Если кто не заметил, в последние несколько месяцев властные антикоррупционные инициативы льются как из рога изобилия.

Вот ещё совсем недавно ничего не было, то есть совсем-совсем-совсем ничего, ни одного сколько-нибудь завалящего документа за 8 лет, а тут раз — и сразу вон сколько всего: и указ президента о мерах по противодействию коррупции, и национальный план по борьбе с нею, и создание совета при президенте для тех же целей, и принятие пакета антикоррупционного законодательства, включая его краеугольный камень – федеральный закон «О противодействии коррупции». Тут и постановления правительства об антикоррупционной экспертизе законодательных и нормативных актов, и указ президента о реформе системы государственной службы, и инициативы министра финансов, и выступления премьера, и выступления президента, и ещё инициативы разных властных людей, и заседания совета, и
и
Аж голова кругом.

И каждый документ важен, и каждое событие в этом ряду – интересно, и все их надо бы разобрать по косточкам и заглянуть им внутрь, чтобы понять, что там полезного есть, чего не хватает, что, как и когда может заработать. Вот, к примеру, федеральный закон, устанавливающий рамки нашей антикоррупционной политики, определяющий основные инструменты борьбы, среди которых один из главных – декларирование доходов и имущества государственных служащих и членов их семей.

Без вопросов, декларирование – преотличнейший инструмент, доказавший свою эффективность во многих разных странах. Но тут же сразу вопросы: а почему среди тех, кто будет нам всё декларировать, нет, например, служащих государственных корпораций? Разве у них там (или у нас тут) в этих самых государственных корпорациях совсем нет проблем с коррупцией? Или почему членами семьи вдруг оказались только «ближайшие родственники», то есть супруги и несовершеннолетние дети? А совершеннолетние? Ну, например, те, кому вчера девятнадцать стукнуло, но которые при этом ездят на Бентли? По ним у нас никаких вопросов не имеется?

Да-да, я помню, что главный озвученный депутатами и не только аргумент – защита прав человека. Совершенно же очевидно, что у братьев-сестёр, мам-пап и взрослых детей права эти есть, а у жён-мужей и младенцев – нет. Или вот ещё вопрос: а что это у нас декларирование отложено на год? Ну да, это — вовсе и не вопрос. Нам же сразу сказали: год нужен, чтобы подготовиться. Только вот не вполне понятно, кому и к чему тут надо готовиться: только ли государственным органам к организации проверок или потенциальным проверяемым к указанным малоприятным процедурам. И что-то подсказывает мне правильный ответ.

Или вот последние инициативы по проверке проектов законов и нормативных актов на коррупциогенность. Отличная идея, отличный инструмент. Отличный – в умелых руках и при правильном применении. Когда проверяющие – независимы от авторов проверяемого творчества, когда проверки осуществляются профессионально, а не на глазок, когда за проверками следуют не «доклады об отдельных выявленных недостатках», а безусловный отказ от обнаруженных коррупционных «окон возможностей». Прекрасна и идея о реформе системы государственной службы. Пусть она далеко не первая, эта реформа, и госслужбу мы уже реформировали столько, сколько ничто иное в нашей стране, но там всё ещё остается широкое поле для творчества, так что пусть будет, хуже точно не будет. Наверное.

Тут иной многоуважаемый эксперт может строго на меня посмотреть и спросить вполне обоснованно: и что, вот это вот, по-твоему, и есть вся борьба с коррупцией, какая есть? Неужели ты думаешь, что все эти чудесные государственные бумаги да властные инновации могут изменить ситуацию?

И я честно отвечу: нет, не думаю. Сами по себе – не могут.

