Державин ставил себе в заслугу то, что он «истину царям с улыбкой говорил». В принципе, в этом заключается одна из задач СМИ. Другое дело, как «цари» относятся к подобным стараниям. На днях Белый Дом заявил протест телекомпании NBC по поводу того, как ее журналисты комментировали выступления президента Буша во время его визита в Израиль. Нелестные медийные отзывы о республиканском кандидате в президенты Джоне Маккейне вызывают возмущенную реакцию в штабе его предвыборной кампании.
Об взаимоотношениях власти с прессой Русская редакция «Голоса Америки» беседовала по телефону с Машей Липман, колумнистом газеты «Вашингтон пост» и главным редактором русскоязычного журнала «Pro et Contra», издаваемого московским Центром Карнеги.
Инна Дубинская: Власть не любит критические вопросы. Президенту Путину последний раз российские журналисты осмелились задать подобный вопрос в 1999 году. В США такие вопросы звучат постоянно. Как Вы считаете, насколько отражает положение прессы в стране реакция властей на критику и как далеко могут СМИ зайти в этой критике?
Маша Липман: Мне кажется, главное тут – доверие к собственным институтам. Это лежит в основе поведения прессы, реакции власть предержащих на критическое освещение их действий и того, как ко всему этому относится общество. Главное - признание и властью, и самой прессой, и обществом того, что средства массовой информации независимы, что власть не имеет ни юридического, ни морального права ограничивать их деятельность. Именно с этой точки зрения, мне кажется, нужно на это смотреть.
Когда же система деинститутолизирована, как это произошло в России во время президентства Путина, то образуется единый центр принятия решений, и все более или менее признают, что ни у кого другого нет возможности бросить вызов власти, что власть имеет право ограничивать, запрещать и не обращать внимание. Власть сильно недовольна, когда ей пытаются оказывать противодействие, когда ей задают вопросы, основанные на фактах.
Вы совершенно точно заметили, что представителям власти это не нравится. Кому понравится, когда про него узнают и рассказывают такое, что он предпочел бы скрыть, - я имею ввиду не личные обстоятельства (хотя и это случается), а какие-то действия по осуществлению своих полномочий. То, насколько представители власти считают возможным противодействовать прессе, чтобы воспрепятствовать появлению подобных материалов, зависит от укоренeнности института.
Можно не сдержаться, можно выказать гнев, можно даже попытаться создать на пути прессы какие-то препятствия, но ты знаешь, что тебе это потом отольется, что тебе потом придется заплатить за это своей популярностью у общества, которое считает, что свобода прессы – это право, закрепленное Конституцией, на которое никто не имеет право посягать.
И.Д. – Какова, на Ваш взгляд, ситуация в России в этом аспекте?
М.Л.: На сегодняшний день в России закрепились такие отношения между государством и прессой, что пресса, имеющая максимальную аудиторию - общенациональные каналы, - полностью находится под контролем Кремля. Это не подавление, не выкручивание рук, это вполне скоординированное сотрудничество менеджеров телеканалов с администрацией президента. Так было, пока президентом был Путин.
Сейчас политическая конфигурация несколько изменилась, и как это будет выглядеть, в точности неизвестно. Но, если говорить о системе, которая сложилась на протяжении 8 лет, то невозможно даже помыслить о том, чтобы федеральные телеканалы были бы в руках общества орудием, с помощью которого общество могло бы призвать власть к ответственности.
Что касается остальных СМИ, то в целом ряде примеров они могут вполне независимо вести свою редакционную политику - в конечном счете, более независимую, чем федеральное телевидение. Но в стране создана такая среда, такая обстановка, что любые напечатанные материалы ни в коем случае не влияют ни на политический процесс, ни на принятие политических решений. Существует стена, отделяющая федеральное телевидение от прессы, способной принимать редакционные решения независимо от властей.
И.Д.: Вы хорошо знакомы с американскими СМИ. Можно ли сравнивать формат их работы с российскими?
М.Л.: Такой пример. Американская телепередача типа Meet the Press в России просто немыслима. На нее приглашают журналиста, который предал гласности некие действия властей, возможно, заключавшие злоупотребления. Чтобы такой человек попал на российское телевидение, чтобы коллеги его расспрашивали о деталях, – это совершенно невозможно. В результате критические публикации и даже журналистские расследования могут появляться, но только в изданиях с небольшим тиражом, не имеющих большого резонанса.
Из самых последних примеров: серия публикаций в журнале The New Times, в которой рассказывалось о том, что высокопоставленные российские чиновники занимаются выводом крупных сумм за границу на тайные счета. Назывались какие-то имена
Конечно, публикация в прессе –не решение суда, но за этим не последовало никакого расследования, никакой реакции, это не было подхвачено другими изданиями, не попало на телевидение, не обсуждается в российском парламенте. В результате те же люди, имена которых мелькали в разоблачительных статьях, получают новые назначения в новой администрации.
И.Д.: Более того, автор этих статей, Наталия Морарь, преследуется, не так ли?
Маша Липман: Да, совершенно верно. Наталия Морарь, молодая женщина-журналист, под весьма хлипким предлогом депортирована из страны. Она, действительно, не российская гражданка, но была сотрудником The New Times и до сих пор там публикуется. На сегодняшний день никаких убедительных правовых резонов для ее депортации нет. Наташу просто не пускают в страну.
И.Д.: Насколько важным Вы считаете критику первых лиц государства? Какой это дает эффект?
Маша Липман: Мне кажется, что это необходимый элемент прессы, когда она является частью демократического государственного устройства. Там, где пресса работает в соответствии с демократическими принципами, она выполняет эту функцию.
Примером в российской новой истории может быть освещение Чеченской войны. Когда пресса действовала не подконтрольно, у государства не было возможности ограничить освещение Чеченской войны, и в результате сложилось такое общественное мнение, что президенту пришлось эту войну прекратить. В противном случае его переизбрание на другой срок было бы невозможно.
В американской истории независимая пресса насчитывает гораздо более длительный срок, и таких примеров, конечно, намного больше. Из недавнего времени я бы вспомнила даже не войну в Ираке, а ураган Катрину. Когда американская общественность увидела на домашних экранах, что происходит в Новом Орлеане, увидела, до какой степени власти действовали неадекватно, популярность президента Буша резко упала.
Дело, разумеется, не только в возможности задать главному лицу дерзкий вопрос. Это все вместе - добросовестное и честное освещение того, что происходит, и обращение с содержательным вопросом к главе страны на основании добытых и расследованных фактов. Нелицеприятный вопрос ни в коем случае не самоцель, а результат профессиональной деятельности.
автор: Инна Дубинская
|