(О книге А.Ю. Милитарева «Воплощенный миф». Материалы дискуссии опубликованы в альманахе "Параллели", М.2002).

Письмо к ученому соседу.

Дорогой Александр Юрьевич,
С огромным интересом прочитал Вашу книгу. Процесс чтения несколько затянулся, так как я много болел, да еще, как обычно, сразу навалилось множество неотложных дел. Тем не менее, читал ежедневно на сон грядущий (но отнюдь не в качестве снотворного, наоборот, не давало заснуть). Книга Ваша в самом лучшем смысле provocative, к тому же в последнее время я пытаюсь собраться с мыслями и с силами и написать что-нибудь этакое, историософское
Я не знаю, читали ли вы написанные мною теоретические разделы в Первом томе Истории Востока (Москва, «Восточная литература», 1997. Стр. 14-26, 578-587 и 613-622. См. также: История древнего Востока. От ранних государственных образований до древних империй. М., 2004, Предисловие, стр.56). Сейчас я многое пересмотрел и дополнил, но основные идеи сохраняются, так что посмотрите, если есть время и охота (это имеет непосредственное отношение к Вашей книге). А мне Ваша работа оказалась очень кстати, ибо содержит целый ряд очень интересных (и часто не менее спорных) идей. Так что при встрече побеседуем, и разговор может получиться длинный. А пока – предварительные и краткие критические соображения (ко всем высказанным Вам во время обсуждения похвалам я полностью присоединяюсь и готов еще добавить).
1. Не скрою, что при чтении Вашей книги шерсть у меня на загривке не раз вставала дыбом. Несмотря на почтенный возраст и всяческие житейские испытания, я ухитрился сохранить некоторые из моих пионерских убеждений, в том числе непреклонный, осмелюсь сказать, свирепый интернационализм, твердую уверенность в том, что ни один народ не лучше и не хуже других. Ни на секунду не сомневаюсь, что такова же и Ваша точка зрения на сей предмет. Это – моральная аксиома, обязательная для всякого порядочного человека, тем более, что не существует ни весов, ни гирь, ни какой-либо шкалы, при помощи которых можно было бы сравнивать народы. По этой же причине нельзя даже ставить вопрос, какой народ перед каким больше виноват (как это делает Солженицын), можно только говорить о вине конкретных людей. Есть только одно исключение: когда народ, имея возможность свободного и осмысленного выбора, принимает сторону зла (легитимный приход нацистов к власти в Германии). Не сомневаюсь также, что Вы, как и я, в отношении религии – агностик. Ни Вам, лингвисту, ни мне, историку, не подобает искать телеологические объяснения тех явлений, с которыми мы сталкиваемся (термин «телеология» представляется мне более уместным применительно к обсуждаемым в Вашей книге проблемам, чем термин «метафизика»). Термин «материализм» сильно скомпрометирован убогим советским вариантом марксизма, но ученый, если он хочет оставаться ученым, не может не быть материалистом, если даже он в этом не признается и самому себе. Вот и Вы все время отрекаетесь от «метафизики», но при этом многократно повторяете, что удивительная (действительно удивительная!) история евреев не может объясняться просто совпадением ряда случайностей. Но тогда остается только говорить об избранности и о направляющей деснице Провидения. Должен признаться, что идея избранности мне по вышеизложенным причинам до крайности несимпатична, несимпатична настолько, что я охотно вернул бы Творцу свой личный сертификат. Разъяснение некоторых талмудических учителей и современных богословов, что эта избранность предполагает не какие-либо привилегии, а только более строгий спрос, дела не меняет: у мудрого и справедливого Бога не может быть ни любимчиков, ни постылых. А направляющая десница Провидения не совмещается с агностицизмом. И, значит, надо искать «посюстороннее» объяснение. Но при этом мне кажется, что Вы сильно упрощаете проблему. Можно ли вообще говорить о случайности и степени ее вероятности применительно к единичному и уже имеющему место факту? Ведь даже мое и Ваше появление на свет (появление именно нас как конкретных и неповторимых личностей), а равно и наше дожитие до этой дискуссии есть результат совершенно невероятного стечения немыслимого количества почти невозможных случайностей, и тем не менее, мы существуем и дискутируем. Мы вообще живем в вероятностном мире, и его состояние на каждый данный момент есть один из вариантов бесчисленного количества возможных состояний. Но в действительности дело обстоит еще сложнее. Я твердо убежден, что закономерности в истории существуют, они