Чекист Кунгуров из фильма «Свой среди чужих, чужой среди своих», белогвардейский офицер из «Ищи ветра», полковник Пашутин из «Ворошиловского стрелка», генерал Матвеев из сериала «Кадетство». Актер, игравший и играющий в спектаклях «золотого фонда» Театра сатиры, Театра на Таганке и Театра имени Пушкина.

Его героев всегда отличает внутренний стержень и благородная стать. В субботу Александру ПОРОХОВЩИКОВУ исполняется 70 лет. Телеканалы отметят это событие сразу несколькими программами, посвященными юбилею. Сам же народный артист круглую дату никак праздновать не планирует. Последние 12 лет актера – потомка знатного рода – больше волнует вопрос восстановления родового поместья XIV века, в котором он планирует сделать музей и театр и открыть их двери навстречу всем талантливым и интересным людям.

– Александр Шалвович, более 15 лет назад вы сняли фильм «Цензуру к памяти не допускаю», в основу которого легла история вашей семьи. Он тогда хоть и победил на многочисленных международных кинофестивалях, но до широкого экрана так и не дошел. Какова судьба картины?

– Она действительно получила награды: главный приз «Золотой парус» на фестивале в Сан-Рафаэле в 1993 году, главный приз и зрительский приз «За исповедальность» на «Кинотавре». И это нас, не скрою, окрылило – захотели отправить картину на «Оскар», в Канны, нас приглашали повсюду. Но неожиданно пропал весь отснятый материал, у нас украли исходники. Осталась только одна копия, у меня, но совершенно неподходящего качества. Тем не менее с ней мы были приглашены в 1999 году на международный фестиваль «Бригантина» на Украину, в Бердянск, где тоже получили главный приз. Вот, думаем, здорово-то как: в 1991 году фильм сняли, а в 1999-м он все еще актуален – зрители встают, овации по 15 минут. Стали еще активнее искать украденные исходники. А год назад они сами нашлись. Случайно выяснилось, что все это время они находились в Белых Столбах, в архиве Госфильмофонда. Как они там оказались, кто их туда притащил – не знаю.

– Планируете ли сейчас выпускать фильм в прокат?

– Мы сделали две копии. Одну – с английскими субтитрами. Так как творческая экспериментальная мастерская «Родина», на которой я снял этот фильм, принадлежит мне лично, имею на нее все права. Поэтому будем принимать участие в фестивалях, на которые нас пригласят. В прошлом году в Смоленске, к примеру, картина получила приз «Золотой Феникс». Так что, могу сказать, зритель по-прежнему с большим удовольствием смотрит фильм. Есть, впрочем, одно «но». Хоть картина и датирована 2008 годом (мы немного ее переделали, перемонтировали), тем не менее на все крупные кинофестивали – и в Венецию, и на «Оскар», и в Канны – мы не попадаем. Они берут только те картины, которые сделаны здесь и сейчас. А на нашу посмотрят – с 1991 года, и не пропустят. Поди доказывай потом, что она была украдена и долгое время пролежала на полке.

– В молодости, до поступления в театральное училище имени Щукина, вы, говорят, были настоящим стилягой. Видели фильм Тодоровского «Стиляги»?

– Фильма не видел, но дай Бог ему успеха, если он хорошо сделан. Видел только анонс – небольшие фрагменты, где главные герои картины толпой бегут радостно по улицам. Вот такого быть не могло – это вранье. Тогда, знаете ли, как только мы, стиляги, появлялись на улицах со своими длинными волосами, начесами и в пиджаках-букле, нас сразу же ловила милиция или народная дружина. И избивали нас, знаете ли, нещадно. Идеология была другая – это касалось всего «инородного». Учась в Челябинском мединституте, я организовал свой джаз-бэнд, в котором играл на ударных. Мы переиграли весь классический джазовый репертуар – от Дюка Эллингтона до Джорджа Гершвина. Писали «на костях»: у меня до сих пор даже есть где-то рентгеновские снимки с записями нашего оркестра. В Свердловске, на каком-то фестивале, мы заняли даже первое место. Но нас за это не похвалили, а наоборот, чуть из института не выгнали. Спасло только то, что мы назвались эстрадным ансамблем. Кстати, если я просто имел хороший слух, то остальные ребята в нашем оркестре были профессиональными музыкантами. Наш трубач Бурков организовал потом знаменитый Челябинский диксиленд. Когда спустя 40 лет после моего отъезда в Москву я попал в Челябинск – привез в город свою картину, забавно было повидаться с ними, вспомнить молодость.

