Алексей Пименов Генералы всегда готовятся к прошедшей войне, гласит старая пословица. Генералы от политологии – не исключение. 

«Последние полтора года «арабская весна» стала едва ли не самой обсуждаемой международной проблемой», – констатирует председатель президиума Совета по внешней и оборонной политике (СВОП) Сергей Караганов. Незамедлительно диагностируя недуг: «…То, что происходит в Сирии, происходило в Египте, Йемене, Бахрейне и будет происходить дальше, — это обычные арабские бунты с добавлением технологий XXI века».

«Я бы не согласился с подобной точкой зрения, – сказал в интервью Русской службе «Голоса Америки» московский политолог Владимир Ахмедов. – Хотя бы потому, что опыт сирийской революции стоит особняком от всего, что было прежде, – и в Тунисе, и в Египте, и даже в Ливии. Нигде события не обретали такого оборота – ни по длительности, ни по масштабу кровопролития».
Впрочем, разве только русский бунт – беспощаден? «Это слово – «бунт» – в данном случае не годится, – убежден Владимир Ахмедов, – ибо вызывает ассоциации, к примеру, с египетскими хлебными бунтами семьдесят седьмого года. Которые, как известно, были достаточно быстро подавлены». Сегодня, по мнению политолога,  речь идет о другом – о давно назревавших глубинных процессах,  внезапно вырвавшихся на поверхность.

«Впрочем, – оговаривается Владимир Ахмедов, – не так уж внезапно.  Благодаря утечкам WikiLeaks, стало известно, что западные послы предупреждали о возможности подобного развития событий. Другое дело, что в столицах на эти предупреждения откликались слабо».
Кто кого, или Основной вопрос революции
Где же на этот раз пролегла граница между бунтом и революцией? Попросту говоря, что же все-таки происходит? «Причины происходящего – в самой природе режимов, – полагает Ахмедов. – Не сумевших справиться со взятыми на себя задачами – ни экономическими, ни внутриполитическими, ни внешнеполитическими.  Не говоря уже о задачах в сфере межарабских отношений.  Все декларированные ими принципы – провалились. Те правительства, что находились у власти последние шестьдесят лет, не соответствуют требованиям нового времени. Оттого и началась социальная революция. В арабском мире идет смена власти».

Кто проигрывает – в общем, понятно. А кто побеждает? По мнению Сергея Караганова, долго гадать и тут не приходится. «Поддержка некоторыми западными деятелями и даже странами так называемых революций на Ближнем Востоке ведет к тому, что коррумпированные, авторитарные, но хотя бы светские режимы будут заменяться наверняка не менее коррумпированными, наверняка более авторитарными и уж точно исламистскими режимами, при которых эти страны ждет дестабилизация и социальная деградация», – полагает аналитик.
Радикальный ислам, поддерживаемый Западом? «США, – убежден Караганов, – продолжают свою традиционную линию поддержки любых революционно-демократических движений и режимов, провозглашающих демократические лозунги.
США хотят подорвать позиции Асада или, по крайней мере, ввергнуть Сирию в состояние нестабильности, чтобы ослабить своего основного соперника в регионе — Иран…

В США никто, за исключением некоторых умных людей вроде Збигнева Бжезинского, не хочет замечать, что таким образом усиливается другой потенциальный соперник в регионе, не лучший, чем Иран, а именно — фундаменталистские режимы Персидского залива».
По мнению израильского писателя и публициста Давида Маркиша, опасность иранского влияния на Сирию измеряется для США уступчивостью (или, лучше сказать, неуступчивостью) тегеранского режима в вопросе о ядерной программе.

«Если Башар Асад, – считает Маркиш, – все-таки удержится у власти (а этого ни в коем случае нельзя исключать), то это приведет к серьезному усилению гегемонистских притязаний Ирана в арабском мире. А также к укреплению его позиций в дискуссии об иранском атоме. И наоборот – проигрыш Асада будет означать ослабление иранского влияния – вместе с которым ослабнет и упрямство Тегерана на стамбульских переговорах».
Кто провалил «арабский проект»?
Впрочем, и с фундаментализмом дело обстоит сложнее, чем кажется, считает Владимир Ахмедов. «В результате арабских революционных движений, – констатирует политолог, – к власти действительно приходят приверженцы политического ислама, набравшие политический вес за последние двадцать лет. Но ведь их успех – это и есть результат провала светских правителей – будь то баасисты, последователи Насера или сторонники капиталистического пути. Это они провалили Большой арабский проект – проект арабского единства и превращения региона из объекта внешнего воздействия в субъект международных отношений.  Потому-то на смену им и идет альтернатива. Но посмотрите, между кем и кем идет борьба – хотя бы в Египте: с одной стороны – наиболее дееспособная часть прежнего режима – армия, а с другой – политический ислам. Но нельзя не заметить и другого: исламисты озвучивают интересы самых широких слоев населения. (Кстати – принадлежащих к очень разным конфессиям.)