обладают различной силой, различной направленностью и различным характером, они очень сложным образом взаимодействуют («интерферируют») между собой и со всевозможными случайностями. Происходящие в природе и социумах закономерные процессы время от времени достигают точки бифуркации, когда дальнейшее развитие может идти по двум (или больше) различным направлениям, а реальный выбор направления определяется нередко незначительными и случайными факторами. Но когда выбор осуществился, дальнейшее развитие (до новой точки бифуркации) идет (в общем и целом) с железной закономерностью. То, что на свет появился Наполеон Бонапарт, величайший полководец всех времен и народов, да к тому же еще и административный гений, и то, что он появился там и тогда, где и когда все это и произошло, разумеется, случайность. То, что все революции заканчиваются личной диктатурой – видимо, закономерность. То, что Великая Французская революция завершилась диктатурой именно Наполеона – опять-таки случайность (он мог и не дожить, погибнуть в сражении или угодить на гильотину) и в то же время – закономерность, как и то, что эти два факта в очень значительной степени определили собой всю дальнейшую историю Европы, включая даже историю литературы и искусства, а значит – и историю мира. Наука истории тем и отличается от всех других наук, что ее предмет неизмеримо сложнее, чем предметы всех прочих наук, в том числе и гуманитарных. В частности и потому, что выявить точки бифуркации и релевантные факторы выбора конкретного направления, как правило, чрезвычайно трудно, хотя иногда они очевидны. Так, случайная смерть Александра Македонского в возрасте 33-х лет изменила, видимо, характер всей последующей истории, но сколько в истории случаев менее очевидных
Поговорим же о некоторых исторических случайностях и закономерностях в истории евреев.
2. Религиям ранней древности не была присуща межрелигиозная вражда, но не в силу якобы присущей их адептам «терпимости». Терпимость – это когда по каким-то причинам терпят то, что неприятно. Но все религии этого времени представляли собой, в сущности, одну синкретическую политеистическую религию, где главные боги были у всех более или менее одни и те же (имели аналогичные функции) и только носили у разных народов разные имена, а сверх того были еще бесчисленные местные боги, гении места. Каждый человек в своей стране поклонялся своим богам и призывал их на своем языке, но в чужой – поклонялся здешним, называя их принятыми здесь именами (вторгнувшись в Грецию во время греко-персидских войн, персы первым делом принесли жертвы греческим богам, отловив для этого несколько греческих жрецов). Боги очень легко отождествлялись и не менее легко заимствовались, в том числе и на основании личного выбора, и это не считалось изменой отеческим богам, если человек не выступал против них открыто. Поэтому не было ни прозелитизма, ни отступничества. (Древней Руси очень повезло, что покорившие ее татаро-монголы были еще язычниками и наличие у разных народов разных богов рассматривали как само собой разумеющееся, а когда завоеватели стали мусульманами, их отношения с Русью уже прочно сложились, да и силы у Орды были уже не те, иначе Русь была бы, скорее всего, исламизирована). Положение во всем мире коренным образом изменилось с приходом догматических религий и монотеизма. Адепты этих новых религий всячески их насаждали (в том числе и силой), как правило, охотно принимали «перебежчиков», но крайне отрицательно относились к ренегатам из бывших «своих». Монотеизм же, настоящий монотеизм с личным, трансцендентным, единым и единственным Богом есть порождение Ближневосточной цивилизации, единой, по моему мнению, цивилизации, охватывающей Северную Африку, Египет, Судан, Сомали, Эритрею и Эфиопию, Восточное Средиземноморье, Малую Азию, Иран, Афганистан и Среднюю Азию. (Очень коротко и аподиктически: я считаю, что цивилизация есть комплекс однотипных культур классовых обществ, возникших, с выходом из первобытности, на очень обширных территориях вокруг одного или двух-трех первоначальных центров. Всего в мире существуют и всегда, с самого начала существовали следующие цивилизации: Ближневосточная, Европейская, Индийская, Дальневосточная, цивилизация Черной Африки и цивилизация Доколумбовой Америки. Существовали также и «несостоявшиеся» цивилизации вроде, например, Индской (Мохенджо-Даро и Хараппа). По линиям соприкосновения соседствующих цивилизаций возникают промежуточные культуры, и некоторые из них сыграли