Навигация по порталу: 
Наколка делается так. На клетчатом листке из школьной тетради перьевой ручкой рисуется фигура. Затем надо смочить часть кожи, на которую будет наноситься рисунок, — хотя бы слюной. Приложили листок — и наколочка готова. Почти как настоящая. И хорошо, что «почти», потому что за настоящую, оказывается, могут искалечить. Но если повезёт — только избить.
* У каждого человека есть паспорт, а у некоторых — ещё кое-что, что даёт в определённой среде знатоков превосходство над другими, или же, наоборот, пожизненные гонения. Такая вот нательная документация. Сравнительно нового, пока что не исследованного образца.
Павел К., большой специалист по татуировкам, нарисовал их корреспонденту «Часкора» — на все возможные случаи. Двухголовая змея, бык-ого-го-какой-производитель, обезьяна той же половой принадлежности, карась с торчащими тигриными клыками, бабочка с эротическим узором и прочая дребедень.
Татуировки эти, объяснил Павлик, вызвавшийся сопроводить журналиста в среду знатоков, взаимоисключающие. На теле никак не могут соседствовать перевозбужденный орангутанг и нежно-пассивная бабочка. Поэтому бабочку мы разместили чуть ниже ягодицы, а примата — на предплечье. Если разденусь до пояса — буду грозой вертлявых мужичков. Ну а в футболке с рукавами до локтей, но в плавках — я как бы и сам не прочь опереться на сильного мужчину. Так же и с другими наколками, рассказывающими посвящённому кое-что о моей личности. Например, колесо от «Мерседеса» — это рисковые перегоны иномарок. А почтовый конвертик — его Паша налепил себе — не менее опасная курьерская работа на деловых людей. Может, квитанции с накладными, а может, деньги, золотишко, а то и наркотики.
Стираются мои художества мгновенно — той же слюной, поэтому в мордобойной ситуации можно за пару секунд вернуться в прежнее обличье.
Вы спрашиваете: где гражданам чистят рыла за всех этих бабочек-обезьян? Да хоть на ближайшем городском пляже, где криминал в хорошую погоду поправляет здоровье. Но с вашими старомодными якорьками можете загорать спокойно: вы же не профессиональный угонщик крейсеров?
* На пляж я иду с надёжным прикрытием. Павлик в совершенстве владеет не только языком нательных ребусов, но и кое-какими приёмчиками. Пока мы спускаемся к Москве-реке, он рассуждает на тему дня: «Раньше татуировки в основном кололи на зоне. У ментов целые альбомы есть, чтобы биографии своих подопечных расшифровывать. Орёл — авторитет, змея — главарь группировки и так далее. Нынешняя мода на цветные картинки — это не более чем украшательство. В салоне одну и ту же тему могут наколоть и байкеру, и школьнику, только плати. Ну а теперь появились новые рисунки, обозначающие, так сказать, истинную принадлежность их носителей. Причем многие делаются из-под палки». — «Это как?» — «Заставляют. Вроде как клеймо. Чтобы в случае чего — к примеру, кинул ты кого-нибудь по-крупному, не довёз чего-то кому-то — тебя могли разыскать. Если повезёт, покажу».
Пляж, несмотря на будний день, по случаю редкой июльской жары усеян телами загорающих. Нам пока предстояло людей посмотреть, а себя до поры до времени не показывать, и мы, не раздеваясь, плелись вдоль берега. При большом скоплении полуголой молодежи видно, что мода на тату всеохватывающая. У каждого третьего что-нибудь да изображено. Но когда я притормаживаю, Павлик тянет меня за рукав футболки: «Это фуфло!».
Наконец он бросает на грязный московский песок одеяло. В нескольких шагах двое парней и три девушки лениво перекидываются картами. Знаков различия не видать. Я растягиваюсь на подстилке, и в это время один из ребят поворачивается на другой бок. С бицепса смотрит первый американский президент Джордж Вашингтон. Павлик ложится рядом и поясняет: «Кидалы, или ломщики. У обменных пунктов клиентам мозги пудрят. Взяли сумму — и в отстойник. Пару дней в «дурака» поиграют, а потом снова за работу». «Зачем же им себя метить? — удивляюсь я. — Если повяжут, лишняя улика». Павлик пожимает плечами: «Бравада. А за улику не считается. Возьмут — так уж по делу, а не за картинку, тем более что менты всех кидал в лицо знают. Да я тебя не из-за них здесь уложил. Глянь, куда показываю».
