Последние 15 лет в начале декабря в Екатеринбург съезжаются начинающие режиссеры. Международный фестиваль киношкол «Кинопроба» в течение года шерстит молодежь по всему миру и отбирает для фестиваля лучшее, что нашлось.

15 лет — небольшой, но юбилей. И даже в некотором смысле символичный — сейчас, когда люди взрослеют рано, 15 — как раз тот возраст, когда поиски смысла жизни начинают приобретать определенное направление, а знаменитый вопрос «Делать жизнь с кого?» получает закономерный ответ: «Ни с кого. Только с себя».

Зимний Екатеринбург — восторг. В отличие от Москвы, засыпанной реагентами и оттого представляющей собою нескончаемую слякоть, здесь по старинке чистят снег и посыпают тротуары песком и гранитной крошкой. Не-москвичам не понять, до какой степени эта, казалось бы, мелочь определяет настроение на несколько месяцев. Для москвичей постарше скрип снега под ногами, ледяные дорожки, по которым можно прокатиться по дороге к метро, дворники с лопатами — забытая роскошь, напоминание о детстве и молодости, когда мы не знали слов «распил бюджетных средств». Поэтому только ступив на екатеринбургскую землю, чувствуешь, как распахивается душа.

И не зря. На пять дней Екатеринбург превращается в центр молодежных культурных тусовок. «Тусовки» — это ведь не обязательно что-то светское и гламурное. Когда зал забивается молодежью, которая смотрит молодежное кино, это тоже тусовка. И можно перетекать из одной тусовки в другую, благо фестивальные площадки недалеко друг от друга.

Главная — в местном Доме кино. Здесь — конкурс, мастер-классы, общие трапезы и скромное обаяние своего круга. Учитывая, что «Кинопроба» — фестиваль теплый, домашний, то свой круг тут широк. Это, собственно, все, кто доехал до Екатеринбурга.

В конкурсе в этом году более ста картин, самых разных — игровых, документальных анимационных. Киношколы России, Испании, Польши, Японии, Португалии прислали целые программы своих питомцев. Рядом с Домом кино — Свердловская киностудия. Свердловска давно нет, а студия есть. Как, кстати, и Свердловская область. Чудеса. Там, на студии, в одном из павильонов, оборудованных на время под зрительный зал, показывали свои фильмы молодые режиссеры, не попавшие в конкурс.

А еще есть Ельцин-центр, где тоже в эти дни показывают кино и, как полагается просветительскому центру, проводят солидные конференции, связанные с кинематографом.

«Легко ли быть молодым?» — спрашивал в начале перестройки в своем фильме Юрий Подниекс. Этот риторический вопрос надолго стал словно названием микроскопа, под которым рассматривали проблемы молодых. И почему только многие думают, что молодость — это легко и прекрасно? Нет, молодость — это трудно и не всегда радостно. Посмотрите фильмы молодых — радости молодости им, как правило, неведомы. Жизнь — мука. Жить — страдать.

Гран-при «Кинопробы» получил игровой фильм «Я и мой отец» Александра Петжака — фильм, осененный светлой грустью, обычно молодым не свойственной. Герой фильма вспоминает последний год жизни отца, прошедший под знаком болезни Альцгеймера. На глазах отец из здорового крепкого пенсионера, бывшего капитана дальнего плавания, превращается в беспомощного ребенка, а сын постепенно преисполняется к отцу нежности, которой еще недавно не мог себе представить даже отдаленно. Это очень взрослое кино по профессии, но молодое по ощущениям. Приз за лучший игровой дебют получил Дамиан Кокур за фильм «Ничего нового под солнцем», за неигровой — Марек Скржец («Американская мечта»). Все-таки польская школа пока дает фору всем остальным.

В последний день фестиваля мы встретились с известным российским документалистом, руководителем Школы документального кино Мариной Разбежкиной, которая в этом году возглавляла жюри документального кино, чтобы узнать ее впечатления от «Кинопробы» и от кино молодых в целом.

Марина Разбежкина: Мне кажется, это очень здорово, что «Кинопроба», которая работает с дебютным кино, в Екатеринбурге собирает много зрителей, и что тут много разных программ, на которых всегда немало зрителей, и огромное количество мастер-классов. Это здорово, потому что никогда бы эти ребята не увидели этих людей, которые приезжают сюда на мастер-классы. Таких фестивалей — это скорее образовательные фестивали — должно быть больше, потому что у нас слишком большая Родина, она не может быть сосредоточена только где-то в центре, кино должно выходить за пределы Москвы и Петербурга и распространяться к Уралу и за Урал. Мне кажется, это функция фестиваля, он ее выполняет, и она очень нужна.

Мне кажется, этот риторический вопрос имеет мало отношения к молодому кино — режиссеры очень часто ведут себя как старшие, копируют старших. Большое заблуждение, что молодость автоматически что-то открывает, несет что-то свежее. К сожалению, молодое кино нечасто вступает в оппозицию старому, «папиному» кино. Или продолжает старые традиции, или работает очень осторожно в своем осторожном пространстве. Меня это всегда удивляет.

