.

Первоисточник: relevantinfo.co.il »