– А как вообще вы относитесь к постоянному переосмыслению советского прошлого, возвращения неких его символов в виде модных течений? Стиляги те же...

– В наше время по определению не может быть никаких стиляг, это просто смешно. А тогда это течение возникло вследствие борьбы с угнетающей идеологией. Люди кидались в крайности: все бриты наголо, а мы начешем коки; они носят обычные брюки, а мы наденем узенькие дудочки, потом – клеши. А когда появились первые джинсы – это же было просто за гранью добра и зла! Сейчас все есть, одежда не вызывает таких эмоций. А вообще в советской истории наряду с жестокостью было и много хорошего. Когда меня спрашивают, где вам было лучше, в том времени или в этом, отвечаю, что, конечно, в том. Это потому, что там я был маленьким, там была вся семья – мама, папа, дедушки, бабушки, любимые собаки. Хотя наша семья, как и многие другие, пострадала от советского режима, тем не менее я вспоминаю то время с теплом. Вот брежневскую эпоху, например, называют застоем. А мне кажется, что застой как раз сейчас – особенно в искусстве, в нашем цеху. В 1980-х шедевры рождались. Один фильм «Покаяние» чего стоит – «Оскар» даже не дорос еще до таких картин. А картина «Летят журавли», а спектакли – какие были спектакли! Я счастлив, что мне, начинающему тогда актеру, довелось участвовать в великой постановке Театра сатиры «Доходное место». Играть на одной сцене с такими великими людьми, как Татьяна Пельтцер, Георгий Менглет, Анатолий Папанов, Андрей Миронов... Шедевры шли на сценах, очереди гигантские стояли перед входом в залы, потому что люди шли в театр почти как в церковь. Сейчас в театре в основном развлекуха. А по телевизору без конца – то «Улицы разбитых фонарей», то «Менты», то погони какие-то, выстрелы, убийства. Насмотришься и кажется, что вокруг одна сплошная зона. И это при том, что вокруг вовсю идет освоение космоса. Недавно видел репортаж о том, что американцы хотят высадиться на Луну и установить там отражатель, вроде гиперболоида, который будет брать солнечную энергию и передавать ее на Землю. Тогда не нужны будут ни нефть, ни бензин – гигантский поток энергии от Солнца с лихвой все это заменит. Просто мурашки по коже! Но дело же в том, что подобное можно использовать как во благо человечества, так и создать на основе этого невероятно мощное оружие. Если наши будут прохлаждаться, то все прозевают. Пусть веселятся, богатеют, крадут миллиардами, но хоть иногда задумываются о том, что будет со страной дальше.

– Вы часто говорили о том, что два самых главных человека в вашей жизни – мама и жена. Жену Ирину вы знаете с тех пор, как ей было 15 лет. В наше время длительные отношения стали нечастым явлением. Как вам кажется, что необходимо паре, чтобы сохранять и развивать отношения?

– Главное – любовь. Это понятие многогранное, близкое с понятиями «дружба», «самопожертвование во имя другого человека». В него входит и уважение, и чистота отношений, и общая позиция в жизни, схожая точка зрения на мир и многое другое. Просто люди должны быть друг другу родными и все. Меня коробит от словосочетания «заниматься любовью». Надо вещи своими именами называть: заниматься можно сексом, а любовью – только любить.

– Вы придерживаетесь своих корней: знаете свою родословную, историю своего дворянского рода, вернули особняк своих предков и восстанавливаете его. Как продвигается работа?

– К сожалению, у нас ничего не возвращают. Я лишь взял в аренду на 49 лет фамильный особняк в Староконюшенном переулке. Долго и кропотливо шел процесс реставрации. Все, что я зарабатываю в кино, вбухиваю туда. Конца и края не видно. Только-только все сделали – и случилось несчастье. В прошлом году рухнул дом, стоявший напротив. Буквально тонны камней сыпались сверху, было полное ощущение сильного землетрясения. А поскольку дом у нас в основном деревянный, он не выдержал – пошли трещины. А что касается вопроса внутреннего наполнения, то потихонечку продвигаемся, материалы накапливаем.

– Слышала, что вы собирались сделать и музей, и театр, и туристический центр?

