|
02.03.2005 10:49 |
| |
Лето на улице Пророков |
|
«» Давида Шахара, одного из ведущих авторов ивритской литературы прошлого века, - первый роман из его «иерусалимской саги» «Чертог разбитых сосудов» («Путешествие в Ур Халдейский», второй роман, был издан тем же издательством два года назад). «Чертог» - это прустообразная серия из восьми романов о детстве, прошлом, Иерусалиме и, шире, о жизни, времени и нашем мире, который, по кабалистическому учению, есть результат «разбиения сосудов», то есть утраты им доли божественности после акта Творения.
В романе Шахара в принципе есть все, что полагается. Есть главный герой - Гавриэль Йонатан Луриа, человек «с большой физической силой, “восточными фантазиями” и языческой душой», фантазер, блаженный, о котором поговаривали, что он был когда-то чуть ли не танцующим дервишем, что он спускался лунными ночами в долину Кедрона, чтобы принести в жертву голубей, и что он как-то во время учебы на отделении Священного писания оттащил за шиворот преподавателя в биологическую лабораторию, чтобы тот имел шанс попрактиковаться в ритуальных жертвоприношениях...
Впрочем, доподлинно о нем известно только то, что, отправленный в Париж учиться на врача, Гавриэль пошел против отцовской воли, стал грузчиком, а потом и вообще исчез. Есть и рассказчик, повествующий о Гавриэле, маленький мальчик, возмущающийся оттого, что ему только недавно показали звезды, воинство небесное, считающий дождевую воду благодатью, изучающий Талмуд столь древний, что тот пахнет плесенью, и смеющийся от преданий, рассказанных ему дедом, будто в отхожем месте появляется зловещий демон с козлоподобной головой... Есть в книге и прочие персонажи, и не один-два, а даже очень много.
Но все это в принципе неважно, потому что призрачный Гавриэль, как и сонм персонажей и совсем не линейный, а очень дискретный сюжет - всего лишь фон. Для радости от прошлого, «существующей ныне лишь в щемящих воспоминаниях и в наивной надежде на ее возвращение в один прекрасный день». Для уверенности в том, что «к этому оранжевому мгновению широко раскинувшегося заката, выключенного из бега времени, можно возвратиться, как к картине, висящей в музее, или в какое-то место, где ты уже однажды побывал», и тогда затормозит колесо времени «в его вращении, и в темных глубинах, кроющихся за склепами, это торможение столь сильно, что куски времени, оторвавшиеся от колеса, остались при нем и кружатся со своими живыми и мертвыми, с птицами, внимающими бесплотным духам, и потаенным кладам», и хотя бы на краткий миг воспоминаний оживет «хрупкость мира сего, покоящегося на иллюзии чувств, лопающегося, как пузырь, и снова вырастающего из всех отражений своих ошибок и иллюзий, словно блуждающий огонек»...
Роман Шахара, всю жизнь жившего в Иерусалиме, происходившего из ультраортодоксальной семьи и являвшегося иерусалимцем в пятом поколении, как сама улица Пророков, как все вообще иерусалимские улицы, уводит очень далеко. То выведет в арабский квартал, то к русской церкви, то к селению религиозных ортодоксов, а то и вообще переместится во Францию (где, кстати говоря, Шахара не только много переводили, но и наградили несколькими литературными премиями). Идя вслед за ним, читатель, как путник на тех же иерусалимских улицах, оказывается в разных культурах, попадает в хитросплетения древних кабалистических учений и загадки Священного писания, перемещается, как на машине времени, сначала в 20-30-е годы прошлого века, в средневековье, в евангельские, потом ветхозаветные времена, а затем и вовсе в то время или место, где души мертвых, соскучившись по живым, являются к ним, а сосуды благости Господней еще не разбиты и пребывают в священной целости...
По материалам сайта газеты Книжное обозрение
|
|
|