и играют важную роль в истории, например, эллинизм и махаянический буддизм, христианство и ислам.) Движения в сторону монотеизма имели место именно в Ближневосточной цивилизации: в Египте (реформа Эхнатона), в Вавилонии (текст, где все боги рассматриваются как различные проявления Мардука), в Иране (культ Ахурамазды), в Заиорданье (недавно раскопками обнаружены здесь очень древние, доизраильские храмы, которые археологи сочли монотеистическими), в Финикии (поклонение «пустому трону» в некоторых финикийских храмах), в Ассирии (своеобразие культа бога Ашшура, каковой бог первоначально не имел определенных функций, супруги и, как полагают, изображения). Но достигнуть своего логического завершения монотеизм мог только в провинциальном обществе, в Месопотамии и Египте – центрах этой цивилизации – этому мешал гигантский массив уже накопленных и высокоавторитетных культурных ценностей, от которых пришлось бы отказаться. Вообще все основатели новых религий – Моисей, Заратуштра, Будда, Конфуций, Иисус, Мухаммед – были провинциалами. Евреи были поэтому в числе наиболее подходящих кандидатов на роль народа – основателя монотеизма. Библия сообщает о множестве случаев, когда правители и народ Израиля и Иудеи впадали в идолопоклонство. На самом деле, как ясно видно из исторических и пророческих книг Библии, они очень долго из него не «выпадали», а монотеизм пробивал себе дорогу с большим трудом. Но зато потом он сыграл решающую роль в сохранении этнического самосознания евреев. Для торжества монотеизма среди евреев можно указать terminus post quem: угнанные в ассирийский плен жители Израильского царства исчезли бесследно, т.е. полностью ассимилировались, поскольку были еще полуязычниками; угнанные в вавилонский плен иудеи не ассимилировались, поскольку были уже монотеистами (возможно, что окончательное оформление монотеизма осуществилось уже в плену). Идея избранного народа – еще вполне языческая, и она старше монотеизма: в Библии, как известно, есть и идея о том, что каждый народ имеет своего бога, избравшего данный народ, который отныне принадлежит ему, и идея о том, что Яхве можно поклоняться только на его земле, т.е. здесь он еще не вселенский бог. Так что идея избранности первоначально вовсе не была идеей исключительности. Но соединение монотеизма с избранностью и предопределило все дальнейшее, особенно после перевода Библии на греческий, а затем и на другие языки. Этими переводами избранность и монотеизм были доведены до всеобщего сведения, хотя непосредственная цель переводов была, разумеется, другой. Возникновение антииудаизма и затем – антисемитизма, хотя никто из иудеев, разумеется, этого не хотел, стало теперь неизбежным: представьте себе нормальную реакцию человека, которому объясняют, что его боги – никакие не боги, что единый и единственный настоящий Бог есть Бог маленького, захолустного и рассеянного по ойкумене народца, каковой народец и является Его избранником
Государственные власти, как и подобало политеистам, поначалу относились к этому прагматически: пусть веруют, во что хотят лишь бы исправно платили подати и исполняли все прочие обязанности подданных. Но эти самые обязанности включали теперь исполнение государственных культов, и тут-то все и началось. Маккавейские войны были первыми в истории религиозными войнами, и проистекали они из полной невозможности для монотеистов и политеистов понять друг друга. Селевкиды-политеисты совершенно искренне не понимали, почему эти чертовы евреи не могут, продолжая чтить своего Господа, почтить также и Зевса Олимпийского, и рассматривали их отказ как злостное неповиновение властям. Евреи-монотеисты столь же искренне не понимали, что греки этого не понимают, а попытки властей силой поставить на своем, приведшие в конце концов к запрету иудейского культа, рассматривали как гнусную тиранию и оказали этой тирании яростное вооруженное сопротивление, в результате которого власть Селевкидов над Иудеей была свергнута. Интересно, что при персидском владычестве ничего подобного не было. Персидские цари сами были почти монотеистами, с Библией были не знакомы, а Яхве рассматривали как Бога Небесного, некую ипостась Ахурамазды, и посылали в Храм свои жертвы. Во времена римского владычества имперские власти тоже присылали жертвы в Храм и всячески старались не дразнить «фанатиков». Но культ императора, столкнувшийся к тому же с ростом мессианских настроений среди иудеев, и тут сыграл роковую роль. Две Иудейские войны привели к гибели