Иными словами, политический ислам взял на вооружение те лозунги, которые не сумели выполнить правители светской ориентации».
Таковы перемены на внутреннем фронте. А на внешнем? Кто претендует сегодня на руководящую роль в исламском мире? «Наступает реальная многополярность», – считает Сергей Караганов.  И иллюстрирует свою мысль: «Турция хочет в той или иной степени возродить свое величие времен Османской империи, Иран хочет возрождения великой Персидской империи, а арабы — появления (по-видимому, имеется в виду воссоздание – А.П.) Арабского халифата.  Это мир, в котором мы теперь будем жить».

«Турция не сегодня начала конфликтовать с Ираном за лидерство в мусульманском сообществе, – констатирует Давид Маркиш. – Но добиться лидирующей роли в сегодняшнем исламском мире – дело очень непростое.  И в частности – для иранцев и турок. Все-таки арабы считают себя, так сказать, основой магометанского движения, и надо признать, что для этого у них есть основания. Как-никак, Мухаммад был выходцем из Аравии, а не из Анкары и не из Тегерана».

Насколько реально возрождение халифата в двадцать первом веке? «Абсолютно нереально, – убежден Владимир Ахмедов. – Любая попытка воплотить эту идею в жизнь означала бы разрушение существующих сегодня арабских государств. Да и сколько просуществовал старый халифат, возникший  в восьмом веке? Уже в следующем – девятом – столетии говорить о существовании единого халифата не приходилось. Конечно, формально халифат продолжал существовать еще долго. Но, повторяю – лишь сугубо формально».

Впрочем, присмотреться стоит не только к прошлому, но и к настоящему. «Воссоздание халифата, – подчеркивает Ахмедов, – даже чисто теоретически возможно лишь на общемусульманской основе, но – не на арабской. Ведь национализм и ислам явно противоречат друг другу. Тогда как исламисты, приходящие к власти, ориентированы на решение государственных задач. И, конечно же – на сохранение государственных границ. Хотя бы потому, что в противном случае им долго не продержаться».

Давид Маркиш также находит мечты о халифате несбыточными, но – по иной причине.   «Осуществление такого рода планов, – считает писатель, – возможно лишь в случае решительной победы исламистского влияния в странах Европы. И в первую очередь – в Великобритании, Франции и Германии».  «Однако, – продолжает Маркиш, – я уверен, что британцы, французы и немцы справятся с подобного рода веяниями, порой дающими себя знать в местных мусульманских общинах».
Назад в средние века?
Чем же грозят в таком случае обостряющиеся противоречия? По мнению Караганова – «большой войной» на Ближнем Востоке.  «Большие старые державы, – поясняет российский политолог, – запутавшись в своих проблемах, похоже, не прочь отвлечь внимание от них с помощью большой, но не мировой войны».

У Владимира Ахмедова – иное мнение. «Посмотрим на историю региона за последние шестьдесят лет, – предлагает арабист. –  Все это время он развивался в конфронтационной парадигме: здесь постоянно происходят конфликты. То, что как раз и получило название ближневосточного конфликта.  Который, кстати, вовсе не исчерпывается арабо-израильским противостоянием, но включает в себя множество нерешенных проблем – от демилитаризации границ между многими государствами до распределения водных ресурсов».

В поводах взяться за оружие недостатка, стало быть, нет. И все же, продолжает Ахмедов, «обратимся еще раз к истории ближневосточного конфликта. Да, были арабо-израильские войны.  Была ирано-иракская война. Были, наконец, гражданские войны в Судане и Йемене. Конфликты, порожденные невозможностью решить спорные вопросы. Но ведь верно и другое: начиная с 1982 года, между арабами и Израилем не было серьезных войн – если иметь в виду войны между государствами.

А что было – особенно на протяжении пяти лет, предшествовавших «арабской весне»? Возникла очень опасная тенденция – сначала во время войны в Ливане (2006 г.), а затем – конфликта в Газе (208-2009 гг.) – боевые действия вели не регулярные арабские армии, а вооруженные формирования отдельных организаций – «Хезболлы» и ХАМАС. Связанных с государством (через участие в работе парламента, а иногда и правительства), но, тем не менее, сохраняющих самостоятельность. Именно они стали решать вопросы войны и мира. И именно это опасно: рушится вся традиционная система координат, все представления о функциях государства  и армии.

Идет возвращение к частным войнам средневековья – на религиозной основе и во всеоружии современных технологий. Эта зараза может распространиться на весь мир. Арабская весна – не что иное, как попытка уничтожить эту опасность. Сняв – хотя бы частично – причины войн, сотрясавших Ближний Восток и продолжающих ему угрожать…» http://www.voanews.com