Не потому, что я — как и всё прогрессивное человечество — знаю, что первостепеннейшим залогом эффективного противодействия коррупции являются не столько законы — и не только указы и постановления — сколько всем давно известные вещи: наличие свободных средств массовой информации, где слово «свободные» значит – разные; обеспечение реального верховенства закона, где слово «закон» значит – закон, а не понятия, выросшие вокруг и вместо него; функционирование живой конкурентной рыночной экономики, регулируемой самой конкуренцией, а не административными барьерами; процветание гражданского общества не как политологического понятия и некоего количества НКО, а как совокупности граждан, готовых объединяться и действовать по велению своей души и совести; и, на сладкое – обеспечение реальной политической конкуренции – не во имя борьбы и цепляния за власть как таковую, а для ротации элит, для недопущения консервации во власти коррумпированной бюрократии разного уровня.

Конечно, России и для обуздания коррупции, и для достижения более высоких и глобальных целей всё это не помешало бы. Прямо здесь и прямо сейчас. Но проблема в том, что все эти прекрасные вещи не расцветут в нашей жизни ни сегодня, ни завтра, ни даже через год. В последние несколько лет все они демонстрировали тенденцию не столько к росту, сколько к скукоживанию вплоть до полной неразличимости, так что ожидать, что они у нас вдруг откуда-то в одночасье объявятся, было бы странно – многие из них мы сами отдали без боя, и отвоевать их обратно будет чертовски сложно. Просто потому, что эта самая коррумпированная бюрократия, которая уже много лет в реальности правит страной, вовсе не заинтересована в том, чтобы они появились вновь. Равно как не заинтересована она в любых попытках, откуда бы они ни проистекали, ограничить её в её всевластии.

Именно поэтому я отвечу: нет, я не думаю, что все недавно принятые законы и указы в ближайшее время кардинально изменят ситуацию с коррупцией к лучшему. Потому что сами по себе даже самые лучшие законы и указы не борются с коррупцией. С коррупцией борются живые люди, исполняющие эти законы и указы. Успех борьбы с коррупцией зависит не только и не столько от факта существования соответствующих документов, сколько от качества, от неизбирательности и безусловности их применения.

Мне кажется, что в данный момент президентская антикоррупционная кампания достигла своей самой важной точки: точки, когда все орудия выставлены, запалы поднесены, командующий занёс руку и вот-вот скомандует: «Пли!». Тут-то и выясняется, что его армия вовсе не рвется в бой против
самой себя. Именно сейчас становится всё более очевидно, что разметить на бумаге план баталии — задача куда как более простая, чем осуществить всё задуманное на практике.

Ну и действительно, с чего бы это чиновникам, которые нагрели себе местечки, приносящие многопроцентный доход, вдруг всё бросать и бежать декларировать, где там у них случился конфликт интересов. С чего бюрократам, привыкшим сытно есть и мягко спать, благодаря заботливо проковырянным в законах дырочкам, из которых бесперебойно сочится источник благополучия, кидаться эти дырочки законопачивать? Зачем им это надо? Кары за неподчинение пока ещё очень расплывчаты и смутно маячат где-то в будущем, а незаконное обогащение за народный счёт – оно вот, происходит здесь и сейчас. Да и силу за собой они чувствуют немереную – ни один не чувствует себя одиноким изгоем, выступают они сплоченной армией.

И вот уже тут и там начинают раздаваться голоса: а может, и не надо бороться с коррупцией? Может, оно несвоевременно? Может быть, лучше пока с кризисом поборемся? Тем более что вон какие аппетитные антикризисные финансовые потоки виднеются тут и там. Да и вообще, у нас тут такой уклад. У нас менталитет и традиции. У нас, в конец концов, в загашнике Иван Грозный и Меньшиков имеются, стало быть, не мы тут первые в этом деле, не нам последними и быть. И вообще, может, это злобный Запад нам напел лишнего и дурного про нашу коррупцию, чтоб очернить, запутать и с пути истинного сбить. С нашего посконного пути. И как последний аргумент: если мы сейчас вот возьмём и изничтожим коррупцию, то у нас всё тут рухнет. В пыль, в прах рухнет. Потому что наша коррупция – она уже и не отклонение от нормы, а сама норма и есть. Поэтому, может, не стоит её и трогать.