Иудеи, Иерусалима и Храма (при наличии сколько-нибудь разумной «стратегии выживания» всего этого можно было бы избежать). В эти же времена росла известность Библии и ее мощное влияние на умы и души. Многие хотели бы войти в этот великий мир, и для политеистов такое расставание с язычеством по указанным выше причинам было достаточно легким. Но, не будучи потомками Авраама, они не могли стать членами избранного народа, и в любом случае для этого требовались сложные и малоприятные (особенно для мужчин) процедуры. Да и опасно это стало в политическом отношении, особенно после Иудейской войны. Поэтому иудейский прозелитизм и не мог иметь достаточно широкого успеха, хотя временами успех и был значительным. Проблему гениально решил ап. Павел, отделивший христианство от иудаизма, выдвинув идею нового, «духовного Израиля», противостоящего Израилю «ветхому» (сам Иисус, как известно, обращался только к «заблудшим овцам дома Израилева»). Таким образом, христианство является не «еврейским проектом», а антиеврейским, хотя истинный автор этого «проекта» – еврей, ни о чем подобном, вероятно, и не помышлявший. Знаменитое «нет ни эллина, ни иудея» относится только к уверовавшим во Христа, а не уверовавшие подлежат геенне огненной. Пока же, после победы христианства, им, и, в первую очередь, евреям, стали устраивать геенну на земле. В отношении евреев эти действия оправдывались и до сих пор оправдываются ссылкой на толпу, якобы требовавшую казни Иисуса. Если этот эпизод и имел место в действительности, речь может идти о толпе, самое большее, в несколько сотен человек (больше их там не могло бы разместиться), а вина возлагается на весь народ ныне уже почти в сотом поколении, хотя в Библии многократно повторяется, что сыновья не могут отвечать за грехи отцов, и даже в самых тяжелых случаях ответственность не простирается дальше седьмого колена. Да и сам Иисус сказал: «Отче, прости их, ибо не ведают, что творят» (церковники никогда не цитируют эти слова своего Бога применительно к евреям). Так или иначе, иудаизм, христианство и ислам, будучи близкими родственниками, являются непримиримыми врагами, но врагами, отчетливо сознающими общее происхождение и остающимися врагами именно по этой причине. Они рассматривают друг друга скорее как еретиков, чем как иноверцев, а еретик всегда хуже иноверца: ведь последнего извиняет отчасти его невежество, а еретик злостно отклоняется от явленной ему истины. Это – типичная черта догматических монотеистических религий; буддизм, индуизм и конфуцианство, оставаясь религиями политеистическими, к другим религиям относятся спокойно (см. выше). А так как ныне иудаизм – религия еще и этническая, то неприязнь к нему христианства и ислама автоматически переносится на всех этнических евреев, в том числе и неверующих и даже крестившихся, т.е. все происходит не случайно, а закономерно. Закономерно также и то, что авторитет Библии, переведенной со временем на все языки мира, безмерно возрос как в связи с огромным ростом числа ее приверженцев, так и, особенно, в связи с успехами христианской Европейской цивилизации. Возрос он, разумеется, и в глазах евреев, как верующих, так и не верующих. И для немалого числа из них он является важным и веским доводом в пользу сохранения своей еврейской идентичности.
3. Касательно содержания таких понятий, как «этнос», «нация», «национальность», «этническая группа», действительно отсутствует единое мнение. Следовало бы договориться об их единообразном понимании и употреблении. Предлагаю следующие определения: этнос (народ) есть группа людей, считающих себя таковым, т.е. обладающих общим этническим самосознанием и на этой основе – в определенной степени общей культурой (т.е. этнос – явление психологическое и отчасти культурное, а не антропологическое); нация есть коллектив граждан данного государства независимо от их этнической принадлежности (нация – явление социально-политическое и может состоять из одного, нескольких или многих этносов и этнических групп, в первом случае этнос и нация совпадают); национальность есть принадлежность к определенному этносу (впрочем, английское nationality, как и французское nationalité, означает принадлежность к определенной нации); этнической группой следует именовать очень малочисленный этнос или чем-либо отличающуюся часть «большого» этноса. Все это длинноватое вступление понадобилось мне для того, чтобы подойти к главному, может быть, вопросу: чем определяется этническое самосознание вообще и у евреев в частности.