У развалившегося неподалеку доходяги на одном колене выколота крупная буква «М», на другом — «Ж». «Голубой, что ли?». Павлик сплёвывает в сторону: «Бывший бомж. Это его дружки пометили. У него ещё на руках должны быть «Б» и «О». Я приподнимаюсь — точно, есть такие буквы в этом слове. Павлик продолжает: «Возможно, мужик «рванул», перестал бомжевать. А «коллеги» его исписали, потому что бомж — это до смерти. Он пока не вычислил наших соседей, а кидалы не заметили, что бомж рядом с ними бросил кости. Бродягам вместе с блатными нельзя. Кто-нибудь встанет отлить, и мужик последние зубы утратит».
* Ждать пришлось недолго. Поднялась девица в голубом купальнике. Она уже примеряла походку, как вдруг остановилась и из-под ладошки вперилась в меченого. Потом присела и что-то зашептала ребятам. Один из них надел сандалии. Перешагнув через нашу подстилку, он оказался рядом с мужиком и несильно пнул его в ребра. Тот удивлённо перевернулся на бок и получил удар в поджарый живот. Корчась от боли, бомж подхватил одежду и пошёл к косогору. Никто ничего не заметил. Но у выхода с пляжа в спину бывшего бомжа полетела пивная бутылка — знать, там тоже загорал кто-то грамотный. Я с любопытством посмотрел на девицу, заложившую бедолагу, и только сейчас заметил у неё на плече странную татуировку — разлетающийся праздничный салют. Показал Павлику, но тот покачал головой: «Это не салют — это брызги. Видел, как шприц проверяют — из иглы жидкость брызжет? Вот её и изобразили. Видно, девка ширялась потихоньку, а у них это запрещено. Накрыли, пометили, чтобы, если к другим прибьётся, те знали, насколько ей можно доверять. Не зря же она с бомжом выпендрилась — явно доверие восстанавливает. Ну что, тоже засветимся?»
Мы стянули с себя рубашки и выставились на всеобщее обозрение. Мой маньяк-орангутанг на окружающих впечатления не произвёл, зато на Павликов конвертик отреагировал амбал, бивший мужика: «Дурь есть?». Паша помотал головой: «Я не по дури».
Амбал уставился в карты. Павлик усмехнулся: «Скажи я, что есть, и таких же звездюлей огрёб бы. Они наркоту близко не подпускают, да и девочка у них с гнильцой, беречь надо. А так — я почтальон у бандитов. Искупаемся?» — «Смеёшься? Картинки смоются!»
Оставив одеяло, мы пошли к волейбольной площадке, где несколько парней бросали потёртый мяч. Неподалеку полукругом стояла группа стриженных ребят в майках с глубокими вырезами. Из-под тёмных очков они стали пялиться на мои расписные телеса. Особенно выделялась двухголовая змея, означающая, что я имею отношение к пьяному бизнесу. Один из парней весело спросил: «Ну чо, пацаны, градус закачиваем?»
Я в ответ веско покачал головой, а Павлик не удостоил ребятишек взглядом. «Ништяк!» — отсалютовали ребята. Свои, значит. «Давай-ка в тенёк, а то чернила потекут», — скомандовал Павлик, и мы отошли к забору. «Это они ещё хорошо нас приняли, — внушал он мне. — Мы люди не здешние, просто отдыхаем. А вот если бы ты им на улице попался, да ещё где-нибудь у магазина, пришлось бы объяснять, что на чужой территории делаешь. Объяснения сам знаешь, какими бывают».
«Рыбка, ты зачем к нам заплыла?», — положил мне кто-то руку на плечо. Оглядываюсь — ещё один «спортивный», с вызовом смотрит в глаза. Рыбка — это, наверное, мой карась с клыками, соображаю я. Кстати, что он означает? И под обнадёживающим взглядом друга веско спрашиваю: «Какие проблемы?». В ответ парень кладет мне на макушку тяжелую пятерню и нагибает голову. Но Паша почти ласково перехватывает руку, парень щедро лыбится и уходит, погрозив мне пальцем. «Карась — это значит «стукач», - смеётся Павлик. — Извини, забыл тебе сказать».
