|
30 октября в России отмечается День памяти жертв политических репрессий. Неофициально эта дата отмечалась с середины 70-х годов, как День политзаключённого СССР, а официальный статус она получила 18 октября 1991 года благодаря соответствующему Постановлению Верховного Совета РСФСР.
По традиции в этот день в местах, исторически связанных с Большим террором, зачитываются списки расстрелянных в тюрьмах НКВД и погибших в Гулаге. В то же время в разных регионах России устанавливаются памятники Сталину, а власти подвергают преследованиям сотрудников общества «Мемориал».
Об этом противоречии, и о том, как в нынешних условиях работается тем, кто собирает сведения о жертвах и палачах, корреспондент RFI побеседовал с руководителем центра «Возвращённые имена» при Российской национальной библиотеке, редактором многотомной книги «Ленинградский мартиролог» Анатолием Разумовым.
RFI: Анатолий Яковлевич, как получилось, что вы стали заниматься темой политических репрессий в Советском Союзе? Был ли какой-то побудительный мотив, или решение об этом вызревало подспудно?
Анатолий Разумов: В прямом и переносном смысле я занимаюсь советской археологией. Тогда, в Советском Союзе это пространство казалось полными потёмками. О ком ни спросишь, о чём ни спросишь — толком ничего не узнать, да где ещё переврано. А оказалось — во время «второй оттепели», после 1987 года — что персональных данных об ушедшем множестве-множестве людей много, они теперь проявляются.
Вот это и есть «возвращённые имена», это счастье — заниматься тем, что мы их проявляем на свет. Вот, собственно, чем я занимаюсь, и к этому, я думаю, долго шёл, то, что меня волновали вопросы памяти, памяти о войне: почему так обрывается противоестественно жизнь человека? Почему он не живёт долго, почему во время войны или террора эти жизни оборваны? Ценность одной жизни, против смертной казни я всегда был, не понимал этого абсолютно. Это уложилось в последующие занятия книгами памяти. Как только стало возможным этим заниматься, я только этим и занялся, и доказал руководству своему, что можно в библиотеке этим заниматься.
Чувствуете ли вы, что ваша работа востребована? Есть ли какая-то отдача со стороны тех, кого принято называть «гражданским обществом»?
- У нас нынешняя ситуация в стране такова, что «вторая оттепель» отступила давно. И ты об этом обо всём свободно не скажешь по телевизору. И складывается впечатление, что не очень-то это, может быть, кому-то надо, но на самом деле это не так. Я-то вижу, ведь за 30 лет моей работы, ну, может быть, восемь-десять было каких-то враждебных высказываний, отзывов, полу-угроз, но не более того. Остальное — с пониманием.
И я знаю, что я это понимание встречу в любом поколении, в любой социальной группе, я на это рассчитываю. Мы работаем для тех, кто поймёт. И конечно, безусловно, особенно от родственников или биографов людей, которые были репрессированы, пропали без вести, погибли — чувствуешь столько благодарного пони мания! Даже это одно всё держит.
В последние годы, и особенно месяцы усилились гонения на общество «Мемориал», которое с конца 80-х годов рассказывало правду о Большом терроре. Возобновлено дело против главы карельского «Мемориала» Юрия Дмитриева, петербургскому «Мемориалу» вновь грозят непродлением договора аренды занимаемых помещений. В то же время президент РФ Владимир Путин посещает Бутовский полигон, говорит правильные слова на открытии мемориального комплекса «Стена скорби». Чем можно объяснить такое сочетание противоречивых тенденций?
- Это одна из основных примет нашего времени, это вы попали в точку. Это, конечно, печально крайне. Поэтому к «Мемориалу»: да, вы тут ставьте эти памятники, но вы же понимаете — а другим важно, что Сталин это победитель в войне, он тоже очень много сделал, ему тоже, пожалуй, надо памятники поставить…
Это всё рядом существует. Конечно, мы защищаем сейчас питерский «Мемориал» от того, чтобы он был лишён права аренды. А если вспомнить о Дмитриеве, то это мой друг и коллега, с которым мы вместе сейчас книгу делаем, в том числе. Только он — в тюрьме уже скоро два года будет, а я — здесь.