Как уже сказано выше, этнос – это группа людей, считающих себя таковым. Причины, по которым они так считают, могут быть самыми разнообразными: политическими, религиозными, культурными, экономическими и различными другими, причем в различных сочетаниях. Происходило это и при полном свете истории. Английские колонисты в Америке провозгласили себя в 18-м веке народом Соединенных Штатов Америки. Аналогичным образом возникли народы стран Латинской Америки – потомки испанских и португальских колонистов, аборигенов-индейцев и африканских рабов. Примеры можно умножить. Эти процессы идут и ныне, и исход их пока неясен. В Баварии, например, немало людей считают, что баварцы не есть часть германского народа, а баварский – не диалект немецкого, а самостоятельный язык. В нашей стране среди казаков есть люди, считающие, что казаки составляют особый этнос. Евреев до недавнего времени объединяли общая религия, общее культурное наследие и общая историческая судьба (бесправие, приниженность, гонения, физические расправы). Для европейских евреев с 19-го века первые два фактора, в связи с эмансипацией, демократизацией и все большим вживанием в местные национальные культуры постепенно утрачивали и продолжают утрачивать свое значение. Но зато последние два, особенно в связи с Холокостом, приобрели значение решающее. И здесь очень важную роль играет отношение к евреям окружающих их представителей «титульной нации». В 20-м веке практически оно и определяло самосознание евреев, давно уже ставших в культурном отношении немцами, французами, англичанами и т.д. В нашей стране этот процесс происходил несколько позднее, но тоже в общем завершен. Так что прав был один австрийский журналист (еврей), когда сказал еще в 20-х годах прошлого века: «Евреи – это те, кого другие так называют». Следует только добавить: « и к кому определенным образом относятся». Еще лет сорок тому назад я, не зная, разумеется, об этом журналисте, сказал в одной многонациональной компании, что «в нашей стране евреев давно уже нет, их выдумали антисемиты, причем выдумали так ловко, что даже евреи им поверили». Ну а теперь в нашей стране евреи есть, и количество их не очень уменьшается даже несмотря на эмиграцию. Еврейское самосознание, следовательно, это в настоящее время (по Тойнби) «ответ» на «вызов истории». Это действительно голос крови, но, как уже было кем-то сказано, не той, что течет в жилах, а той, что течет из жил – крови убитых. Я – человек русской культуры и русского языка, а национальный характер определяется не генами, как утверждают расисты, а культурой и языком. Культура же формируется историей, в которую навсегда вошел Холокост. Кертес, последний по времени Нобелевский лауреат по литературе, сказал, что быть евреем – это моральный долг. На самом деле это просто неотступное ощущение причастности, общей беды, общей судьбы, бежать от которой было бы трусостью и дезертирством. Крайним выражением этого ощущения является сионизм. Но не в том, разумеется, смысле, в каком его употребляют г-н Шандыбин и ему подобные, для которых «сионист» просто более политкорректная (как им кажется) замена «жидовской морды». Сионизм, вопреки тому, что думают окружающие и сами сионисты, это вовсе не политическая теория и не идеология. Это – психологическое состояние людей, твердо решивших: необходимо найти такое место на земле, где никто больше не сможет нас безнаказанно оскорблять и убивать, и где в крайнем случае можно будет встать спина к спине и продать свои жизни как можно дороже, а если такого места нет, его надо создать или даже завоевать, и если при этом будет нарушена справедливость – к чертям справедливость, две тысячи лет несправедливостей по отношению к нам дают нам такое право. Вот это-то последнее «если» (насчет нарушения справедливости) и является для многих евреев (и для меня) непреодолимым препятствием, но ведь это, в конце концов, вопрос индивидуальной выносливости. Один мой приятель много лет назад говорил мне: «Видит бог, я не сионист, но жизнь делает из меня сиониста и, боюсь, сделает». И сделала-таки. Он уже давно живет в Израиле и пишет романы об израильских и иудейских царях, и ничего больше не боится. Никакой ностальгии он не испытывает, и я его не осуждаю. Надо мной жизнь тоже потрудилась изрядно, однако рассказывать об этом не стоит. Мои товарищи по несчастью и сами могут много порассказать, а другим объяснить это, пожалуй, невозможно, все это надо испытать на собственной шкуре. Или на шкуре очень близкого человека, чья шкура дороже собственной, например, отца, матери, мужа, жены или детей – полукровок и квартеронов. Интересно, что такие дети, хотя они могли бы скрывать в ряде случаев свое неудобное происхождение, как правило, осознают себя евреями, не обращая ни малейшего внимания на галахические правила. Необходимо также отметить «арийских» жен и матерей (особенно в нацистской Германии) – главных, может быть, героинь этого непрекращающегося движения сопротивления, совершающих свой подвиг по свободному