На театральном фестивале «Балтийский дом», проходящем сейчас в Петербурге, один из хедлайнеров программы – известный литовский режиссер Оскарас Коршуновас представил свою версию трагедии Шекспира. Действие его «Гамлета», поставленного в вильнюсском театре ОКТ, разворачивается среди гримировальных столиков: зеркал, пудры, париков и накладных носов. Офелию Оскарас Коршуновас хоронил несколько раз.Фото: ДМИТРИЙ МАТВЕЕВ

Еще сто лет назад в своей остроумной и злобной статье, посвященной репетиционной работе великого английского режиссера Гордона Крэга над «Гамлетом» в Художественном театре, король российских фельетонистов Влас Дорошевич набросал два пути постановки шекспировской трагедии. Первый – углубиться в душу Датского принца, представив, что весь мир – лишь плод его фантазии. Второй путь – сочно и смачно сыграть эльсинорский двор, в котором понаделавшим мерзостей людям все мерещится мститель – Гамлет. Главным образом статьи был датский дог, которого то хотели ввести в спектакль МХТ, но опасались, что собака перевесит страдания принца. В не принятом создателем и не любимом актерами, но вошедшем в историю театра «Гамлете» Крэга главным стали: принц-мыслитель – Василий Качалов, движущиеся ширмы и золотая масса, в которую сливались эльсинорские придворные.

В ХХ веке много занимались фигурой Датского принца – он становился бесстрашным воином у Лоренса Оливье, виттенбергским ученым-гуманистом у Иннокентия Смоктуновского, наконец, у Владимира Высоцкого – «парнем из соседнего двора», с гитарой, хриплым голосом и яростным отказом принимать этот лживый мир. В одном из самых невероятных и запоминающихся спектаклей по «Гамлету» Эймунтас Някрошюс рассказал историю об отце, который ради мести приносит в жертву собственного сына.

В веке двадцать первом режиссеры предпочитают не ломать голову над душой и муками Датского принца, а изощрять фантазию в поисках неожиданного места действия. Руководитель берлинского театра «Шаубюне» Томас Остермайер поставил своего «Гамлета» на сырой размокшей земле, куда в сцене пролога опускали гроб с убитым отцом (в этом сезоне эта постановка ожидается в Москве на шекспировском фестивале). Объяснения, столкновения, придворные и любовные сцены разыгрываются буквально на могильном холмике. А сам Гамлет (Ларс Айдингер) – в накладном животе, нацепивший клоунский нос, меняющий парики – так и останется до конца кривляющимся лицедеем, у которого не разобрать, кровь брызжет или клюквенный сок. Место действия было важнее тех, кто на нем действовал.

Оскарас Коршуновас поместил весь Эльсинор в гримировальную комнату. Усевшись за свои столики, актеры напрасно вопрошают в прологе свое отражение в зеркале: какой ты? Ты можешь стать любым в зависимости от того, положишь на лицо слой пудры или измажешься кровавым клюквенным соком. Поместив место действия в пространство театра, Коршуновас саму пьесу превращает в бесконечный репетиционный процесс. Вот королева оплакала утонувшую Офелию, а та, как ни в чем не бывало, идет на встречу с Гамлетом, отправляющим ее в монастырь. Снова и снова откладывается сцена мышеловки. По сцене то и дело прошмыгивает гигантский Мышиный король (где-то рядом, видимо, репетируется «Щелкунчик»). Актеры «поддают» страсти и кричат так, что не слышно переводчика. А ближе к концу устает уже и режиссер. После сомнамбулически медленных первых двух с половиной часов действия коротенечко, за полчаса, доигрывает примерно треть пьесы. Вымазанный красным соком полуголый Гамлет (Дариус Мешкаускас) надвигается на Клавдия (Дайнус Гавенонис), и в финале две окровавленные фигуры красиво застывают в лучах прожектора.

В «Гамлете» Коршуновасом многое придумано довольно эффектно. Мини-платьица, в которых резвятся Гильденстерн и Розенкранц, светящийся клоунский нос Горацио, корзины цветов, которые из подношений актрисе становятся надгробными букетами над могилой Офелии, катающиеся зеркальные столики, превращающиеся то в катафалк, на котором вывозят тело покойного Короля, то становящиеся лунной дорожкой, по которой уходит в вечность Офелия. Но все эти образы и придумки не работают в отсутствии основной мысли, которую вычитать из серии распадающихся картинок не удается.

Понятно, что успех спектакля определяют миллионы причин. Для неудачи достаточно одной. «Гамлет» Оскараса Коршуноваса – пример неудачи на уровне замысла. Актеры могут играть хуже и лучше, может перестать сбоить ритм и так далее. Но на банальной сентенции о том, что «весь мир – театр, а люди в нем актеры», вряд ли можно держать огромный мир шекспировской трагедии. Разве что придумать несколько красивых картинок. ОЛЬГА ЕГОШИНА, Санкт-Петербург http://www.newizv.ru