Прислушайтесь, и вы услышите такие разговоры и справа, и слева, и сверху, и снизу. Не громко, конечно, не в лоб: кто же будет в нынешний момент бегать по бульварам и площадям с транспарантом «Долой борьбу с коррупцией!». Нет, всё это говорится нежнее, тоньше, вкрадчивей. Кое-где стало даже эдаким шиком, пожав понимающе плечами и опустив очи долу, как бы невзначай обронить: да ну далась вам эта коррупция
как будто других проблем нет.

Есть. Конечно, есть у нас другие проблемы. Но дело в том, что большинство из них – производные от той же самой коррупции, которая стала у нас отнюдь не нормой и не отклонением от нормы, а одним из системных элементов политико-управленческой пирамиды. И в наших условиях, у нас, здесь, в России борьба с коррупцией становится чем-то большим: борьбой за права человека и право выбора, борьбой за качество жизни и устойчивое развитие, борьбой за будущее детей и страны, борьбой за самоуважение и Конституцию.

Коррумпированный бюрократ именно этой борьбы по-настоящему только и боится, именно её, а не потенциальных будущих проверок. Но подсознательно ощущает, что конец его властвования как раз и может начаться с безобидного вроде с виду закона и вроде как необязательного пока к немедленному исполнению постановления. Кому, как ни ему знать, что заботливо взлелеянная коррупционная управленческая вертикаль на самом деле – полая внутри, и держится, как карточный домик, лишь на переплетении взаимной лояльности её членов. Потяни невзначай за один кончик, и посыплется всё, что ещё вчера казалось монолитом.

Мы в России вырастили нашу коррупцию до таких размеров и форм, что любые изменения к лучшему в какой сфере ни возьми — экономике, социалке, политике — неизбежно должны будут начаться именно с борьбы с ней. Потому что тело России проросло коррупцией, без искоренения её мы не сможем ни кризис побороть, ни двинуться дальше, вперед.

Что же в этой ситуации делать президенту, который уже начертал на своих знаменах приверженность идеалам прозрачности? Варианты есть разные. Можно спустить всё на тормозах, принять ещё какое-то количество законов-указов, провести парочку-другую показательных процессов, подзакрутить гайки гаишникам-врачам-учителям, заставить дюжину-другую уж совсем одиозных казнокрадов покаяться и отбыть на пенсию, попросить центральное телевидение показать нам передачу-другую про победу над коррупцией (или про то, что не только у нас с этим плохо) и на этом успокоиться. Бьюсь об заклад, что именно такой вариант развития событий лелеют в сердце ой как многие.

А можно объявить коррупции войну. Или, пользуясь новомодной терминологией, попытаться принудить бюрократию к осознанию: всё, приплыли. Не сегодня, так завтра лафа закончится, и всё на этот раз будет серьёзно: придется и с Бентли расстаться, и про счета в оффшорах рассказать, а может, и присесть лет так на пять-десять и не условно, а по-настоящему, по-взрослому. И вкалывать придется, а не бумажками с подписями приторговывать, да откаты пилить. Понятно, что если выбирать этот вариант, то необходимо отдавать себе отчёт, что резать придется по живому, затрагивать самые основы системы, и что такая вот операция по «принуждению к прозрачности» встретит самое ожесточенное сопротивление на всех уровнях власти, изощрённое сопротивление, сопротивление до последнего патрона. Коррумпированная бюрократия – не та субстанция, чтобы расставаться с кормушкой, хоть президент ей прикажет, хоть ООН.

Но если серьезно, то особого выбора «воевать или не воевать» на самом деле сегодня и нет. Либо коррумпированная бюрократия догрызет обескровливаемую кризисом Россию, распихав по карманам то, что осталось от времен нефтяного зазеркалья, и спихнув её дальше саму разбираться с социальными и экономическими проблемами а-ля 90-е, либо…

Как мне кажется, операция по «принуждению к прозрачности» отечественной бюрократии может увенчать того, кто её по-настоящему когда-нибудь начнёт и доведет до сколь либо заметных результатов, куда более почётными лаврами, чем любая иная из принудительных акций современной российской истории.

Елена Панфилова, http://www.ej.ru/