На днях прочел в газете об удивлении депутата Кнессета, Дани Данона, вызванном посещением террориста в израильской тюрьме, в ходе которого он увидел замечательные условия содержания врагов еврейского народа. Удивление депутата мне вполне понятно. Такое же удивление испытал и я, но много лет тому назад.

Весной 2003 года, после завершения “курса молодого бойца”, наш небольшой отряд направили для подкрепления батальона резервистов, призванных на охрану тюрьмы Мегидо, где отбывали наказание арабские террористы. Прибыв на место, мы поняли, что миссия нам предстоит не легкая. Часть резервистов, не менее четверти от состава батальона, отказались явиться на место сбора. Они предпочли сами отсидеть недельку, а то и менее, за неявку на милуим, чем в течении месяца томится по другую сторону забора. Когда комбат посчитал личный состав, выяснилось, что нести караульную службу нам предстоит по графику 4-8 (то есть 4 часа - охрана, 8 часов - отдых). При этом выходных не полагалось. За 28 дней службы мы могли получить отпуск на 3-е суток.

И вот, началась наша служба в тюрьме “Мегидо”. В первый же день службы нас фактически не кормили. Дали хлеба и немного консервированного тунца. Поначалу мы, резервисты, думали, что в “Мегидо” просто не успели подготовиться к нашему приходу. Но когда ситуация повторилась и на второй, и на третий день - терпение наше иссякло. Мы потребовали встречи с начальником тюрьмы, но он оказался ужасно занят и отказался нас принять. Тогда я произнес пламенную речь перед бойцами. Согласившись со справедливостью моих слов, солдаты решили отправить делегацию на продуктовый склад.

Под руководством майора, заместителя командира батальона, я и еще несколько активистов направились на склад. Завсклада отказался пропускать нас. У нас не было выбора - мы оттолкнули его и ворвались в складское помещение. Там мы захватили несколько баночек не очень качественного варенья. В остальном склад был пуст. На складе имелись несколько закрытых холодильников, которые мы потребовали открыть. Перепуганный завскладом стал утверждать, что в холодильниках находится еда для заключенных, и ключей у него нет. Вернувшись в расположение батальона, и посовещавшись, мы пришли почти к единодушному мнению: направить ультиматум начальнику тюрьмы с требованием явиться к нам. В противном случае мы угрожали не выходить на вахту. Лишь после этого начальник тюрьмы соизволил снизойти к нам. Он громко возмущался нашим голодом и обещал найти виновных. После его ухода нам начали регулярно поставлять провиант.

Тюрьма представляла собой подобие пионерлагеря. Террористы жили в отапливаемых палатках. У них была своя кухня, куда регулярно завозили свежие продукты. Еда, которую они получали, была гораздо лучше нашей. Тюремное начальство заискивало с их вожаками. Я неоднократно видел, как офицеры из руководства тюрьмы здоровались за руку и даже обнимались с тюремными авторитетами. Террористы занимались самообразованием, спортом. Развлекались, как могли. У нас, солдат, развлечений практически не было. Был спортзал для солдат, но он был открыт всего 2 часа в день, а площадь его едва ли превышала 30 квадратных метров. И это на батальон солдат.

Начал свою “карьеру” тюремщика я как конвойный (я был физически одним из самых крепких в батальоне). Когда в первый раз я вошел за решетку к террористам, они состроили страшные рожи и рванулись в мою сторону. Несмотря на запрет начальства, в моей М-16 я поставил незаметно магазин с боевыми патронами и тут же передернул затвор и направил на террористов винтовку. Злоба на их лицах сменилась паническим ужасом, и они попятились. После этого инцидента меня тут же вызвал какой-то офицер из управления. Сказал, что делать так, как я, нельзя, что заключенные просто хотели пошутить. Я перевел ему на иврит поговорку “за такие шутки в зубах бывают промежутки”, и что при следующей такой шутке могу открыть огонь. После этого меня перевели на внутреннюю вышку.