Нет у нас сейчас новой политической воли для того, чтобы всерьёз расставить акценты, какие-то точки правды в этом отношении. И потому, вот, пожалуйста: одни ставят памятники репрессированным, а другие — Сталину. И я убеждаюсь особенно в общении с детьми, со школьниками: 12 декабря 2016 года я выступал перед школьниками, седьмой класс был. Рассказывал о Солженицыне, меня попросили рассказать о встречах (с ним). И я сказал, что Солженицын — что в нём было самое важное? А сейчас — год Солженицына, очень уместно о нём вспоминать, но не очень-то вспоминают уж так широко.
И я говорю, что большой смысл Солженицына в том, что он с какого-то времени стал говорить правду и писать, как он её понимал. Вот за это его обвинили в измене родине и вытолкали за границу.
После беседы со школьниками я говорю: задавайте вопросы, это важнее всего. Подошла девочка ко мне у классной доски и говорит: мне неудобно было вслух задавать, у меня личный вопрос: скажите, а теперь нам говорят правду? Вот это — вопрос, возникающий у школьников, это седьмой класс.
И я тут же ей, сразу же говорю, без каких-то раздумий: нет, конечно. Конечно, не говорят! И начал рассказывать о Дмитриеве ей. Вот, как пример — моего потрясающего, замечательного коллеги, который всего себя отдал вот этим поискам бесконечных имён, поискам мест погребений, и так далее. И он, и такие, как он делают всё, чтобы эта часть памяти никуда не ушла, оставалась с нами. Это крайне важно.
И есть другие люди, они даже помочь могли бы, они что-то знают, чего мы не знаем. Но они делают всё, чтобы этой части памяти с нами не было. Вот такой дуализм сейчас и есть примета нашего времени.
Бытует такое мнение, что в России традиционно сильна тяга к «крепкой власти», которая подразумевает репрессии против несогласных. И что короткие периоды «оттепели» и «демократизации» неизбежно сменяются десятилетиями авторитаризма и даже тоталитаризма. Согласны ли Вы с такой точкой зрения?
- Я каждый день перебираю имена погибших, пропавших без вести от государственного террора, войны, блокады. И это никак не могло пройти бесследно, это, конечно, наложило отпечаток на народ.
Невероятное количество мужского населения — причём сильного — было выбито напрочь. Которые были посмелее других, могли что-то сказать, подумать посмелее — их выключили из жизни. Во время войны тоже не худшие погибли, не те, которые отсиживались. И, может быть, отчасти от этого женщины у нас посильнее, девчонки посильнее. Это тоже очень важно.
Как сказал мой знакомый священник, отец Георгий Митрофанов, он говорит: знаете, что — не может народ жить вечным энтузиазмом и подъёмом. Надрывается, это невозможно. И вот у нас отчасти эти надрывы-то и происходят. Вместо того, чтобы жить достаточно ровно, у нас призывы к каким-то большим подъёмам, потом — переломы, и так далее. Но от этого тоже ведь такие большие потом проседания. Ну, невозможно долгое время, и не ожидая плодов, находиться в одном равномерном состоянии, настроении. Я думаю, вот это ещё как-то влияет.
А нам надо не останавливаться, понимаете? Я тридцать лет этим занимаюсь. Сколько погод переменилось за это время! А мне надо идти и делать своё дело. Дождик идёт ли, снег ли идёт ли, гроза ли идёт ли, заморозки ли…
Мне недавно коллега из Минска написал: да вы стоик, Анатолий Яковлевич. Я говорю: да, сейчас вот 30 октября, и День памяти — надо стоять. А теперь ещё надо стоять за Юрия Дмитриева, стоять и делать своё дело.
И вот сейчас я очень рад, что профессиональное сообщество наше — создатели книг памяти — все поняли ситуацию, все поддержали. Мы все видим друг друга в России, нас не так много, а мы видим в одном деле друг друга.
Владимир Бондарев Санк-Петербург
|
Навигация по порталу: 