Вот так дела! Но стараюсь не кипятиться и интересуюсь, почему моя рыба с клыками. «Потому что стучишь ментам, а сам под крутого косишь!» — всё ещё веселится мой провожатый. Я смачиваю пальцы, и позорное клеймо исчезает. Павлик лукаво оправдывается: «А то неинтересно бы было!» «А если бы те, у волейбола, заметили?» — не сдаюсь я. «Отбились бы!» — уверяет приятель, но я ему не очень-то верю. Мы снова выходим на пляж — уже с другой стороны. Экскурсия продолжается.
* «Видишь девчонок? — Паша кивает головой на малолеток, которые по очереди пьют колу из большой бутыли. — Спорим — проститутки меченые? На пиво!». Я пожимаю плечами, и мы медленно проходим мимо. Действительно, у двух из них на руках какие-то мелкие значки. Вопросительно смотрю на Павла. Он хохочет: «Да просто я их раньше здесь видел!» — «А что за наколки-то?». — «Позорные, вроде твоего карася. Значит, своих хозяев нагрели или застучали. Ну и нарисовали им по мухе — как падким на говнецо. Само собой, к такой картинке довесок полагается: паяльник в одно место или ещё ягодицу надрезают. Потом полгода не то что работать — присесть не смогут. Если крутые их тут заметят, могут увезти с собой, попользоваться и выкинуть, как падаль. Раз меченые — значит без «крыши», делай что хочешь. Твой орангутанг, кстати, даёт тебе полное право».
Не дожидаясь окончания разъяснений, я уже стирал похотливую обезьяну, а заодно и быка-производителя, что бы он там ни означал. «И бабочку на заднице не забудь! — подсказал Павлик. — Может, всё-таки ополоснёшься и на этом закончим?» - «Чуть погодя...»
* «В прошлое воскресенье здесь пацаны-болельщики мочиловку устроили, — вспоминает Павел. — Тоже, если ты заметил, стали себя уродовать символами: «Спартак», ЦСКА. Попросит один у другого на улице прикурить, увидит наколку — и понеслась... А на пляже они стаями ходят, открыто друг друга задирают. Я даже одного «перекрестившегося» знаю. Пацан за «Динамо» болел, да кто-то ему сказал, что это ментовской клуб. А у него батя на зоне отдыхает. Ну парень и попросил старшеклассников кислоты достать, стал с кисти букву «Д» выводить. Не выводится. Тогда поверх неё «Спартак» выколол — только испортил, короче, руку. Сейчас на «динамовских» отыгрывается, со свинчаткой ходит. Жуть!»
Мои оставшиеся картинки тем временем стали линять — влажная кожа растворила школьные чернила. Да и Павел, похоже, тоже не прочь окунуться и уйти. Входим в реку. В трёх метрах от берега, к нашему изумлению, обнаруживаем изгнанного экс-бомжа. Значит, окольными путями вернулся и, не умея плавать, плещется на мели, выставив опозоренные колени. Зыркнув на моего дракона, он от ужаса чуть не провалился под воду, а увидев, как «наколки» под воздействием мутной речной воды тут же стали терять очертания, обалдел ещё больше. Я сделал пальцами кольцо и произнёс волшебное слово: «Ништяк!». Мужик вроде бы успокоился, но перебрался поближе к суше.
Из воды мы с Павликом вышли как заново родившиеся — условно чистые, распрощавшиеся с пусть и кратким, но подозрительным прошлым. Я осмотрел себя — никаких следов. И с Паши исчез его синий конвертик. Но, когда он нагнулся, чтобы вынуть запутавшиеся в пальцах ноги водоросли, из-под плавок показался настоящий рисунок рыбьего хвоста. Карась с клыками?! Павел перехватил мой взгляд и, несмотря на обилие женщин вокруг, на мгновение оголил зад. С ягодицы бесстыдно улыбалась грудастая русалка, а под ней синели кривые буквы: «Дембель-2001».