выбору, а не из-за случайности рождения. Из всего вышесказанного для меня вытекает нижеследующий вывод: полной и окончательной ассимиляции большинства евреев препятствует прежде всего антисемитизм. Это относится и ко мне лично: будучи, повторяю, человеком русского языка и русской культуры, во всех отношениях «из перерусских русским», я, тем не менее, не откажусь от своего еврейства до тех пор, пока моя национальная принадлежность продолжает иметь практическое, житейское отрицательное значение. Вместе с тем я осмеливаюсь предложить на рассмотрение заинтересованных лиц высокоэффективный и стопроцентно гуманный способ окончательного решения еврейского вопроса: в каждой стране считать евреев принадлежащими к «коренной национальности» и перестать обращать на них «специальное» внимание. Тогда через пару десятков лет евреи останутся только в Израиле. Боюсь только, что антисемиты на это не согласятся, и даже не столько из-за ненависти к евреям или страха перед ними, сколько из боязни потерять смысл жизни…
4. Со всем сказанным выше непосредственно связан вопрос о непропорционально важной роли, которую евреи играют в науке, искусстве и вообще в культуре. Если мы и тут заранее отвергаем как телеологические, так и расистские объяснения, приходится искать объяснения исторические. Полагаю, что они имеются. Как известно, с конца 19-го века среди знаменитейших музыкантов мира было необычайно много евреев из Российской империи и СССР или детей евреев-выходцев из России или СССР. Означает ли это, что в России жила (и живет?) некая особая порода евреев? Нет, это означает лишь, что в России Консерватория была единственным высшим учебным заведением, свободным от пресловутой «процентной нормы». А высшее образование было наиболее надежным средством покинуть не менее пресловутую черту оседлости (все это отметил в свое время Бабель). Этим же объясняется преуспеяние евреев в науках, да и в школьной учебе: золотая медаль по окончании гимназии позволяла поступить в высшее учебное заведение мимо процентной нормы. Количество потенциальных талантов и гениев, рождающихся на, скажем, каждый миллион человек, по-видимому, у всех народов одинаково. Другое дело, сколько из них будет востребовано и состоится. У Марка Твена есть занятный рассказ о рае, где человек получал воздаяние не за то, каким он был при жизни, а за то, каким он мог бы быть, но не стал не по своей вине. Там, в этом раю величайшим полководцем всех времен и народов почитается некий хромой ремесленник, который и в армии-то не служил из-за своего увечья. Адъютантами при нем служат Александр Македонский, Ганнибал, Юлий Цезарь и Наполеон. А величайшим поэтом всех времен и народов почитается некий человек, даже и грамоты не знавший. Секретарями же при нем состоят Гомер, Данте и Шекспир. Именно проблемой востребованности, возможности самореализации и объясняются те удивительные и сравнительно краткие периоды в истории стран и народов, когда вдруг, словно бы ниоткуда появляются толпы великих поэтов, философов, ученых, художников и т.д. Достаточно вспомнить древние Афины, древний Рим, Европу во времена Возрождения и т.д. Это относится также и к полководцам: Французская революция, помимо Наполеона, выдвинула еще целую плеяду блестящих военачальников, которые в старой королевской армии не имели бы никаких шансов выдвинуться. Вспомним, наконец, тот невероятный подъем культуры и науки, который имел место в первые 10-15 лет советской власти несмотря на массовую эмиграцию, изгнание и истребление интеллектуальной элиты. Объясняется это массовым энтузиазмом и приходом в образовательные учреждения людей, которые очень хотели учиться, но при прежнем режиме не могли бы иметь такой возможности (при всех недостатках этих учреждений, там еще работало множество замечательных профессоров и преподавателей). И среди этих пришельцев было, естественно, очень много евреев. Возвращаясь к евреям, заметим, что еще с начала нашей эры все евреи (по крайней мере, все евреи-мужчины) обязаны были быть грамотными и изучать Писание, которое должно было заменить для них отсутствующее государство. Побочным, но, пожалуй, более важным результатом явилось величайшее уважение к образованности, бескорыстной учености, глубоко укоренившееся у евреев. А тут еще довольно быстро выяснилось, что ученость, т.е. полезность для сильных мира сего – гораздо более надежная защита от постоянно угрожающего погрома, чем богатство, которое нередко было дополнительным стимулом для погрома. Других же защит никаких больше и не было. По всем этим причинам стремление учиться, преодолевая все препятствия (в том числе, иной раз, и собственные недостаточные способности) есть в каждом еврее результат семейного воспитания, опирающегося на очень древнюю традицию. «Востребованность» в данном случае – своеобразный внутренний голос, живущий даже не в сознании, а в подсознании. Евреи, иначе говоря, не талантливее других народов, но гораздо чаще и сильнее нацелены на самореализацию. Когда возникло государство Израиль, многие, в том числе и я, предполагали, что здесь-то и возникнут Новые Афины, сюда пойдут почти все Нобелевские премии, победы на международных конкурсах музыкантов и другие награды за высокие достижения. Израиль стал высокоразвитым государством, но ничем, кроме блестящих побед над многократно более сильным противником (см. выше о полководцах) от других небольших высокоразвитых государств не отличается. Стимулы поменялись