– Здание отдано под дом-музей: восстановление фамилии, но не только нашей. Мы хотим, чтобы музей был связан с историей известных родов. Мой род, ваш род, чей-то еще – в каждой семье гениальные люди были, на которых Россия-матушка держалась. Будем открывать интересные, иногда незаслуженно забытые имена. У меня уже лежит около 250 заявок только из-за границы.

– А что за театр вы планируете открыть в Староконюшенном?

– В здании есть камерный зал. Построим сцену. Студенты театральных вузов будут что-то показывать, одноактные пьесы будем ставить, приглашать чтецов, музыкантов, творческие вечера устраивать. Уже придумали фестиваль альтернативного искусства под названием «Ежик». И логотип есть: ежик обхватил свою колючую голову и в ужасе скосил глаза. А сбоку – надпись: «Что ж ты, еж, такой колючий? – Это я на всякий случай. Знаешь, кто мои соседи? Волки, лисы и медведи». Будем приглашать всех талантливых людей, выброшенных на обочину жизни. Самые гениальные люди обычно стеснительны и не выбираются из канавы. Им надо помогать: и музыкантам, и художникам, и актерам, и рассказчикам, и просто каким-то интересным людям. Это и будем пытаться делать. Ведь оставаться человеком в наше время – самое сложное. Столько сейчас злобы и жестокости вокруг, что еще больше хочется дышать, улыбаться, радоваться.

– Ваши многочисленные родственники, разбросанные по всему свету, предлагали вам помощь в восстановлении фамильного особняка. Вы отказались. Из-за врожденного чувства гордости?

– Дело не в гордости. Мне просто хочется доказать, что я и сам в состоянии что-то сделать, построить. А что касается характера – знаю только, что все мои родственники были людьми добрыми. Таким же и меня воспитали. К сожалению, с добротой, этим самым большим человеческим достоинством, жить в современном мире тяжело. Ее ведь иной раз даже за глупость принимают. Но ничего, не ропщем.

– Несмотря на возраст, вы прекрасно выглядите – у вас атлетически сложенная фигура. Как поддерживаете себя в форме?

– Конечно, занимаюсь спортом. Хотя у меня и диабет, и ног почти уже нет, но в футбол гоняю, бегаю по возможности. А вообще, хорошо выглядеть человеку любовь помогает. Я Ирку свою очень люблю. Еще люблю мечтать, фантазировать, как в детстве. Поэт один говорил: «Кто не мечтает, тот не живет». Очень правильные слова. Поэтому во мне всегда живут два человека: один, которому под 70, кое-что повидавший в жизни, а второй – маленький наивный мальчик. Первый защищает второго всеми силами, потому что если ребенок внутренний исчезнет, то старику и жить не надо, можно уже нырять вниз.

– Кстати, о стариках. Одна из ваших новых театральных работ – почти бессловесная роль старика Йовича, которого собственные дети вывозят подальше и бросают на дороге, в спектакле «Саранча». Чем она вам приглянулась?

– Когда Роман Козак мне предложил почитать сценарий, я сразу выбрал именно этого персонажа. Мечтал сыграть на сцене роль без единого слова. И вроде бы, тьфу-тьфу-тьфу, получилось. Хоть я почти ничего не говорю на протяжении всего спектакля, но за это время, молча глядя в зал, внутренне проигрываю роли Бориса Годунова, Скупого рыцаря, прокручиваю всю свою жизнь – вспоминаю маму, отца, бабушку. Когда ты об этом думаешь, нутро приобретает содержание, и эта внутренняя работа чувствуется прежде всего во взгляде. Мне говорили, что кто-то в зале даже плакал, глядя на моего героя. Так что я очень благодарен театру за эту роль.

– В пятницу у вас спектакль, прямо накануне 70-летия. Как вы собираетесь отметить свой юбилей? Может быть, начнете прямо на сцене?

– Когда мама ушла из жизни, я перестал праздновать дни рождения. К тому же 70-летие – обычно дело такое: пышно отпразднуют, а на другой день в ящик сыграют. Мне пока не хочется. Я себя еще лет на 40 чувствую, не больше.

– Но наверняка же друзья будут звонить, приходить в гости?

– Насчет гостей – не знаю. Мы все время мотаемся по городу. Сейчас у нас даже дома особенно нет: ремонт – и на даче, и в родительской квартире, и в Староконюшенном. А вот если станут звонить, поздравлять, то буду бесконечно благодарен. Случится выпить рюмочку, хоть я и не пьющий человек, – замечательно. Случится улыбнуться кому-то, поцеловаться, обняться, буду только счастлив...
Елена Самойлова