Я не знаю, потому что не могу наблюдать все кино за долгие годы. Но вижу, что последние годы молодое кино становится все осторожнее и осторожнее по отношению к реальности. Не могу обобщать, это не абсолютный тезис, но почти в 90% кино предпочитает говорить о высоких абстрактных вещах, им кажется, что они находятся при этом в лоне культуры, а на самом деле они являются имитаторами старой культуры и зовут нас назад в музей, что не дело молодости.

Мне кажется, для документалистов это большая проблема. Для меня первое качество документалиста — это умение почувствовать современность. Не актуальность, а именно современность. Все пять чувств, которые нам даны, должны быть направлены на запах современности, музыку современности, ритм современности. Это почти не считывается в молодом кино, а считываются великие образцы. Это ужасно. Микеланджело Антониони — великий режиссер, но Ване Иванову тоже есть что сказать. И никакой режиссер, самый молодой, неопытный, не должен ориентироваться на образцы, особенно документалист. Он должен чувствовать время, нюхать время, слышать его, и только тогда он начнет быть тем Ваней Ивановым, которого мы хотим видеть.

На мой взгляд, это абсолютно абстрактный вопрос, и он неразрешим именно в силу абстрактности. Каждая ситуация имеет свой отдельный ответ. Для меня очень внятно, что документалист должен снимать, это его уровень ответственности и морали. Когда он сложил камеру, он может помочь человеку, но навязанная помощь гораздо хуже. Мы не только фиксируем — мы проживаем эту жизнь вместе с героем. И режиссер в такой же опасности, как и герой, если проживает жизнь по нашим законам. В нашей школе молодой режиссер, который очень близко подходит к герою, не может пойти в ресторан поесть, если его герой голодает, — он будет голодать с ним, будет проживать его жизнь полностью, в том числе телесную. И только тогда мы получаем открытый мир совершенно незнакомого человека.

В данном случае Беата на войне, которую не она развязала. Поэтому очень смешно предъявлять документалистам претензии, которые надо предъявлять войне. Она попала в эту ситуацию, это сложная, серьезная ситуация. Она разделяет с героем уровень опасности. А фильм очень настоящий при этом. Он могла бы с помощью монтажа многое спрятать, рассказать о себе в более положительной, приятной для морализаторства модели. Зритель очень любит предлагать режиссеру свои моральные концепции.

Когда показывали фильм про семилетнюю девочку, дочку бомжихи, которая живет с бомжами, очень много претензий было к режиссеру. Я научилась с этим справляться, говорила — вы замечательный человек, вы бы конечно поступили иначе, сделали бы жизнь девочки уютнее, комфортнее, вот вам ее телефон. И человек исчезал. У нас принято предъявлять претензии всем, кроме себя.

Я всегда говорю студентам: если ты готов взять на себя жизнь другого человека, ты должен тащить до конца. У тебя есть силы? Будет еще человек, другой, третий, у всех будут проблемы. Ты готов нести их проблемы до конца? Или ты режиссер и присутствуешь в их жизни, только когда снимаешь? Реши для себя — ты фонд милосердия или режиссер. Это большая проблема. Думаю, многие, требуя от режиссера милосердия, таким образом откупаются от человека. Подать милостыню очень просто, и уже чувствуешь себя хорошим человеком. Снять кино гораздо сложнее.

Я бы вообще перестала говорить о морали. Это сбивает с толку. Мне кажется, человек сам должен думать о своих моральных благодетелях, не о чужих.

Конечно. Говорю студентам: если видишь, что герою нужна помощь, — ради бога. Ты снимаешь кино, после этого общаешься с героем и дальше ведешь себя как частный человек, предлагающий частному человеку помощь, помогающий устроиться в больницу и т. п. Но когда ты снимаешь кино, то существуешь с этим человеком по его правилам, а не по своим. Ты должен принять его правила, прожить с ним достаточно большую часть жизни. Это тяжело. Это не просто наблюдение на большом расстоянии, это иногда несколько лет жизни рядом — такой жизни, которую ты не жил, не хотел для себя. Но если хочешь увидеть другую жизнь, принимаешь условия.

Есть очень хороший фильм «В центре циклона» Лизы Козловой, в котором все случилось за неделю — это большая редкость, чтобы так быстро. Девочка, которая снимала кино, никогда не жила в такой ситуации, должна была войти в другую жизнь, где живут по другим правилам. Она ее выдержала, сняла хорошее кино, и до сих пор поддерживает отношения с растущей маленькой героиней. Это режиссура. А не то, что я не покажу, как ей плохо, я ее защищу от пьяного отца, но вы вернетесь в свою благополучную московскую квартиру, а она будет существовать там. А от того, что вы не показали, жизнь не станет лучше.

Нет, немногие. Я каждый раз пытаюсь жесткой рукой через несколько месяцев попросить кого-то уйти, когда для этого есть основания. Но многие не хотят уходить, просят до конца пройти весь курс, благо он небольшой — 1 год 2 месяца. Это не пять лет, которые выбрасываешь неизвестно на что. Но за эти 14 месяцев мне очень сложно кого-то убрать, я единственный раз жестко приняла решение, там были серьезные основания. Не все эти люди становятся режиссерами, но они становятся очень хорошими зрителями и очень неплохими людьми.

Москва

Первоисточник: ru.rfi.fr »