5. Я был уже отчасти знаком с Ваши этимологическими изысканиями, но тут впервые увидел их в комплекте. Чрезвычайно интересно, убедительно и важно. Могу лишь со всем смирением, подобающим неспециалисту, высказать некоторое сомнение по части глоттохронологии. Ведь в этих местах все время шлялись семитоязычные кочевники, что должно было в значительной степени нивелировать диалектные и языковые различия (ср. ситуацию с тюркскими языками), а заимствования могли происходить не обязательно в результате прямых контактов, но «по эстафете», притом не сохранившись в языках-посредниках. Мне лично кажется несомненным происхождение израильтян не от арамеев, а от амореев. Историческая реальность Авраама, разумеется, не доказана и не доказуема, но уход некоторых аморейских племен из Месопотамии в 17-16 вв. до н.э. – исторический факт. Кроме того, существует такой поразительный документ, как клинописные аморейские генеалогии, датируемые 18-м веком до н.э.(!) и во многом совпадающие с библейскими родословиями патриархов. Наконец, осмелюсь заметить, что этимологии часто помогают понять смысл текста, но они же могут и мешать. Необходимо учитывать, что слова и фразы, особенно в священных текстах, имеют тенденцию «обрастать» новыми смыслами с течением времени. Это очень важно для понимания знаменитой истории с Деревом познания добра и зла. Неумение различать хорошее от плохого, дозволенное от недозволенного, полезное от вредного, как объяснил в своем переводе Книги Бытия и в нашей с ним беседе на телепередаче у Гордона наш коллега Селезнев, есть свойство детей и стариков (т.е. впавших в детство). Я во время этой же беседы сказал, что перед нами – обломок очень древнего мифа, первоначальный смысл которого установить вряд ли возможно. Теперь я, пожалуй, могу кое-что добавить. Библейская история грехопадения несомненно восходит к обряду инициации – очень древнему, архаичному, известному у всех примитивных народов обряду, при помощи которого подросток переходит в статус взрослого. В ходе этого обряда подросток узнает, «что такое хорошо и что такое плохо», чем и завершается становление его менталитета и начинается период ответственности. Христианские миссионеры, основывавшие школы для детей аборигенов в Новой Зеландии или на островах Океании, отмечали, что подростки, еще не прошедшие инициацию, учатся, как правило, лучше, чем те, кто ее прошли и потому «знают все что надо». Подростки, не прошедшие инициацию, пользуются очень большой свободой (в том числе и сексуальной), на них не распространяется большинство табу. Но сам обряд инициации имеет свои табу, нарушение которых сурово карается. Таким образом, история Адама и Евы представляла собой первоначально рассказ о подростках, самовольно совершивших нечто, относящееся к обряду инициации. Иначе невозможно понять, в чем состояла их вина: ведь они, совершая свой поступок, еще не знали добра и зла и, следовательно, не могли ни за что отвечать. Во времена, когда складывался текст Библии, обряд этот был уже забыт и сменился обрядом религиозного совершеннолетия. Поэтому повествование стало повествованием о нарушении божественного запрета. А еще позднее возникли метафизические категории Добра и Зла (непременно с прописной буквы!), и повествование опять обрело новый смысл. Новый смысл обрело и понятие греха: в архаических религиях грех есть нарушение табу (даже и невольное), в догматических религиях грех есть этический проступок. Его мы и усматриваем в истории грехопадения. Новые смыслы мы «вчитываем» во все древние тексты, переиначивая их иногда до неузнаваемости. Примеров можно привести много, удовольствуемся одним. Всем, разумеется, знаком психоаналитический термин «Эдипов комплекс», означающий инцестную тягу к матери и, на этой почве, ненависть к отцу. Легендарный Эдип, как известно, убил своего отца и женился на своей матери. Страшные кары постигли за это самого Эдипа, его жену, его детей и Фивы, где он царствовал. Но ведь Эдип совершил все это по неведению, его грех – не этический проступок, а нарушение табу, пусть даже и неосознанное. История эта очень архаична, но греческие трагики вписали в нее актуальный для них мотив доблестного противостояния злой судьбе. Мы и до сих пор усматриваем в Библии мотивы, которых там первоначально не было и не могло быть, но такому «пополнению» подвергается любой великий текст, даже «Евгений Онегин», в этом и состоит главная тайна настоящей литературы, и «пополнение» это тем интенсивнее и продолжительнее, чем более важное место занимает данный текст в данной культуре.