На вышке я, как и полагается, во время ночной смены каждые 15-20 минут включал прожектор и начинал обследовать лагерь. На следующее утро начальство тюрьмы через офицера батальона сообщило, что я мешаю спать заключенным, и они жалуются на меня. Когда я объяснил, что и впредь буду светить и проявлять бдительность, то был переведен на внешние вышки.

Среди солдат царила скука. Некоторые “русские” стали поначалу втайне, а потом и в явную выпивать. Я же простудился. Через несколько дней температуры обратился к тюремному врачу. Он дал мне акамол и “гимели” (справку об освобождении от службы на три дня, - прим). При этом рассказал, что при моих симптомах заключенного тут же отвезли бы в больницу на обследование. Он так же поведал мне, что набор лекарств для солдат и для террористов, который у него есть сильно отличается в лучшую сторону в пользу последнего. “Гимели” я так и не использовал, потому что положение в плане людской силы было критическое. Я лишь попросил не ставить меня на вахты ночью.

Так проходила моя служба в так называемой “тюрьме”, а точнее - лагере отдыха для арабских террористов. Как вы видите, они получали лучшее питание, лучшее медобслуживание и лучшее отношение, чем мы, солдаты-резервисты, их охраняющие. Проблема государства в том, что оно относится к этим бандитам, как к военнопленным. Но ведь это - бандформирования, и Женевская конвенция на них не распространяется. На мой взгляд, условия содержания арабских террористов должны быть не лучше, чем у Гилада Шалита. А террористов с кровью на руках надо расстреливать, а не отправлять их в лагеря отдыха.
С уважением, доктор Михаэль Павлов, член организации “Профессора за сильный Израиль”

Примечания редактора:
Из изложения автора, можно заключить явную неопытность комбата и зам.комбата. В армии нет такого положения, что можно недодать положенное, но есть, как в любой большой организации, обыкновенная наглость, когда тебе садятся на голову и грузят столько, сколько ты выдерживаешь. В моем батальоне резерва, все было наоборот. В первый же день подбивали кол-во необходимой согласно уставу живой силы для выполнения возложенных задач, и к вечеру рапортуется начальству дефицит, с четким требованием - либо сократить задачи, либо прислать пополнение. И точка! Иначе жалоба вплоть до Генштаба, о принуждении к нарушениям устава. Исключения могли быть только во время войны, в силу непредсказуемых обстоятельств.

Мы просто не давали садиться себе на голову. Даже когда наш батальон в 1986-м мобилизовали по частям, как пополнения другим батальонам полка для превышающих батальонную нагрузку задач, мы первые приезжали на сборы, не дожидаясь чьей-то милости, шли на склады и первые в приказном порядке обзаводились всем необходимым согласно нашим званиям и должностям. Если предлагали что-то не то, мы не брали и не расписывались, вели себя тихо, но авторитетно, как профессиональные командиры. Нас быстро раскусывали, и благоразумно не связывались. Мы настаивали на формирование нас в свои подразделения, были всегда лучше всех, и соответственно требовали доверие и уважение к себе.

Если бы моему батальону не хватало положенного по уставу продовольствия, до всеобщего бунта не дошло бы. Комбат тихо и спокойно уведомил бы командира тюрьмы с копией вышестоящему начальству, что через два-три часа он распускает батальон, (или его часть в зависимости от дефицита в поставках), на побывку домой на 24 или 48 часов, на которые просит прислать замену из служащих срочной службы (которых всегда можно снять с маневров и т.п.), снабжением которых озадачить их родные части, и за это время решить проблему с регулярными поставками продовольствия. После такого факса, проблемы решаются в течении двух часов, включая трибунал ответственному за разгильдяйство, который, как минимум забудет о продвижении по службе на несколько лет. К сожалению, некоторые адъютанты не понимают другого языка, но этот язык понимают с полуслова. Новости Израиля http://www.7kanal.com/