6. В европейской культуре Библия представляет собой один из тех двух столпов (второй столп – античность), на которых эта культура основана. Неудивительно поэтому, что священные тексты других религий имеют для нас меньшее значение и представляются не столь удивительными. Но боюсь что некоторые поводы для удивления мы сами «вчитываем» в ее текст. Так, в сущности, антропоцентризм Библии весьма сомнителен. Там действительно говорится, что Бог сотворил человека по своему образу и подобию, но ведь это вполне естественно для языческой религии с ее антропоморфными божествами. В других писаниях про образ и подобие ничего не сказано, но, может быть, лишь потому, что это само собой разумеется. Далее, был ли человек сотворен как помощник Бога или всего лишь как слуга, т.е. примерно для тех же целей, как, скажем, в месопотамской мифологии? Почему человек оказался единственным творением Бога, про которое Бог не сказал, что «это хорошо», хотя и одобрил все творение в целом? Наконец, можно ли забывать, что в Библии постоянно подчеркивается ничтожество человека перед величием Бога? Наиболее четко это сформулировано в ответе Бога на яростные жалобы Иова. Если свести этот ответ до одной фразы, он будет выглядеть примерно так: «Кто ты такой, чтобы задавать вопросы Мне?». Между тем в индуистских, буддийских, конфуцианских и даосских писаниях дело выглядит иначе. Мудрецы-риши способны повелевать даже богам. Боги не в силах изменить карму, но человек посредством накопления заслуг свою карму изменить может. Еще больше могущество человека согласно буддийским представлениям. Там боги играют вообще второстепенную роль, а участь человека полностью зависит от него самого. Примерно так же обстоит дело у конфуцианцев и даосов. Так что эти учения, как мне представляется, гораздо более антропоцентричны. И, наконец, в Библии не сказано, что Бог сотворил вселенную из ничего. Если уж на то пошло, то гораздо больше ассоциаций с современными космогоническими теориями вызывает Гимн Х,129 из Ригведы. И тем не менее нельзя не признать, что текст Библии допускает (содержит в потенции) и приведенные в Вашей книге истолкования. Библия остается книгой, оказавшей наибольшее влияние на историю человечества. Так случилось из-за невероятного сочетания неисчислимых закономерностей и случайностей. Я не верю ни в какую «стратегию выживания», тем более – в стратегию, рассчитанную на века вперед. Библия помогла выжить самым упрямым и сильным. Многие погибли, но еще больше ассимилировались. Вот, напоследок, нехитрый арифметический подсчет. В правление императора Августа в Римской империи была проведена перепись населения. Оказалось, что население империи составляет около 70 миллионов, а иудеев в ней около 7 миллионов (возможно, вместе с иудействующими). Помимо Римской империи, значительное количество иудеев и иудействующих проживало тогда в Месопотамии, Закавказье, Иране, также, вероятно, в Средней Азии и Индии. Всего их должно было быть в мире не менее 10 миллионов. С учетом прироста населения за две тысячи лет, их сейчас должно было бы быть миллионов сто-сто двадцать, а имеется около 14 миллионов. Даже с учетом Холокоста и всех прочих убийств их должно было бы быть не менее 70 миллионов. Разница с тем, что имеется в наличии, и составляет число ассимилировавшихся. Многие нынешние антисемиты, вероятно, имеют еврейских предков…

Хочу добавить еще несколько слов. Понятие «историческая миссия» (применительно к любому народу) вызывает у меня величайшее омерзение. Это, наряду с расизмом, - одно из самых гнусных измышлений 19-го века. Убежден, что любой народ, имевший несчастье обзавестись исторической миссией (она же национальная идея), делает первый шаг по пути, ведущему к строительству гулагов и освенцимов для тех народов и частных лиц, которые, по мнению идеологов данного народа, мешают или не помогают выполнению этой самой исторической миссии. 150 лет назад это могло еще выглядеть как безобидное кабинетное умствование. Но нам, видевшим воочию попытки осуществления миссий, не подобает играть в эти игры.

В заключение благодарю Вас за чрезвычайно интересную и стимулирующую книгу.
В.А. Якобсон, доктор исторических наук, востоковед, (Антифашистский центр, Карелия)